Красотка для подиума - Царева Маша - Страница 41

• Предыдущая
• 41/54
• Следующая

Я скомкала газету и запустила в мусорную корзину.

Еще вчера я была так счастлива, еще вчера мне ласково улыбался Париж. А сегодня улыбка обернулась презрительной гримасой. Похоже, скоро мне придется покинуть город мечты всех манекенщиц мира.

…А на следующий день я опять позировала Берсеневу.

– Она меня ненавидит, – призналась я ему, привычно пытаясь удержаться в противоестественной позе, – не знаю за что. Вернее, знаю, но это так глупо!

– Думаю, вы обе относитесь друг к другу немного неадекватно, – дипломатично сказал он. – Ева неплохая женщина. У нее свои проблемы. Она очень одинока, как и большинство «публичных» людей.

Серьезность его тона показалась мне подозрительной.

– Одинока? – мрачно повторила я. – Разве ты с ней до сих пор общаешься? Она сказала, что нет…

– Она тебе скажет, – тихо усмехнулся он. – А что в этом такого? Я с ней давно знаком. Настия, какая у тебя красивая линия бровей, – невозмутимо ответил он.

Я опустила руки. Мышцы ныли, как будто я была не моделью, а профессиональной спортсменкой после напряженной тренировки.

– Подними руки! Настия, я же еще не закончил, сейчас же подними руки, – взмолился он.

– Да подожди ты со своей картиной, – не выдержала я. Хотя, наверное, с моей стороны это был не совсем корректный выпад, все же Берсенев платил мне, и немало, чтобы я стояла перед ним в прозрачной тунике в позе парковой статуи. – И насколько близко вы общаетесь? Что происходит?! Неужели ты не видишь, что я запуталась?

Наверное, мой требовательный вопрос прозвучал нагло – Берсенев же не был мне ни мужем, ни даже любовником. Нас объединяла всего лишь взаимная приязнь, которая с моей стороны уже давно переросла в острое желание близости.

Я подозревала, что и он в меня тайно влюблен. Иначе какого черта он стал бы платить немереные деньги какой-то натурщице?!

– Запуталась? – изумленно повторил он, словно пробуя этот глагол на вкус. – Настия, но я ничего не имел в виду…

– Ты меня неправильно понял, – поторопилась объясниться я, – мне просто интересно знать. Но если не хочешь, можешь не говорить, само собой.

– Зачем говорить с прекрасными женщинами о других прекрасных женщинах? – философски рассудил он. – Есть немало других интересных тем. А руки ты все-таки подними.

– Да пожалуйста! – Я послушно вытянула их вверх. Но в позе моей больше не было желанной расслабленности. Я была напряжена, как пантера перед прыжком. – Но когда? Когда вы спелись?

Я понимала, что веду себя просто неприлично, что так с мужчинами вести себя нельзя. Но ничего поделать с этим не могла. Мое несчастное сердце словно пополам распиливали визжащей бензопилой. А он колдовал над своими кисточками и даже не обратил внимания, что натурщица бьется в предсмертной агонии.

Ответил он не сразу. По мне – лучше бы вообще не отвечал.

– Я пишу ее портрет, – сказал он.

– Что?!

– А что здесь такого? Я художник, иногда мне заказывают портреты. Я редко пишу за деньги, но если меня просят…

– Хочешь сказать… – Мне вдруг стало смешно, но это был нервный смех. – Хочешь сказать, что Ева платит тебе за то, что ты ее рисуешь?

– Ну да, – неохотно подтвердил он, – она позвонила и попросила написать ее портрет. Я согласился. А теперь, Настия, мы не могли бы вернуться к работе?

Я послушно замерла в знакомой позе, но губы мои все еще подергивались в нервной усмешке. Некоторое время Берсенев делал вид, что он ничего не замечает. Но потом с раздражением отшвырнул кисточку.

– Настия, что происходит? Ты сегодня сама не своя. Я не могу так работать.

– Можешь не платить мне за сегодняшний день, – великодушно разрешила я. Словно сумма в пять тысяч евро была для меня ничтожной.

Он подошел ко мне, и я наконец опустила руки вниз и подалась вперед. У него было такое странное выражение лица – одновременно потерянное и решительное, что я сразу поняла: он собирается меня поцеловать. Но вместо этого он просто погладил меня по волосам. Я закрыла глаза.

– Настия, у тебя проблемы?

– Она тебе нравится? – тихо спросила я.

«Скажи, что нет! Скажи, что нет, придурок!» – надрывался мой внутренний голос.

– Кто? – будто бы удивился Майкл.

– Кто, кто. Ева, конечно. Мы ведь о ней говорили.

– Я уже забыл. Настия, почему ты так болезненно к этому относишься?

– Потому что… – буркнула я. – Тебе сложно ответить, что ли?

– Конечно, она мне нравится!

Мое сердце спланировало вниз и собиралось было разбиться вдребезги о земную твердыню, когда он небрежно добавил:

– Но есть женщины, которые мне нравятся еще больше. Например, ты. – С этими словами он отошел обратно за мольберт. – Может быть, продолжим?

И все-таки, что ни говорите, не понимаю я мужчин…

Жизнь моя складывалась так, что в свои восемнадцать лет я перестала доверять женщинам. В особенности тем, кто пытался сблизиться со мной, предлагая дружбу. И были у меня на то веские причины.

Тем не менее, когда Лизка позвонила мне и пригласила на ланч, я засомневалась. С одной стороны, мне хотелось принять приглашение. Как-никак она была моей старинной знакомой, можно сказать, у нас было общее детство. Правда, лично для меня детство кончилось, когда я обнаружила в пудренице подсыпанное Лизкой стекло. Но это так, лирическое отступление. С другой стороны, было у меня подозрение, что это все козни неутомимой Евы. Мало ей того, что газетчики накинулись на меня, как стая пустынных стервятников на умирающее животное.

– У меня к тебе разговор, – деловым тоном сказала Лизка, – интересное предложение.

– Вот как? – холодно усмехнулась я. – И что интересного ты мне можешь предложить на этот раз? Цианистый калий в губную помаду? Клей «Момент» в гель для волос?

– Можешь считать меня наглой, но я не собираюсь перед тобой оправдываться, – усмехнулась она, – а предложение мое действительно интересное. Но это не телефонный разговор.

И я решила рискнуть. Мы договорились встретиться в тихом уличном кафе на окраине Парижа, где нас точно никто не мог «засечь». Я оделась, как шпионка из американского фильма: черный джинсовый комбинезон, скрывающий фигуру, темно-синяя бейсболка и темные очки в пол-лица.

Лизка же отличилась – пришла на нашу секретную встречу в полупрозрачном сарафанчике цвета фуксии и завила светлые волосы в плавные кукольные кудряшки. В итоге наша колоритная парочка привлекала к себе внимание прохожих. Наверное, все думали, что мы – лесбийская пара со странностями.

Лизка заказала круассаны с корицей и кофе со сливками, я же, наученная горьким опытом, ограничилась стаканом воды.

– Что ты хотела обсудить? – не снимая очков и бейсболки, спросила я.

– А ты изменилась, – усмехнулась Лизка, – такая деловая стала, стервозная. Я тебя помню совсем другой.

– Я тебя тоже, – спокойно ответила я, – тогда ты показывала клыки, а не виляла хвостом.

– Знаешь, если ты будешь разговаривать со мной в таком тоне, ничего не получится. – Лизка с аппетитом откусила от свежего пышного круассана.

– А что у нас должно получиться?

– Ты ведь хочешь подписать контракт с «Амалией Роша»? – прищурилась она.

– А ты-то тут при чем?

– При том, – задорно воскликнула Лизка.

В тот момент она была похожа на себя прежнюю. И я невольно вспомнила, как четыре года назад Лизавета уверенно учила меня жизни. И чем это закончилось.

– При том, – повторила она, – ты забыла, у кого я работаю ассистенткой? У твоей главной конкурентки. Думаешь, я бессловесная тень и ничего не секу? – хмыкнула она. – Вот эта дурища Ева точно так думает. Но она ошибается. Я ведь немного говорю и по-английски, и по-французски. Жизнь заставила. И когда Ева болтает по телефону, я по мере возможности подслушиваю.

– Я в тебе не сомневалась. – Я красноречиво посмотрела на часы.

– И знаешь, что мне удалось узнать? У Амалии Роша было много претенденток, но в итоге никто из них не пришелся ей по душе. А твой образ нравится большинству членов совета директоров. И сейчас у них такая дилемма: либо еще на два года продлить контракт с Евой, либо вложить деньги в раскрутку твоего лица.

• Предыдущая
• 41/54
• Следующая