Выбери любимый жанр

На равнинах Авраама - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 30


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

30

Между группой убитых и горой дымящихся углей — всего, что осталось от господского дома, — на земле одиноко лежало еще одно тело. Джимс медленно побрел к нему. Пропитанный дымом воздух душил его, словно тончайшее полотно, лишенное дыхания жизни. С сердцем, разрывающимся от боли, узнал он в распростертом на траве трупе Тонтера. В отличие от остальных барон был полностью одет. Без сомнения, он выбежал из дома, захватив оружие, но сейчас его руки сжимали комья земли, в которую вцепились в предсмертной агонии. Из груди Джимса вырвалось рыдание. Он любил Тонтера. Барон был единственным звеном, связывающим юношу с мечтами детских лет, и только благодаря ему он никогда не считал Туанетту окончательно потерянной для себя. И тем не менее до этой минуты Джимс не сознавал, насколько глубока его привязанность к Тонтеру, как необходим он ему. Очистив пальцы барона от земли, Джимс сложил его руки крестом на груди. Ему казалось, что Туанетта стоит подле него; еще мгновение, и голова его закружилась: сила духа отступила перед слабостью плоти. Тонтера он уже не видел. Зато слышал рыдания Туанетты.

Чувства Джимса затуманились, но подсознательно, из последних сил, он боролся с новым наваждением: ему чудилось, будто он плывет в пустоте. Вскоре, хотя ему и показалось, что прошло много времени, Джимс снова увидел Тонтера. Сперва очертания барона расплывались у него перед глазами, но постепенно обрели четкость. Джимс поднял томагавк и лук и встал на ноги. Даже тогда, когда рыдания Туанетты звучали совсем рядом, он ни на секунду не переставал слышать голос мельничного колеса. Этот голос звал его, но, прежде чем обернуться, Джимс задержал взгляд на деревянной ноге Тонтера. Она была наполовину обрублена — очевидно, убийца отличался склонностью к мрачному юмору. Мельничное колесо не преминуло обратить внимание Джимса и на это обстоятельство. «Смотри… смотри… смотри…»— проговорило оно и снова принялось за старое, называя его английским зверем.

Джимс повернулся к мельнице, и неожиданно его охватило смятение. Причину смятения юноши следовало искать не только в несправедливых обвинениях, звенящих в воздухе, но и в том, что лежало у его ног и что, по его глубокому убеждению, ожидало его у стен дома. От мельницы к месту, где стоял Джимс, потянуло ветром; дым закружился, смешиваясь с пронизанным солнечными лучами туманом, и единственное во всем имении уцелевшее строение приобрело невиданные, фантастические очертания. Сквозь дым Джимс с трудом различал колесо, которое вращалось на самом верху большого каменного сооружения в форме пирамиды. Он молчал, стараясь уловить в сонном покое какой-нибудь другой звук, и мысленно посылал проклятия назойливому колесу. Он хотел сказать, что оно лжет. Хотел нарушить повисшее над равниной беспробудное молчание смерти, крикнув, что не имеет ничего общего с кровожадными дьяволами, пославшими сюда убийц. Доказательства там, в долине, которая наконец оправдала свое название. Его мать. Его отец. Его дядя Хепсиба. Ни душой, ни сердцем они не принадлежали к их роду, и все они пали от их руки. Сам он по чистой случайности остался в живых. Вот его доказательства. Колесо ошибается. Оно лжет!

Джимс снова посмотрел на Тонтера, точно собираясь с силами перед тем, как пройти еще немного и* найти Туанетту. Он знал, как это будет. Увидеть труп Туанетты еще страшнее, еще ужаснее, чем труп матери. Джимс заставил себя повернуться к стене дыма. Туанетта мертва! Могли умереть отец, Тонтер, все! Но не эти двое — мать и Туанетта, навеки неразлучные в его душе, животворящий огонь, согревающий его кровь. Как могли они умереть, пока он жив? Джимс медленно пошел к развалинам, но задержался у трупа одной из рабынь — молодой, почти полностью обнаженной женщины, иссиня-черной, за исключением красной от крови головы, с которой сняли скальп. На руках женщины лежал скальпированный младенец. Белые, черные женщины, маленькие дети, очаровательные в своей невинности, — всех их постигла одна судьба.

Джимс обшаривал взглядом землю за трупом негритянки и там, где дым клубился особенно густо, заметил маленькую тонкую фигурку. Внутренний голос подсказывал ему, что это Туанетта. Так могло лежать и тело любой другой девушки, застыв в той же позе, с вытянутой обнаженной рукой, смутно видневшейся под покрывалом клубящегося дыма. Но Джимс знал, что это Туанетта. Перед его глазами вновь поднялся вызывающий дурноту туман, и он протянул руку, чтобы рассеять его. Туанетта… Всего в нескольких шагах от него… Мертва, как и его мать…

Вояка потрусил впереди хозяина, но на полпути до неподвижного тела остановился. Он учуял то, чего Джимс не мог разглядеть сквозь пелену дыма. Собака заметила опасность и хотела предупредить хозяина. В ту же секунду со стороны мельницы раздался выстрел, и руку Джимса пронзила резкая боль. Юноша отпрянул назад и поймал себя на том, что прислушивается к эху, возвращающемуся от поросшего лесом холма, и к голосам снова заговорившего мельничного колеса.

Еще через мгновение Джимс выронил лук и бросился к мельнице. Вояка последовал за хозяином. Когда они добрались до разбитой двери, пес, опередивший человека на длину прыжка, остановился. Джимс шагнул внутрь. Смерть вполне могла бы встретить его уже на пороге, но в сводчатом помещении, куда они вошли, ничто не колыхнулось, не шелохнулось, не раздалось ни единого звука: глубокую тишину нарушили только бешеное биение сердца и дыхание Джимса. Вояка перешагнул порог и стал принюхиваться к затхлому, пропахшему зерном воздуху, затем подошел к узкой лестнице, ведшей в комнату на башне. Всем своим видом пес показывал хозяину, что искать надо наверху. Держа наготове томагавк, Джимс взлетел по лестнице.

Внезапно ворвавшись в помещение, куда дневной свет с трудом пробивался сквозь пыльные стекла трех круглых окон под самой крышей, Джимс, должно быть, представлял собой незабываемое и устрашающее зрелище. Без сомнения, в его облике было что-то дикое. Часть верхней одежды он снял, чтобы прикрыть тела отца и матери, поэтому его руки и плечи были обнажены. Копоть, дым, засохшая земля до неузнаваемости изменили его лицо. Казалось, оно специально раскрашено для убийства, а горящие зеленым огнем глаза жадно ищут врага. Из раненой руки на дубовые доски пола капала кровь. Джимс напоминал Франкенштейна24, готового совершить убийство: растрепанные волосы и ярость скрывали его юность, а поднятый томагавк и поза, говорившая о нетерпении броситься на жертву, вызывали ужас и содрогание.

Если бы этот томагавк обнаружил цель, то ею стала бы Туанетта. Она встретила Джимса, не отворачиваясь и держа в руках мушкет, из которого стреляла через щель в стене, словно еще надеялась с его помощью защитить себя. В глазах Туанетты светилось безумие. Темные распущенные волосы усиливали ее бледность. Тем не менее она ожидала смерть, выпрямившись во весь рост, и отнюдь не была похожа на человека, не помнящего себя от страха. Ее поддерживала непобедимая сила: в хрупком теле Туанетты обитала душа самого Тонтера, вселив в дочь не только бесстрашие перед лицом смерти, но и презрение к ней. Однако никакое мужество не смогло скрыть ее страдание. Промчавшаяся мимо смерть чудом не задела ее; и теперь, стоя в башне на мельнице, Туанетта испытывала душевную боль, сравнимую лишь с крестными муками.

Ожидая увидеть дикаря, она узнала Джимса. Мушкет с глухим стуком упал на пол, и Туанетта попятилась от того, чье появление вызвало у нее гораздо больший ужас, чем близость могавка. Она отступала до тех пор, пока не прижалась к груде мешков с зерном и не оказалась в положении человека, в буквальном смысле слова припертого к стене. Джимс увидел Туанетту, и клич мести, готовый сорваться с его губ, вылился в судорожный, похожий на рыдание вздох. Он произнес ее имя. Туанетта не ответила и еще плотнее прижалась к мешкам с зерном. Вояка направился к ней, стуча когтями по полу. Даже не взглянув на собаку, Туанетта не отрываясь смотрела на Джимса, и в неверном свете сумерек ее глаза горели ярким огнем. Теплый язык собаки коснулся пальцев девушки, и она резко отдернула руку. За спиной Туанетты громоздились смутные очертания стены из мешков с зерном, и, казалось, она стала выше ростом.

вернуться

24

Франкенштейн — чудовище в облике человека, убивающее своего создателя (по имени персонажа романа английской писательницы Мэри Шелли «Франкенштейн», 1818).

30
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело