Волшебник Хуливуда - Кемпбелл Роберт - Страница 13

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая

А вот это уже был полномасштабный вопрос.

– Нет.

– Так что вам нужно?

– У вас сегодня умер пациент.

– Умерло двое.

– Его звали Кении Гоч. – СПИД, – сказала она. – Совершенно верно.

– Вы с ним были знакомы? – Нет.

– Так что же вам нужно?

– Меня попросил один знакомый.

– Уж не тот ли, который был здесь, когда он Умер?

И вновь это едва ли можно было назвать вопросом. Она из тех, подумал Свистун, кто никаких вопросов и не задает. Практически обо всем на свете она знает заранее. И ищет не ответов, а подтверждений собственному мнению.

– Он самый.

– Выбежал отсюда как ошпаренный. Ни имени не оставил, ни домашнего адреса, ни телефона.

– Он испугался.

– Нам необходимо разыскать его. Плохо, когда по улицам разгуливает человек, которому страшно пройти тест на СПИД.

– Я здесь отчасти по этой причине.

– Что он вам рассказал?

– Только то, что Кении Гоч забрызгал его всего кровью, когда беднягу вырвало перед смертью.

– А он не говорил, не сказал ли ему чего-нибудь Кении, прежде чем его вырвало и он умер?

– А это имеет значение? Она покачала головой.

– Последние слова умирающего. Всем интересно узнать, что он произнес перед смертью. Один попросит ветчины на ржаном хлебе. У него и желудка-то не осталось, а все равно просит ветчины. Другой скажет: "Малютка, значит, ровно в пять в Голливудском парке, прямо у входа".

– Галлюцинация?

– Лошадь по кличке Малютка, вот что его, как выяснилось, интересовало. Но в любом случае это звучит как последнее прости. И совет: ставь на эту Малютку, не промахнешься.

– И вы поставили? Она криво усмехнулась.

– Ну, при таких обстоятельствах, знаете ли. Поставила сотню долларов у знакомого букмекера. То есть, вообще-то он работает в морге, а принимать ставки – это у него хобби.

– Ну, и как Малютка?

– Мне хотелось бы сказать, будто она пришла последней в своем забеге. Но на самом деле получилось еще хуже.

– В каком смысле хуже?

– Она пришла второй.

– И впрямь, еще хуже. И они оба расхохотались.

– Значит, передайте вашему другу, что беспокоиться ему, в сущности, нечего, но лучше все-таки выяснить наверняка… – Она сделала паузу. -Хотите кофе? А я пока расскажу вам о подразумеваемом риске.

– Я бы не прочь поесть. Можно пригласить вас куда-нибудь?

– Хотите угостить меня ланчем?

Она ухмыльнулась и стала тут же похожа на Тыквенную Голову в день Хэллоуин.

Забавная у нее внешность, подумал Свистун.

– Кормят здесь неплохо, – сказала она, – но для разнообразия. Однако безо всяких излишеств. Я вас не разорю, сколько бы ни оказалось у вас в бумажнике.

– Ну, про запас всегда есть кредитка.

– Лучше надену кофту.

– На улице тепло.

– Но не разгуливать же по улице в такое виде.

Она поднесла палец к губам, призывая его минуточку подождать, и прошла по залу как лихая барабанщица школьного оркестра.

Разумеется, ждать пришлось куда больше минуточки.

Она вышла к нему в хлопчатобумажной куртке персикового цвета и в белых слаксах. Однако галстук с эмблемой хосписа не сняла. Переобулась в персиковые босоножки на невысоком каблуке.

– Если уж вы решили угостить меня ланчем, то мне следует знать, как вас зовут.

– Все называют меня Свистуном.

– Это же не настоящее имя?

– Но я на него откликаюсь.

– Как рок-звезда, верно? Принс? Мадонна? Ладно, как хотите. Чем зарабатываете на хлеб насущный?

– Таких, как я, называют частными ищейками.

– Ну, я уж не буду вас так называть. Она игриво улыбнулась.

– А будете меня звать?

– Сама не знаю, но только не ищейкой. Это не столько грубо, сколько старомодно.

– Вот и я таков. Старомоден, и точка.

Они вышли из здания. Она взяла Свистуна под руку и попыталась приноровиться к его шагу.

– Можно пешком, – сказала она. – Тут рядом. Эй, смотрите, помедленнее. Ноги у вас как ходули.

– А как вас зовут?

– Мэри. Мэри Бакет. Поганое имечко. Рифмуется с "фак ит", сами понимаете. Представляете, как меня дразнили в младших классах?

– А в старших?

– Ну, в старших я уже умела за себя постоять. Мал золотник, да дорог.

– Только что хотел сказать то же самое, – заметил Свистун.

– Вы ведь меня не боитесь? – неожиданно спросила она.

– Не слишком.

Свистун не мог понять, на что конкретно она намекает.

– Вот и хорошо. А то мне не хотелось бы нагнать на вас страху.

Килрой мчался на запад по петляющему бульвару Сансет в маленькой красной двухместной «маз-де» – а в какой еще машине прикажете разъезжать непервому профессору, которому постоянно недоплачивают? Рыжеволосому мужчине, способному подставить голову ветру и превратить собственное лицо в маску – в одну из множества масок, которые ему приходится надевать? А в какой еще машине колесить по Вествудскому бульвару, наперегонки и наравне со студентами, прикидываясь одним из них, прикидываясь юношей, у которого нет других забот, кроме как что-нибудь выпить и кого-нибудь трахнуть? Разве что в черном «шевроле» 1965 года с откидным верхом и красными кожаными сиденьями, нахлобучив на голову белокурый парик весь в кудряшках.

Или в потрепанном «бентли», в классическом «сан-дерберде», в «корветте» или в точной копии знаменитого «корда» в три четверти натуральной величины. Всеми этими машинами он владел тоже. Они стояли в сарае на склоне холма на тех десяти акрах земли, которые передал ему патрон. Десять акров и дом с пристройками – запоздалое воздаяние за долгую службу, выколоченное из патрона, когда он оказался достаточно опытен и силен, чтобы навязать свою волю дряхлому, предельно дряхлому старику.

Он коллекционировал автомобили. Он коллекционировал также редкие книги по древним религиям и гравюры с изображением пыток. Все это было надежно заперто в доме, в котором он проводил уик-энды, праздники и каникулы.

Хозяйство вел живущий в доме работник по кличке Султан. На вид ему было лет двадцать, хотя на самом деле он мог оказаться гораздо моложе. У него было смуглое тело и выцветшие добела волосы заядлого пляжника или трудолюбивого ковбоя, разгуливающего по лугам без шляпы, – глаза же – как у городского наркомана под дозой. Но он никогда не ходил на море и никогда не ездил верхом, да и в городе-то бывал не чаще раза в год. Он жил на десяти акрах, стараясь не ступать оттуда и шагу.

Немногие соседи – потому что места здесь были безлюдные – и деревенские торговцы полагали, что у Султана не все дома. Держался он, правда, приветливо, но практически никогда не разговаривал, да и вид у него постоянно был такой, словно он грезит наяву.

Конечно же, он был простаком – то ли от рождения, то ли в результате злоупотребления наркотиками, вирусного заболевания или еще какой-нибудь напасти. Не зря же человек расплачивается за все, что ему даровано, – тем или иным образом, °Днако расплачивается непременно.

На протяжении недели Килрой жил в Вествуде самым скромным (и в режиме строжайшей экономии) образом, а на уик-энд удалялся в Агуру, причем часто не в одиночестве.

Утро прошло скверно, раздражающе скверно, – его еженедельный семинар по ранним религиям с главным упором на так называемую ла веччиа – древнюю веру, из которой лишь через несколько тысячелетий развилась друидическая, – собрал еще меньше участников, чем обычно, да и немногие присутствующие слушали профессора столь невнимательно, что могли бы с таким же успехом выскочить из окон, куда без конца глазели, и отправиться на поиски приключений, которых жаждала молодая горячая кровь.

Подъехав к фривею на Сан-Диего, Килрой подумал о том, в какие пробки непременно попадет дальше, за Государственным парком Уилла Роджерса, и свернул поэтому на Тихоокеанский хайвей над публичным пляжем в Санта-Монике. Хотя эта дорога – через колонию Малибу и дальше – была невероятно длинной.

Он вернулся на фривей, тянущийся на север, переехал с него на фривей Вентура и вновь помчался на запад, решив проехать через Агуру, заскочить в свой загородный дом, а затем поехать по Двадцать третьей дороге на юго-запад, мимо озера Шервуд, преодолеть две-три мили до Тихоокеанского хайвея, а там уж без труда вписаться в потоки машин на Транкас и на южные пляжи.

• Предыдущая
• 13/64
• Следующая