Красотка для подиума - Царева Маша - Страница 38

• Предыдущая
• 38/54
• Следующая

– А я-то всегда думала, что художнику нужно для работы вдохновение, – съязвила я.

– Не думаю, что ты много смыслишь в творчестве, – довольно зло ответил «мэтр», из чего я заключила, что художник он, мягко говоря, непопулярный и из-за этого болезненно самолюбивый.

Пока мною занималась визажистка, пока вокруг меня драпировали хламиду, я улыбалась, шутила и думала о том, что в работе натурщицы что-то есть. А уж когда меня еще и угостили красным вином урожая восемьдесят первого года, я вообще решила, что пора завязывать с подиумом и перебираться в художественные мастерские. Но потом, после двухчасового монотонного стояния на одном месте, мне захотелось басовито завыть на луну. Меня начала раздражать даже мужественная красота Майкла Берсенева, даже его тихий многозначительный смех. Так плохо мне не было даже в тренажерном зале, когда тренерша по шейпингу сообщила, что, если я хочу иметь худые красивые руки, мне придется отжаться от пола тридцать раз подряд. К окончанию сеанса я перестала чувствовать свои руки. Зато теперь мне доподлинно известно, что случилось с несчастной Венерой Милосской – да она же просто работала натурщицей, пока у нее не отсохли верхние конечности.

– Несладко? – улыбнулся Берсенев. – Может быть, перерыв?

Я радостно согласилась и перебралась с небольшого деревянного подиума в удобное кресло, обтянутое нежно-зеленым бархатом. Берсенев сделал знак своей секретарше, и нам подали кофе и имбирное печенье.

– Вы замечательная натурщица, Настия, – сказал он, глядя на меня так, словно я была шоколадно-трюфельным тортиком, а он страдал от булимии.

«Вот оно, начинается! – торжествующе подумала я. – Сейчас он отпустит всех этих клоунов, а я наконец покажу ему свои красные трусы!»

– У вас руки устали, – он взял меня за руку, поднес мою ладонь поближе к глазам, – ваши руки надо рисовать отдельно, Настия. Вы никогда не снимались в рекламе украшений?

– У меня нет на это времени, – скромно улыбнулась я, – и так слишком уж напряженный график.

– Я уверен в вашем будущем успехе.

«Ого, как мы запели! А на благотворительной вечеринке ты все больше про мерзавку Еву говорил!» – удовлетворенно подумала я.

– Как ни странно, я тоже. Я имею в виду ваш успех. Уж я-то постараюсь, чтобы ваша картина излучала сексуальную энергию.

– Поскольку бокалов у нас с вами нет, Настия, предлагаю поднять эти чашки с чаем за наш успех. – Он подчеркнул слово «наш».

– За наш успех, – шепотом повторила я.

Он потянулся ко мне под замечательным предлогом соприкосновения чашками, но я догадалась, что истинная цель приближения была другой, и прикрыла глаза. На мне было огромными светящимися буквами, как на неоновой рекламе, написано: берите, сопротивления не окажу. И, кажется, я даже почувствовала на своих губах его пахнувшее горьким имбирем теплое дыхание. Но ничего не произошло. И когда я открыла глаза, Берсенев уже откинулся на спинку своего кресла.

– Что ж, перерыв перерывом, а работа не ждет, – усмехнулся он, – допивайте чай, и возвратимся к портрету. Если вам интересно, то сегодня я буду писать ваши губы, Настия.

Многие думают, что красота – это счастливый билет, джекпот, сказочный золотой ключик, открывающий двери в такие реалии, куда дурнушкам путь заказан.

Это не так. Я бы выразилась даже более резко: красота – это клеймо, черная метка, которая мешает ее обладательнице построить конструктивные доверительные отношения с противоположным полом. Я имею в виду не скромные прелести русоволосых Аленушек, не вкрадчивое обаяние очаровательных тихонь, а яркую, усугубленную профессиональным уходом красоту, носительницей которой сама и являюсь.

Мужчины красавиц боятся, и аксиома эта проверена опытом моих приятельниц моделей. Красавицам не доверяют. Вниманию, которым они (то есть мы) всегда окружены, завидуют. Короткий экспрессивный роман с красоткой – от такого, конечно, не откажется ни один находящийся в здравом уме мужик. Он будет таскать красивую подружку по модным ресторанам и клубам, фотографироваться в ее компании для светской хроники и восторженно рассказывать истекающим слюной друзьям о ее эротических навыках. Но рано или поздно мужчине надоест, что его спутница привлекает всеобщее внимание, что у нее масса друзей и светских шапочных знакомых. Он перестанет ей доверять, и на него не подействуют логичные аргументы в пользу ее самостоятельности.

К своим восемнадцати годам я переспала с более чем тридцатью мужчинами. Кто-то решит: ну и нравы. Но каждый раз, принимая очередное позднее приглашение на кофе, я беспочвенно надеялась на то, что наконец-то и мне удалось вытянуть выигрышный билет. Многих моих подиумных подружек приводила в экстаз лишь толщина кошелька потенциального возлюбленного. Многих – но не меня. Может быть, это прозвучит смешно, но я искренне влюблялась в каждого своего любовника. Пусть однодневная, пусть даже пятиминутная, но каждый раз то была незамутненная поиском выгоды любовь.

Так уж получилось, что ни одного серьезного романа у меня не было. Втайне я немного завидовала девушкам, у которых с мужчинами все складывалось легко и, что называется, «правильно». Чьи отношения плавно катились по заведомо известной траектории – от пахнущего розами первого свидания в кафе до знакомства с родителями и торжественного дарения красноречивого кольца.

У моей любви был другой, упрощенный сценарий. Знакомство на модной вечеринке, многообещающий флирт, пару раз совместный ужин в гламурном ресторане, визит в гости, мимолетная эйфория, разочарование, новая вечеринка с многообещающим флиртом и так далее.

Кто бы знал, как хотелось мне вырваться из этого порочного круга! Но утвердиться в амплуа серьезной невесты (интим не предлагать!) мне мешал мой главный козырь. Красота.

– Когда вы впервые влюбились, Настия? – спросил Берсенев во время очередного сеанса. За несколько дней работы натурщицы я немного привыкла к вынужденной неподвижности. И даже была способна поддерживать с художником светский диалог.

– Влюбилась… – с утвердительной интонацией повторила я, невольно намекая на то, что объект моей первой никчемной любви не идет ни в какое сравнение с человеком, которым болею я в данный момент, – мне было четырнадцать.

– Ранняя ягодка, – усмехнулся он.

– А вы? – немного обиженно спросила я. Он словно поставил на мне пренебрежительное клеймо – «прожженная». Самое неприятное – он ведь был прав.

– А я… – Нахмурившись, он нанес на холст несколько размашистых штрихов. – А я еще никогда не влюблялся, Настия.

– Такого не может быть.

– Почему же?

– Вы взрослый мужчина, красивый, сильный. Вокруг вас должны виться толпы женщин. Неужели никто из них вас не впечатлил?

– А вас? – Словно мастер спорта по вербальному теннису, он ловко отбил провокационный вопрос на мою территорию.

Я нахмурилась – рядом с этим человеком я чувствовала себя чересчур ранимой для того, чтобы позволить себе излишнюю откровенность. А он смотрел на меня исподлобья и еще имел наглость улыбаться, старый стервец.

На так называемые свидания с Берсеневым я больше не надевала красивого нижнего белья. Все равно без толку. Во время живописных сеансов он смотрел на меня, как кот на свежую сметану. Но пойти дальше красноречивой перестрелки взглядами не решался – несмотря на то что у меня на лбу большими сияющими буквами было написано: бери меня! Я сдаюсь! Я давно капитулировавшая крепость!

Однажды я решилась спросить его о Еве. Мысль о том, что красивая голландка может и впрямь оказаться пассией моего Берсенева, не давала мне покоя.

Вопрос был поставлен дипломатично:

– Насколько я поняла, вы друзья?

Майкл ответил не сразу:

– А почему это вас интересует?

– Потому что… просто интересно. – Я отвела взгляд.

– Я знаю, что вы не ладите, – ухмыльнулся художник, – и зря. Ева не такая уж противная девушка. Поверьте мне, ей тоже нелегко.

• Предыдущая
• 38/54
• Следующая