Знак Вишну - Черкашин Николай Андреевич - Страница 30
- Предыдущая
- 30/58
- Следующая
— Открой! — проревел он Сэму.
— Пожалуйста, сэр! — торпедист крутнул рычаг кремальеры и галантно распахнул зев осушенной трубы.
Маленькая морская звезда распласталась на мокром металле....
Бахтияр, издав странный горловой звук, долго смотрел на нее, затем извлек звезду из аппарата, бережно расправил лучи на ладони и, с трудом переставляя ноги, понес ее к выходу. Один из матросов пощелкал пальцами у виска:
— Похоже, он решил, что его красотка слегка уменьшилась в размерах!
— Держу пари — она сегодня попадется тебе в компоте, Сэм! — захохотал негр-барабанщик. Но тут взвыли внутриотсечные динамики: «По местам стоять! Корабль к бою и походу!»
На этот раз буксиры вывели в море старый лихтер, груженный ящиками, мешками, бочками и коробками — всем необходимым для годичного автономного похода.
Выждав, когда на лихтере никого не осталось, «Архелон» подошел к борту. Без малого сутки перетаскивали подводники провизию, медикаменты, запчасти, загромождая отсеки и трюмы. Субмарина ушла, и лихтер взорвали.
Океан принял в свои недра заразные обломки точно так же, как принимал он бетонные капсулы с отравляющими глазами и радиоактивными веществами.
После гибели Катарины Бахтияр почти перестал выходить из каюты. В знак траура он отпустил щетину. Редкие жесткие волоски торчали из кожи серебряными занозами. Несколько раз он ходил к Коколайнену, выменивая спирт на шоколад и сгущенные сливки. Однажды он постучался в каюту Бар-Маттая.
— Святой отец, прочтите по душе убиенной какой-нибудь псалом... — глухо попросил стюард. — Она была католичкой. Ей было бы приятно знать, что я попросил вас об этом.
Бар-Маттай покачал головой:
— Я не святой отец...
— Все равно... Вроде как духовное лицо. Очень прошу вас.
Бар-Маттай задумался.
— Хорошо, я выполню твою просьбу.
— А нельзя ли нас обвенчать? Заочно?
— Нет. Я должен был услышать сначала ее согласие.
— Она согласна! Я знаю. Она ведь занималась своим ремеслом не от хорошей жизни. А у меня кое-что отложено. Мы бы неплохо зажили.
— Этого нельзя сделать еще и потому, — покачал головой Бар-Маттай, — что вы мусульманин, а она католичка.
— У меня нет веры, святой отец. Мне все равно, Магомет или Христос. Я верю только в него, — и стюард выхватил из потайных ножен кривой индонезийский крис с волнистым лезвием. — А что до ее согласия, то вы его услышите.
— Я не умею вызывать души мертвых.
— А вы попробуйте, ваше преподобие! Я бы дорого дал, чтобы услышать ее голос. Хотя бы с того света...
Бахтияр открыл гермодверь и переступил через комингс.
Коколайнен сидел в кресле, уронив голову на стол, будто вслушивался, что там творится в выдвижном ящике.
— Эй, док... — осекся на полуслове Бахтияр.
Щеки корабельного врача были не бронзовы, а сини. Синюшные пятна проступали на лбу и руках. Из-под микроскопа торчал лист бумаги.
Строчки запрыгали у стюарда в глазах:
«Urbi et orbi![21]
Я, корабельный врач «Архелона» майор медицины Уго Коколайнен, сим свидетельствую... (зачеркнуто)... разглашаю известную лишь мне служебную тайну... (зачеркнуто)... За неделю до выхода в море я дал согласие... (зачеркнуто)... Я единственный член экипажа, который знал, что среди ракетных боеголовок, принятых на борт подводной лодки, — четыре (в ракетных шахтах № 21—№ 24) выполнены в варианте носителей бактериологического оружия. Генная инженерия...
Очевидно, произошла разгерметизация и утечка... Мои функции по контролю... (зачеркнуто). Mea culpa[22]. Видит бог, я ни в чем не виноват... По всей вероятности, вирусы в условиях слабой радиации и нашего микроклимата переродились, дали новый штамм...
Я искал противоядие. Все бесполезно... Все бессмысленно... Я принял цианистый калий, убедившись, что имею дело с неизлечимой формой «бронзовки». Подводный лепрозорий не лучше острова Юджин. Те, кто думает иначе, пусть живут и уповают на бога...»
Рейфлинт повертел записку в пальцах, затем набрал кнопочный код сейфа, приподнял защелку замочной скважины.
Открывшийся запор мягко вытолкнул ключ. На внутренней панели коммодор еще раз набрал код — буквенный, «Княженика» — полное имя Ники он ввел в электронную память замка сам; щелкнула дверца «секретки» сейфа — и Рейфлинт извлек наконец бордовый пакет из освинцованной ткани, прошитый шелковой ниткой крест-накрест.
Кривыми маникюрными ножницами перестриг нитки, вспорол плотную ткань. Из чехла выпал бумажный конверт; в красной треугольной рамке чернели слова, каллиграфически выведенные тушью: «Внимание! Пуск ракет в контейнерах № 21, № 22, № 23, № 24 производится только по получению сигнала «Эол».
Рейфлинт швырнул конверт в «секретку», вызвал старшего офицера.
— Рооп, необходимо полностью герметизировать четыре кормовые шахты. Лучше всего заварить.
— Заварить?
— Да. Заварить. Наглухо. Ракеты, которые в них находятся, небоеспособны.
— Не проще ли разрядить их в безопасном районе?
— Я бы разрядил их по Пентагону! — вырвалось у Рейфлинта. Лицо Роопа испуганно вытянулось. Коммодор, спохватившись, раздраженно бросил:
— Какой там, к черту, безопасный район, для этих ракет безопасных районов не существует... Рооп, если я вас ценю, то только за то, что вы не задаете лишних вопросов.
— Вас понял, сэр!
Старший офицер исчез.
Бахтияр разыскал Сэма-торпедиста в жилом отсеке. Сэм спал на подвесной койке и долго не мог понять, почему оказался на полу.
— Знай же, скотина! — тряс его стюард. — Слышишь, подонок! Она ни в чем не виновата!.. Ты мне еще ответишь за нее, ублюдок!
Сквозь лабиринтные извивы трубопроводов, лазы, горловины, сквозь хаос нагроможденных друг на друга механизмов и агрегатов трюмный машинист Аварийный Джек и негр-барабанщик волокли, тащили, протискивали Бар-Маттая, на голову которого нахлобучили противогазную маску с заклеенными изолентой очками. Маску с него сняли только на дне трюма в выгородке-пещере».
— А, святой отец! — приветствовал Бар-Маттая Бахтияр со странной улыбкой. — Милости прошу!
За его спиной пестрел ковер — тот самый, в котором доставили на «Архелон» Катарину. Чтобы он мог висеть на переборке, в нем пришлось проделать много прорезей и оконцев для торчащих из стенки вентилей, штоков, маховичков.
— Ваше преподобие хотело видеть Катарину? Вот она! — показал на банку с морской звездой Бахтияр.
В зрачках его вспыхивали огненные крестики.
— Так обвенчайте же нас, черт побери!
Бар-Маттай не стал прекословить.
— Соедините руки, дети мои!
Стюард послушно взял невесту за невидимую руку. Он действовал с точностью хорошего мима. Бар-Маттай произнес нараспев:
— Кто бороздит море, тот вступает в союз со счастьем. Ему грезится мир, и он жнет, не сея, ибо море есть поле надежды... Будьте счастливы, дети мои!
На один из лучей морской звезды Бахтияр надел золотое кольцо...
Самым главным праздником в дельфинарии «Акварама», если не считать рождества, был день Нептуна. К грандиозному водному шоу готовились едва ли не за полгода, и очень немногие могли похвастать тем, что им посчастливилось побывать на роскошной феерии с цветными фонтанами, с живыми узорами, в которые сплетались на воде тела красивых девушек, и конечно же, дельфиньими пируэтами меж взлетающих струй, горящих обручей и цветочных гирлянд.
Как всегда, открывала день Нептуна Флэгги с тройкой своих дельфинов. К этому празднеству она отработала номер как никогда тщательно, ибо вся «Акварама» знала — в ложе почетных гостей будет сам военно-морской министр. По такому случаю Флэгги придумала забавную сценку — дельфиний бейсбол: три афалины швыряли друг в друга медузами, поддевая их рострумами.
- Предыдущая
- 30/58
- Следующая
