Двум смертям не бывать - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 1

Представьте, что вы знаете дату своей смерти. Не по себе? А теперь представьте, что вам не тридцать-сорок лет или даже больше, а всего двадцать один год и вы точно знаете, что следующий день рождения встретить не успеете…

Герои этого романа – братья-близнецы Рамон и Рихмер – двадцать лет назад родились в семье, чей род проклят до девятого колена и каждый мужчина умирает, не дожив до двадцати двух. Но как по-разному сказалось это знание на братьях – на их характерах, судьбах и поступках!

Рихмер скручен и связан материнским страхом потерять сына. Стоит ли жизнь войны с родной матерью? И может ли эта война быть выиграна?

Рамон посвящен в рыцари с пятнадцати лет – не за знатность рода, а за героизм в сражении. В Средние века подростки-оруженосцы не редкость, но к битвам их, как правило, все же не допускали. Судьба Рамона распорядилась по-другому, и меч в его руке поразил в ту ночь не одного врага. Старший брат Авдерик погиб в этой битве – через день после своего двадцать первого дня рождения, и Рамон принял под командование копье (небольшой отряд рыцаря) и своих вассалов. Напоминаю – в пятнадцать лет.

Сейчас ему двадцать, почти двадцать один, и костлявая, мерно постукивая клюкой, уже приближается к порогу. Но страхом ли наполнен каждый день жизни рыцаря? Вовсе нет:

– Мне кажется, ты ничего не боишься.

Рамон пожал плечами:

– Я уже плавал и туда и обратно. Как видишь, жив-здоров.

– Я не о том.

– Я понял. – Молодой человек помолчал. – Свое я уже отбоялся. В ту ночь, когда погиб Авдерик, и потом, когда понял, что… Что «все мы смертны» – плохое утешение, когда знаешь, сколько тебе отведено. Было так плохо… порой казалось – лучше бы я погиб в том же бою, вместе с братом. Потому что так жить – невозможно… невозможно, когда жизнь превращается в страх, а мне казалось тогда – отныне так и будет… все то время, которое мне отведено. А потом… не знаю, что случилось… вдруг стало очевидным: у меня есть время либо на жизнь, либо на страх. И я выбрал жизнь.

Это слова, но Рамон редко говорит о себе – гораздо лучше его отношение к проклятию характеризуют поступки. Он торопится успеть ввести в общество еще одного брата – незаконнорожденного Эдгара. Торопится отстроить замок, чтобы вассалы остались не на голой земле после его смерти. Торопится жить и любить…

На такого героя хочется быть похожим. Даже нам – жителям XXI века. Потому что жизненные ценности – честь, доблесть, любовь, верность – неизменны для любого времени.

И, кстати, вы знаете, как правильно выбрать место для нового замка? Что нужно сделать для его строительства? В этом романе с удивительной реалистичностью описан быт классического Средневековья, уклад жизни рыцарей и простолюдинов. Даже читателю очевидно, что автор детально изучила этот период нашей истории. А я видела еще и процесс подготовки иллюстраций, когда автор подсказывала художнице – какие шлемы носились в то время, как выглядела повседневная одежда, когда рыцари собирали волосы в хвост, а когда носили распущенными, почему нельзя использовать копье в сцене битвы, а нужен меч…

«А где же фантастика?» – спросите вы. Да, это произведение выпускается в серии «Историческая фантастика». В нашем мире никогда не существовало города Аген, королевств Белон и Кадан. И это, пожалуй, единственное фантастическое допущение данного романа. Возможно, знатоки воскликнут, что этого недостаточно для причисления этой книги к фантастике, даже исторической. Но что важнее, отвечу я, ярлык или достоинства романа?

Эта книга стоит того, чтобы ее прочитали. И я рада, что наша серия исторической фантастики открывается столь мощным произведением.

Я посвящаю этот роман моему мужу Дмитрию.

И благодарю за деятельную помощь и поддержку:

Александра Поволоцкого

Александру Тассинг

Анну Какурникову

Елену Первушину

Ирину Скульд

Людмилу Астахову

Надежду Новоселову

Павла Зыгмантовича

Пользователя Живого Журнала, известную под ником «Княжна»

Светлану Беловодову

Татьяну Хасанову

Без вас мне было бы куда труднее закончить эту книгу, да и сам роман был бы немного другим.

– Благословляю тебя, сын мой. – Холодная ладонь коснулась лба.

Рамон поднес к губам узкую руку, поднялся с колен. Негромко звякнул доспех.

– Благодарю, матушка. Если позволишь, последняя просьба.

Голова, покрытая черной кисеей, чуть склонилась.

– Матушка, когда я… – Молодой человек осекся, поморщившись, продолжил: – Словом, не ищите тело. Доспехи и оружие наши люди привезут – если будет что привозить. А мне все равно, где лежать.

– Как скажешь.

За длинной вдовьей вуалью не разобрать выражения глаз. Сколько Рамон помнил, лицо матери скрывала эта полупрозрачная ткань. Мальчишкой он мог часами разглядывать портрет на стене зала: молодой человек с рыцарской цепью на груди, рядом совсем юная жена чинно сложила руки на коленях. Отца Рамон не видел никогда.

Он окинул взглядом непривычно тихих двор: детей заперли в комнатах под присмотром нянек, нечего мельтешить под ногами. Встретился глазами с братом, хотел было спросить – не передумал ли. Промолчал. И без того вон невестка вцепилась в локоть Рихмера, как будто боится, что сбежит. Чуть поодаль насупившимися галками застыли вдовы старших братьев… бабье царство. Не сбежит от вас Рихмер, духу не хватит, а жаль. Только и останется, что еще одна плита с именем в семейном склепе.

Рамон коротко поклонился:

– Прощайте.

Принял у оруженосца шлем, вскочил на коня, не дожидаясь, пока парнишка придержит стремя, тронул поводья. Хлодий, оруженосец, пристроил своего коня позади. По правую руку встал Бертовин, много лет водивший копье[1]. За спиной выстроились воины.

Проезжая мост, Рамон оглянулся. Во дворе ничего не изменилось, словно стоящие там люди были статуями.

– Не оглядывайся. Дурная примета, – проговорил Бертовин.

Рамон усмехнулся:

– Не мужчинам нашего рода бояться дурных примет.

– Знаю. Но ты не один. Люди смотрят.

– А то они не знают, чем дело кончится. Но ты прав: люди смотрят. Я буду помнить об этом.

Какое-то время ехали молча, лишь мерно чавкали копыта по весенней распутице, да чуть поскрипывали колеса телеги с провиантом. Редкие встречные крестьяне торопливо сворачивали на обочину, низко кланяясь.

– Насчет Хлодия не передумал? – спросил вдруг Рамон. – Еще не поздно отослать парня. Пошлю за оруженосцем к кому-нибудь из вассалов, никуда не денутся.

Вспыхнувшего лица юноши он словно бы не заметил. Мальчик рвется доказать, что уже не ребенок, но впереди отнюдь не турнир.

– Говорили уже, – ответил воин.

– Говорили. Но у тебя больше нет наследников.

Семью Бертовина два года назад унес мор, изрядно погулявший в этих краях. Сам Рамон тогда лишился жены, с которой успел прожить несколько месяцев. На могиле он был лишь во время похорон: увидел, как закрылась плита склепа, отделяя мертвых от живых, выслушал молитвы священника вперемешку с причитаниями матери: жаль, что детей не нажили. И ушел, чтобы больше не возвращаться. Он не выносил кладбища. А вот Бертовин у своих бывал частенько.

– Тогда спрошу прямо: тебя смущает только это? Или то, что оруженосец – не юноша знатного рода, как того требует обычай, а сын бастарда твоего деда?

Рамон поморщился:

– Брось. Я же сам взял его в оруженосцы пару лет назад, когда вернулся с запада. Хоть матушка и фыркала. И ни разу не пожалел: парень смышлен и расторопен. Но…