Шанс Гидеона (Шанс для влюбленных) (др.перевод) - Кент Памела - Страница 16

• Предыдущая
• 16/30
• Следующая

— Она потрясающе смотрится на лошади, — повинуясь порыву, произнесла Ким, на которую огромное впечатление произвел вид Моники Флеминг верхом на чалой лошади. — Как бы мне хотелось так же выглядеть в седле!

Нерисса чуть презрительно стряхнула пепел с сигареты.

— Женщина, которая хорошо смотрится в седле, обычно сделана из железа, — сказала она. — У меня есть основания полагать, что Моника Флеминг даже крепче железа, и если Гидеон женится на ней, он получит то, что заслуживает. То, что он сто раз заслуживает! — добавила она со злорадством.

Ким только собралась рискнуть показаться любопытной и спросить, существует ли вероятность того, что Гидеон женится на вдове, когда они оба присоединились к ним и Моника начала прощаться. Она даже не сделала попытки протянуть руку Ким, но слегка дотронулась до пальцев миссис Хансуорт.

— Ваша мама — просто чудо, — объявила Моника. — Так было весело наблюдать, как она подкалывает Гидеона и хлещет шампанское наравне с нами. Надеюсь, завтра ей не придется страдать от последствий.

— Гидеону следовало настоять, чтобы она вернулась наверх, — сухо бросила Нерисса.

— О, не знаю. — Казалось, в глазах миссис Флеминг танцуют золотые огоньки, видимо, ей было очень весело. — Меня всегда восхищают люди с характером, и, поверьте мне, требуется очень сильный характер, чтобы противостоять такому властному мужчине, как ваш брат Гидеон! — заключила она, легко постучав по его плечу своей парчовой сумочкой. — Я как-то сама пыталась это сделать, но в конце концов испугалась и была вынуждена отступить… хотя, конечно, виду не подала, что у него такое влияние на меня, — произнесла она, ослепив Гидеона яркой улыбкой.

Нерисса с презрением смотрела им вслед, и прежде чем Гидеон вернулся, а машина Моники достигла середины аллеи, Ким постаралась выскользнуть и оставить брата с сестрой сражаться наедине. Но Нерисса вцепилась в нее красивыми ухоженными руками.

— Я бы предпочла, чтобы вы не уходили, — сказала миссис Хансуорт. — Стоит нам остаться с Гидеоном один на один, обязательно следует бурная ссора!

Но Гидеон пришел на помощь Ким. Он стоял на пороге и придерживал дверь, чтобы она могла покинуть комнату.

— Идите спать, мисс Ловатт, — сказал он, и Ким показалось, что в его серых глазах промелькнула усталость. — Если моя сестра хочет задержаться и обсудить семейные проблемы, то пусть так и будет, но незачем вмешивать вас. Если только, — добавил он неожиданно, — вы не хотите выпить кофе, прежде чем отправитесь наверх. — И сухо закончил: — В таком случае мы отложим битву на какое-то время!

Но Ким поспешно покачала головой.

— Нет, благодарю вас, мистер Фейбер.

Он неподвижно замер на пороге, прислонившись к белому косяку. Когда она поравнялась с Гидеоном, он удивил се, протянув руку.

— Завтра присмотрите за мамой, ладно? — тихо попросил он. — Мне почему-то кажется, вы благотворно на нее действуете. Я знаю, вы ей нравитесь.

Но в ту ночь у миссис Фейбер оказался в запасе еще один сюрприз для семьи, и в два часа пришлось посылать за местным врачом. Он сообщил, что у нее сердечный приступ, и следующие несколько дней ей необходим абсолютный покой и тишина.

Услышав новость, Нерисса объявила, что она отказывается от всякой мысли о возвращении домой, пока состояние матери вызывает беспокойство, и Гидеон, казалось, смирился, что сестра пробудет в доме, по крайней мере, несколько дней. О том, что эти двое сплотились и временно зарыли топор войны, Ким могла только догадываться, но ее, конечно, удивило, что общая беда немного сблизила противников. Они смотрели друг на друга вопросительно, с каким-то даже виноватым видом. Нерисса почти весь день тихо сидела в комнате матери, а Гидеон отдал несколько распоряжений, чтобы не появляться в ближайшую неделю в своем офисе.

Прибыли две медсестры и принялись ухаживать за миссис Фейбер. Одна сиделка дежурила в дневное время, другая — ночью.

Ким было жаль Траунсер, которой не позволяли подолгу находиться возле своей госпожи, как было заведено. Не считая ночи, когда хозяйка заболела, а верная Траунсер отказалась покинуть ее до тех пор, пока доктор не объявил, что серьезная опасность миновала, служанка вдруг оказалась ненужной в доме. Точно так же Ким начала ощущать свое собственное присутствие лишним. Траунсер ходила по дому, как тень, с несчастным и подавленным видом, и только редкие визиты на кухню и разговоры с поварихой, казалось, могли приободрить ее.

Ким знала, что Траунсер и экономка не ладят друг с другом, но повариха, добрая душа, любила почесать языком, особенно за чаем, в чаинках которого, как она уверяла, можно увидеть все грядущие события, и большая неуклюжая женщина, всю жизнь преданно служившая миссис Фейбер, черпала успокоение в такого рода исследованиях.

А когда Траунсер не сидела на кухне или молча и скорбно не бродила по дому, то могла отнести поднос в покои больной и оказать какую-нибудь услугу дежурившей медсестре.

Ким по-настоящему чувствовала себя ненужной, понимая, что если здоровье миссис Фейбер в ближайшее время не улучшится, она будет получать жалованье буквально за безделье. Но, когда Ким заговорила об этом с миссис Хансуорт, та невразумительно ответила, что, конечно, ей следует остаться, пока мать не поправится и не воспользуется ее услугами, для которых ее наняли; а Гидеон Фейбер, когда Ким попыталась получить от него подтверждение, что он думает так же, даже слегка удивился, что она сочла нужным поднять этот вопрос.

— Разумеется, вы должны остаться, — сказал он резким тоном.

Он только что побывал в комнате матери и теперь мерил шагами длину своего кабинета, словно в глубокой задумчивости, и, похоже, мысли, которые одолевали его, были мало утешительны. Ким робко постучалась к нему, чувствуя себя так, словно ей предстояло войти в клетку со львом, и, войдя в кабинет, извинилась, что потревожила его в неподходящий момент. Он резко обернулся и взглянул на нее, нетерпеливо и одновременно с удивлением.

— Не понимаю, отчего вас занимают такие пустяки, — сказал он. — Ваше жалованье не имеет никакого значения, как не имеет значения и то, чем вы сейчас занимаетесь. Моя мать больна, серьезно больна, и это единственное, что меня волнует. Если вы находите, что время нестерпимо тянется, то, боюсь, ничем не смогу вам помочь. Поищите сами, чем бы вам заняться или развлечься…

— Но я имела в виду совсем другое! — Ким даже задохнулась от возмущения. — И мне совсем не нужно, чтобы меня развлекали, я просто хотела заняться делом. Мне ненавистно положение, при котором я должна навязывать свое общество… в данном случае навязываться человеку, который платит мне жалованье!

Брови Гидеона Фейбера поползли вверх, выражение лица изменилось. Он замер перед Ким, посмотрев на нее с любопытством.

— Вы в самом деле так прямодушны? — тихо спросил он.

— Надеюсь, — ответила она, чувствуя, как вспыхнуло ее лицо. — Я искренне надеюсь на это.

— И вам здесь не скучно?

— Скучно? — Ким взглянула за окно на террасу с каменными вазами и ступенями, спускавшимися к бархатным лужайкам, за ними вдали виднелись голые деревья, над верхушками которых кружили грачи. Она плотно сцепила пальцы в решительном жесте. — По правде говоря, я с ужасом ждала минуты, когда вы скажете, что в моем присутствии здесь больше нет необходимости, — призналась она или, скорее, выпалила. — Видите ли, я уже начала мечтать, как устроюсь здесь и буду счастлива, и тут вдруг…

— Моя мать повела себя немного неразумно, после чего и заболела?

— Да.

— И это, естественно, положило конец всем мемуарам!

— Разве? — Ее голос выдавал, что она услышала самое худшее, что могло быть. — Значит, вы действительно полагаете…

— Нет, не полагаю, — ответил он резковато, но в то же время вполне любезно. — Думаю, моя мать, если поправится, с удовольствием обрушит на вас все секреты своей молодости, а пока что вам придется успокоить свою совесть обманными заверениями о важности вашей роли в этом доме. Скажите себе, что в вас нуждаются, если не моя мать, то кто-то другой.

• Предыдущая
• 16/30
• Следующая