Кольцо нибелунгов - Хольбайн Вольфганг - Страница 50

Вера в Валгаллу и древних богов во главе с Одином была чужда принцессе, хотя еще во времена ее деда христиан в Рейнтале разрывали на куски и бросали в реку.

— Это не обычай, — ответила Эльза. — Это выполнение данного обещания, которое никак не связано с моим отцом. Я знаю, что вы ненавидите моего отца за его черную душу и, наверное, когда смотрите на меня, всегда вспоминаете советника короля.

Это была правда. Принцесса настолько ненавидела Хагена, что любой, кто был ему близок, вызывал у нее физическое отвращение. Казалось, что само прикосновение одноглазого старика оставляло несмываемые пятна или распространяло смертельную болезнь. А Эльза не просто была ему близка — она его кровь и плоть, плод брака, само представление о котором вызывало у Кримгильды тошноту.

Это прозвучало очень откровенно. Более откровенно, чем могла позволить себе дочь уважаемого советника, девушка, жившая при дворе. Сперва Кримгильда подумала, что ей нужно бы возмутиться и поставить Эльзу на место, но она не смогла этого сделать, поддавшись искренности ее слов.

— Ты говоришь о черной душе родного отца?

Эльза опустила глаза.

— Истина может приносить боль, но это лучше, чем постоянное разочарование, которое испытываешь, отказываясь от истины.

— Мудрые слова для девушки… — задумчиво произнесла Кримгильда. — Сколько тебе лет? Шестнадцать? Семнадцать?

В глазах Эльзы блеснул огонек.

— Достаточно лет для истины — и достаточно лет для любви! — с неожиданной твердостью в голосе заявила она.

Кримгильда не удержалась и рассмеялась. Это был ее первый смех после того, как войска Бургундии выступили против Хъялмара. Принцесса не заметила, как ее сердце смягчилось.

— Ты говоришь так, будто находишься в суде. Если ты ищешь кого-то, кто пытается отобрать у тебя право на любовь, то не следует говорить об этом с человеком, который сам влюблен.

Эльза явно опешила от такой перемены в настроении Кримгильды.

— Так, значит… Так, значит, вы не корите меня за мое глупое сердце?

Принцесса снова посмотрела на горизонт.

— Сердце может быть глупым, но главное, что оно упрямо и искренне. До тех пор пока солдат, которому принадлежит твое сердце, несет свой меч ради твоей любви…

Она замерла, заметив краем глаза, что Эльза пристыженно опустила ресницы.

Возможно, принцессу ослепила любовь к Зигфриду, и поэтому только сейчас она поняла смысл слов Эльзы. В ее голове пронеслись воспоминания о событиях последних недель: нежные взоры, слова, пропущенные обеды и влюбленные вздохи.

— Ты что, любишь… Гернота?

Слезы были таким же ясным ответом, как и торопливые шаги Эльзы, которая удалилась, закрыв руками лицо.

Впервые после выступления войска в поход Кримгильда подумала не о собственных заботах. Эта девушка любит ее брата? Удивление быстро перешло в изумление, оттого что Кримгильда не сразу осознала этот само собой разумеющийся факт. Разве Гернот и Эльза не предназначены друг для друга? У Гернота была такая же нежная душа, как у Эльзы, и он, как и дочь советника, страдал от самоуправства отца. Они оба были мечтательны и, очевидно, нашли друг в друге недостающую половинку. Так же, как принцесса полюбила человека ниже своего сословия, Эльза полюбила человека намного выше себя по статусу.

И этот суп… Кримгильда никогда не видела такого простого и в то же время чистого знака любви.

Девушка еще долго стояла на сторожевой башне, пока наконец земля и небо не слились в черное полотно, накрывшее Бургундию. Наступила ночь.

— Зигфрид, — прошептала принцесса.

С неизбежностью приливов и отливов, смены дня и ночи, лета и зимы повстречались войска Дании и Ксантена с одной стороны и войска Бургундии с другой. Количество воинов трудно было подсчитать. Войска остановились недалеко друг от друга и разбили шатры. Между ними пролегло большое поле, земля которого когда-то впитала кровь Зигмунда и его солдат, но с тех пор уже давно поросла зеленой травой.

В воздухе повисло ожидание, неуверенность в том, кто и когда начнет действовать первым. Причины для войны, собственно, не было, поэтому ни одна из сторон не хотела давать повода для ее начала. Послы пересекали поле, сновали туда-сюда, чтобы короли могли обменяться посланиями. Гунтер заверял Хъялмара, что не собирается нападать на Данию. Хъялмар спрашивал, почему для мирного путешествия понадобилось десять тысяч мечей, и получил ответ: десять тысяч мечей против десяти тысяч мечей.

Зигфрид заметно нервничал. Видя столько солдат, нанятых Гунтером по его просьбе, он чувствовал, что его судьба в руках богов. Все, что он раньше делал в своей жизни, ему приходилось делать самому. Теперь же он зависел от силы войска, и это казалось ему слабостью, трусостью. Юношу изматывали сомнения, голова раскалывалась от бесконечных размышлений. Происходившие сейчас события были вызваны его действиями, и ответственность за последствия лежит исключительно на нем. Он рискнул, предприняв мощное военное наступление ради цели, которая, возможно, была всего лишь иллюзией, его фантазией. А что, если Ксантен забыл и предал династию Зигмунда? Будет ли он, Зигфрид, лучше Хъялмара, если завоюет свое королевство? Ксантен давал ему наследное право, но что он мог дать Ксантену? Слова Регина до сих пор звучали в его ушах: он был королем, который не знал собственной страны, королем, для которого его народ был далеким и незнакомым.

Зигфрид долго бродил между шатрами и кострами, потом съел немного мяса и выпил медовухи, но не присоединился ни к одной группе. Он не искал собеседников. Наконец он удалился от света огней и отвязал стоявшую в темноте лошадь.

То, что собирался сделать Зигфрид, могло послужить поводом для войны, которой он пытался избежать. И все же он ощущал неодолимое желание, мучившее его с тех пор, как он вступил на землю Ксантена. Он поскакал на восток, сделав небольшой крюк на юг, чтобы не наткнуться на датские патрули. Доехав до края леса, который он до этого видел лишь на карте, Зигфрид спешился, привязал поводья к дереву и побежал.

На небе висела круглая луна. Зигфриду нравилось чувствовать свою силу, когда он бежал по лесу, который напоминал ему лес Одина. Он ловко перепрыгивал через корни и большие камни, равномерно вдыхая прохладный вечерний воздух. Время от времени он останавливался, положив руку на дерево и чувствуя ступнями поросшую мхом землю. Ощущение было приятным. Знакомым. Правильным.

Сквозь листву Зигфрид увидел слабый свет и устремился туда.

На юге, выйдя из зарослей, он увидел широкую равнину, в центре которой стоял замок Ксантена. Замок не был окружен городскими постройками и не производил впечатления архитектурного шедевра, как, например, замок в Вормсе. Родовое поместье королей Ксантена выглядело чужим и неприветливым, словно какая-то гигантская рука поставила огромную каменную глыбу на траву, чтобы люди потом прорубили в ней комнаты, коридоры, двери и окна. В лунном свете очертания замка казались равнодушными, холодными и злыми. Несколько домиков сгрудились вокруг замкового рва, от которого исходил солоноватый запах. Этот ров можно было преодолеть только по огромному подъемному мосту.

Зигфрид видел обломки камней, части замковых зубцов, упавшие вниз. Тут не было ни одного стражника, и слабые огни в окнах казались остатками усталой жизни. Даже при дневном свете это не могло быть более очевидным: Ксантен парализован. Замок погрузился в глубокий сон. Его оставили старые господа, а новые никогда им не интересовались.

Зигфрид упал на колени в траву. По его щекам текли слезы. Он чувствовал свое право крови.

Он был нужен Ксантену точно так же, как Ксантен был нужен ему.

— Не на рассвете, — решительно сказал Гунтер. — Даже если мы вызовем Хъялмара на поле боя, это все равно будет выглядеть нападением. В предрассветных сумерках действуют лишь воры и убийцы. Мы не станем опускаться до их уровня.

Хаген погладил себя по бороде и поправил кожаную повязку на пустой глазнице.