Бледный убийца - Керр Филипп - Страница 32
- Предыдущая
- 32/64
- Следующая
Заметив мой взгляд, он решил проинформировать меня, что польский министр иностранных дел, Иосиф Бек, потребовал решить проблему польского меньшинства в районе Ольза в Чехословакии.
– Совсем как банда гангстеров, правда, комиссар? – сказал он. – Каждый хочет ухватить себе кусочек.
– Корш, – заметил я, – вы зарыли в землю свой талант. Из вас получился бы прекрасный диктор на радио.
– Простите, комиссар, – смутился он, складывая и убирая газету. – Вы когда-нибудь раньше бывали в Нюрнберге?
– Один раз. Сразу же после войны. Но я бы не сказал, что баварцы мне очень понравились. А вы уже бывали?
– Я еду туда впервые. Но я понял, что вы имеете в виду. Весь этот их дурацкий консерватизм. Глупости все это, верно?
С минуту он молчал, глядя на проплывающий за окном сельский пейзаж. Потом, снова посмотрев мне в лицо, произнес:
– Вы действительно считаете, что Штрейхер замешан во всех этих убийствах, комиссар?
– Мы ведь в этом деле не идем наперекор начальству, правда? Да и гауляйтер Франконии, что называется, не пользуется популярностью в народе. Артур Небе зашел так далеко, что даже сказал мне: «Юлиус Штрейхер – один из самых больших преступников рейха, против него ведется уже несколько расследований». Он настаивал, чтобы мы переговорили с полицей-президентом Нюрнберга лично. Очевидно, между ним и Штрейхером нет особой любви. Но в то же время мы должны быть исключительно осторожны. Штрейхер управляет своей областью, как китайский военачальник. Не говоря уж о том, что он на «ты» с фюрером.
В Лейпциге в наше купе подсел молодой командир морской десантной части СА, а мы с Коршем отправились на поиски вагона-ресторана. Мы закончили обедать, когда поезд прибыл в Геру, город, расположенный недалеко от чешской границы, и наш попутчик вышел на этой остановке, хотя никаких признаков скопления войск в этом районе, о чем нам доводилось слышать, мы не заметили. Корш высказал предположение, что присутствие морских десантников СА означает: командование планирует провести здесь десантную операцию, что, по нашему общему мнению, было бы наилучшим вариантом, поскольку граница тут проходит по горам.
Наступил вечер, когда поезд прибыл наконец на главный вокзал Нюрнберга, расположенный в центре города. Выйдя из поезда, мы поймали такси у подножия конной статуи какого-то неизвестного нам аристократа и поехали на восток по улице Фрауенторграбен, тянувшейся вдоль крепостных стен старого города. Над мощными, почти восьмиметровыми стенами через равные промежутки возвышались большие квадратные башни. Эти громадные средневековые стены и глубокий, заросший травой ров, шириной не менее тридцати метров, в котором давно уже не было воды, отделяли старый Нюрнберг от нового.
Мы остановились в «Дойчер хоф», одном из стариннейших и лучших отелей в городе. Из окон наших комнат открывался великолепный вид на крутые крыши и целый лес накрытых колпаками труб, раскинувшихся до горизонта за крепостными стенами.
В начале XVIII века Нюрнберг был крупнейшим городом древнего княжества Франкония и одним из главных пунктов, где пересекались торговые пути из Германии, Венеции и Востока. Он и сейчас оставался самым крупным промышленным и торговым центром Южной Германии, но теперь он приобрел и новое значение – как столица национал-социализма. Каждый год в Нюрнберге собирались больше партийные съезды – любимые детища гитлеровского архитектора Шпеера.
Наци были необыкновенно предусмотрительными, и, для того чтобы увидеть это хорошо отрепетированное мероприятие, вовсе не нужно было ездить в Нюрнберг – в сентябре люди старались поменьше ходить в кинотеатры, чтобы не смотреть бесконечные выпуски кинохроники, в которых не бывает ничего, кроме очередного съезда.
Во всяком случае, на поле Цеппелина собиралось иногда до сотни тысяч человек, размахивающих флагами. В Нюрнберге, как и в любом другом городе Баварии, насколько я помню, всегда было плохо по части развлечений.
Так как Мартин, шеф полиции Нюрнберга, назначил нам встречу только на десять часов следующего утра, Корш и я решили, что мы просто обязаны провести вечер в поисках хоть каких-нибудь развлечений, которые мог предложить нам Нюрнберг. Тем более что счет оплачивало руководство Крипо. Эта идея особенно понравилась Коршу.
– Смотри-ка, – произнес он с восторгом, – Алекс оплачивает не только шикарный отель, но еще и сверхурочные!
– Надо воспользоваться этим случаем и погулять от души, – сказал я. – Не так-то часто таким, как мы, выпадает возможность побывать в роли партийной «шишки». А если Гитлер добьется-таки начала войны, то мы сможем долго жить воспоминаниями об этом маленьком приключении.
Большинство баров в Нюрнберге напоминали места, где в средние века, наверное, собирались старейшины небольших цехов. За столиками сидели старые вояки и прочие реликты, стены обычно бывали украшены старыми рисунками и курьезными вещицами, собранными несколькими поколениями владельцев, которые интересовали нас не больше, чем таблицы логарифмов. Но пиво, по крайней мере, было отличное, что, впрочем, характерно для всей Баварии, а в баре «Блау флаше» на Халплац, где мы решили пообедать, еда была даже лучше пива.
Вернувшись назад в «Дойчер хоф», мы заглянули в ресторан отеля, чтобы выпить бренди, и увидели там странную картину. За угловым столиком сидела компания из трех человек, вдрызг пьяных, – две блондинки, по виду совершенно безмозглые, и политический лидер НСРПГ, одетый в однобортный мундир светло-коричневого цвета, – не кто иной, как гауляйтер Франконии Юлиус Штрейхер, собственной персоной.
Официант, принесший нам выпивку, нервно улыбнулся, когда мы спросили его, действительно ли сам Юлиус Штрейхер сидит за угловым столиком. Он сказал: да, это он, и тут же ушел, так как Штрейхер начал громко требовать, чтобы ему принесли еще одну бутылку шампанского.
Нетрудно было догадаться, почему все боялись Штрейхера. Помимо положения, которое он занимал в партии, что само по себе давало ему огромную власть, этот человек и выглядел как кулачный боец. Почти без шеи, с лысой головой, безбровый, с маленькими ушами и массивным подбородком, Штрейхер был бледной копией Бенито Муссолини. Впечатление воинственности, которое он производил, усиливалось огромным хлыстом из кожи гиппопотама, который лежал перед ним на столе, словно длинная черная змея.
Он с такой силой стукнул кулаком по столу, что все рюмки и ножи громко звякнули.
– Что, черт побери, нужно сделать, чтобы тебя обслужили в этом вшивом ресторане? – заорал он на официанта. – Мы умираем от жажды. – Он показал пальцем на другого официанта. – Ты! Я велел тебе не сводить с нас твоих мерзких глаз, чтобы в ту минуту, когда ты увидишь, что наши бутылки пусты, немедленно нес другую! Ты что, придурок или что-нибудь похуже? – И он снова грохнул кулаком по столу, к вящей радости своих подружек, пришедших в такой восторг, что лаже сам Штрейхер рассмеялся над вспышкой собственного гнева.
– Кого он вам напоминает? – спросил Корш.
– Аль Капоне, – сказал я, не задумываясь, а затем добавил: – Хотя на самом деле они все напоминают мне Аль Капоне.
Корш рассмеялся.
Мы потягивали свое бренди и наблюдали этот спектакль. У нас и в мыслях не было, что мы сможем увидеть такое в самом начале своего визита. К полуночи в ресторане остались только мы и компания Штрейхера, все остальные не выдержали непрерывной ругани гауляйтера и ушли. Официант подошел, чтобы вытереть наш стол и вытряхнуть окурки из пепельницы.
– Он что, всегда такой? – спросил я его.
Официант горько усмехнулся.
– Какой? Да сегодня он еще тихий, – сказал он. – Вы бы посмотрели на него десять дней назад, когда наконец закончился партийный съезд. Он устроил здесь настоящий разгром.
– Тогда почему вы его пускаете? – спросил Корш.
Официант жалобно взглянул на него.
– Вы что, издеваетесь? Попробуйте только не пустить его. «Дойчер» – это его любимое место водопоя. Если мы его вышвырнем, он тут же отыщет предлог, чтобы закрыть нас. А может быть, придумает что-нибудь похуже, кто знает? Говорят, он часто появляется во Дворце правосудия на Фуртерштрассе и избивает своим хлыстом молоденьких мальчиков в камерах.
- Предыдущая
- 32/64
- Следующая
