Портреты - Кендал Джулия - Страница 18
- Предыдущая
- 18/58
- Следующая
– Я терпеть не могу произносить подобные слова, но, по-моему, вы оба здорово подросли.
Они зарычали и скорчили рожи, потом мы немного поболтали, и они снова убежали на улицу.
Кристофер и Хьюго не совсем одинаковые, хотя оба темноволосые и крепкие. Хьюго всегда верховодит, он очень сообразителен и к тому же большой фантазер. Кристофер – ребенок более практичный, у него хорошие способности к технике и он, как правило, воплощает идеи Хьюго на практике. В общем, дополняя друг друга, они могут перевернуть вверх дном все вокруг.
Часа два, пока близнецы резвились на улице, мы имели возможность спокойно поговорить, лишь ненадолго прервавшись, когда Хьюго со страшным треском свалился с яблони. Пег всего-навсего высунулась из окна и, быстро убедившись, что он ничего не сломал, принялась снова рассказывать нам о новой постановке «Волшебной флейты». Поскольку этими выходными заканчивались пасхальные каникулы, она, видимо, уже ни на что не способна была реагировать. Меня заставили подробно перечислить все, чем я занималась в течение последних двух недель, и я послушно это сделала, ухитрившись ни разу не упомянуть имени Макса. Если бы я хоть что-то о нем рассказала, мне бы обязательно пришлось ответить на множество совсем нежелательных для меня вопросов. Я все же позабавила родных историей Джорджа о визите Софии в галерею, правда, выдав ее за загадочную незнакомку.
Мы пили чай – традиция, которой давно следуют мои родители. Вообще они переняли такое множество обычаев тех стран, где мы жили, что в нашем доме никогда не было раз и навсегда заведенного порядка, что, впрочем, всех нас вполне устраивает.
Мы с Пег мыли посуду, пока мама решала кроссворд, а папа вышел к мальчикам, чтобы поиграть с ними в крикет. Он обожает крикет, – эта игра тянется бесконечно, не требует особенно резких движений, и он, играя, может обдумывать новые идеи.
Вероятно, я вытирала одну тарелку минуты три, когда Пег, забрав ее из моих рук, спросила:
– Что случилось, Клэр?
– И ты туда же? То же самое сказал папа, стоило мне войти в дверь!
– Ты же знаешь, что мы с ним оба сразу догадываемся, если с тобой что-нибудь происходит. Так, может быть, ты расскажешь?
Я бросила на нее взгляд полный отчаянья и попросила:
– Не спрашивай.
Пег наклонила голову, сполоснула раковину, опустила рукава своей шелковой блузки, застегнула маленькие перламутровые пуговички – даже в джинсах она напоминала манекенщицу из «Вога» – и, выдвинув для меня стул, заставила сесть.
– Я собственно догадываюсь. Это Макс Лейтон, верно?
– Не представляю, почему ты так решила? – спросила я, потрясенная тем, с какой скоростью она сумела прийти к подобному заключению.
– Ты ни разу о нем не упомянула. Я бы назвала это весьма опрометчивым умолчанием, а?
Я села, обхватила голову руками и вынуждена была признать поражение.
– Вместо того чтобы попусту болтать, ты должна была предупредить меня, что за отчаянная мука – влюбиться.
– Ну-у, тогда это было бесполезно. К тому же ты считала, что с тобой этого никогда не случится. Но почему ты не хочешь со мной поделиться? Поверь, тебе будет легче.
В общем, я ей рассказала. Рассказала все. И Пег, с присущей ей мудростью слушала меня, не перебив ни разу, пока я не закончила.
– Что скажешь? – спросила я, силясь улыбнуться. – Разве это не похоже на меня? Наконец влюбиться и вместо того, чтобы наслаждаться розами и райской музыкой, чувствовать себя так, будто тебя лягнула лошадь. Я же знала, что мне лучше не пробовать.
Пег рассмеялась.
– Клэр, милая, ты же по-другому просто не можешь. Ты не умеешь ничего делать вполсилы. Слушай, я бы с радостью тебе помогла, но боюсь это невозможно. Самый лучший совет, который я могу тебе дать, – не спеши, должно пройти время. Твоя поездка в Грижъер сейчас как никогда кстати. Или все пройдет, или Макс появится сам.
– Макс клятвенно заверяет, что кроме мимолетных связей у него ничего не бывает. Ты разве не понимаешь, почему он предложил мне дружбу? Он сможет разговаривать со мной и не думать о прочей чепухе! Во всяком случае, ему так кажется.
– Послушай, но и ты должна постараться понять. Когда Макс Лейтон влюбился последний раз, по нему прошлось кое-что потяжелее лошадиного копыта!
– Ты упомянула Макса Лейтона, деточка? – спросила мама, входя в кухню. – Клэр, я все время хотела у тебя спросить, с той минуты, как увидела его фамилию в статье, но забывала, и вот только сейчас вспомнила. Не о нем ли писали несколько лет назад все газеты? Что-то насчет того, что он совершил убийство? Может быть, убил жену? Нет, что-то не то. К сожалению, не помню.
Мы с Пег уставились друг на друга, онемев от ужаса.
На следующий день по дороге на Дуврский паром я решила заехать в галерею Джорджа Беннета. Я просто не могла уехать во Францию, не выяснив, с чем связаны смутные воспоминания моей мамы. Как ни пытались мыс Пег вытянуть из нее что-нибудь еще, она так ничего и не вспомнила, а только твердила, что Макс кого-то убил, причем вообще не была уверена, что имеет в виду его.
– Клэр, милочка! Разве мы уже не простились? – Джордж извлек из-за уха карандаш, послюнявил его, сосредоточенно приписал еще несколько цифр к идеально аккуратному столбику и лишь потом снова взглянул на меня. – Или мне показалось? Я совсем замотался, так что не мудрено, если забуду, где моя голова.
– Ты прав, – ответила я, поторопившись убрать стаканчик с малиновым суфле со стула, пока он не сел на него. – Я действительно с тобой попрощалась. Только мне совершенно необходимо тебя кое о чем спросить. Насчет Макса Лейтона.
– Макса Лейтона? А что?
– Просто до меня дошли разговоры о том, что случилось несколько лет назад, и я хотела бы знать правду, – я старалась говорить как можно равнодушней.
– Но я был уверен, что ты знаешь о судебном процессе. Я имею в виду, ты говорила...
– Я думала, ты имеешь в виду развод с этой жуткой дамочкой. Так что же все-таки случилось, не тяни, ради Бога!
Видимо, Джордж все-таки почувствовал по моему тону, что я волнуюсь, потому что он вдруг с сочувствием посмотрел на меня.
– Сядь, дорогая. Хочешь кофе? Нет? Тогда я готов немедленно сообщить тебе все подробности, которые мне известны. Я вижу, что для тебя это важно.
– Спасибо, Джордж. – Несмотря на его видимое легкомыслие, я всегда знала, что сердце у Джорджа из чистого золота.
– Не стоит, Клэр. Дай-ка подумать – это было давно, но, наверное, главное я помню. Макса Лейтона обвинили в убийстве художественного критика, одного из его соперников.
– Бог ты мой... – теперь и во мне зашевелились смутные воспоминания о парижской весне и скандале, разразившемся в мире живописи. Я почувствовала на спине холодный пот. – Продолжай, – поторопила я Джорджа, заметив, что он снова с любопытством посмотрел на меня.
– Короче говоря, это была история с Рембрандтом, которого он получил на экспертизу. Картина была куплена на провинциальном аукционе за бесценок, потому что никто не знал, что это, – сама знаешь, такое иногда случается. Затем она каким-то образом пропала, и в ту же ночь тот критик, Дэвид Бэнкрофт, был убит. Лейтон оказался замешан. Он был арестован, и ему предъявили обвинение в убийстве.
– Но оправдан? – заставила я себя выговорить, слова застревали у меня в горле.
– Не оправдан, а отпущен за отсутствием улик. – Джордж смотрел на меня с великим сочувствием, видимо поняв, как я страдаю. – София Лейтон свидетельствовала против него в суде, но всего за год до этого они с шумом разводились, так что не думаю, что ее показания были приняты к сведению. Картина, а это скорее всего все-таки был Рембрандт, таки не нашлась. Процесс длился довольно долго, но потом о нем забыли, и Лейтону удалось восстановить свою репутацию. Хотя я сомневаюсь, чтобы кто-то еще раз доверил ему ценную картину.
Мне стало нехорошо.
– Спасибо, Джордж, если можно я зайду в ванную и поеду, а то опоздаю на паром.
- Предыдущая
- 18/58
- Следующая
