На равнинах Авраама - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 32

• Предыдущая
• 32/56
• Следующая

Джимс вернулся и во второй раз заговорил с Туанеттой. Его губы, разбитые стволом мушкета, распухли, рубец на лбу потемнел и налился кровью. Тряпка, которой он перевязал раненую руку, покраснела. Глаза болели.

— Я должен увести тебя отсюда, — сказал он. — У нас нет времени, чтобы позаботиться об остальных. Если они вернутся…

— Тебя они не тронут, — возразила она.

Джимс не ответил, а только посмотрел вдаль, за Ришелье, и в сторону Шамплена, где стояла армия Дискау.

— Не тронут ни твоего отца, ни мать и ничего, что принадлежит Булэнам. Напротив: они наградят их за помощь в убийствах и разбое. Разве не так?

И снова Джимс ничего не ответил. Он внимательно прислушивался, не донесется ли издалека какой-нибудь звук.

Голос Туанетты звучал ровно, спокойно; ее не волновали последствия наказания, которому она подвергла Джимса, не трогал вид кровавых рубцов и ссадин, нанесенных ее рукой. Все это ничто в сравнении с тем, что выпало на долю ее близких, и только из-за ее досадной слабости и недостатка сноровки он избежал их участи. По лицу, по глазам Джимса Туанетта видела, что ему становится все хуже; но жалости не было в ее сердце, равно как и желания жить. Она знала, куда он поведет ее. В свой дом — который убийцы обошли стороной. К своей матери — ласковой красивой женщине, которой ее отец так беспредельно верил. К Анри Булэну — предателю, ради жены-англичанки поступившемуся честью. В Заповедной Долине, за холмом, принадлежавшим ее отцу, ее ждали безопасность и милостивый прием у врагов ее страны.

Уста Туанетты нашли способ еще глубже ранить Джимса.

— Отец и мать заждались тебя, — проговорила она. — Ступай к ним, а меня оставь здесь. Уж лучше я дождусь возвращения твоих друзей-индейцев. Я нисколько не жалею, что пыталась убить тебя.

Джимс отошел от Туанетты туда, где лежали Эбер, Жюршо и бесхитростный Родо. На этот раз он взял куртку слабоумного парня — отличную куртку, сшитую матерью несчастного. Мальчик любил птиц и цветы, и к лацкану его куртки был прикреплен увядший цветок герани. Джимс отцепил его и вложил в ладонь убитого.

Затем он подошел к Туанетте и сказал:

— Нам пора идти. — И, немного помолчав, добавил: — Извини, но прежде мне надо сходить к отцу и матери.

Спотыкаясь от слабости, покидал Джимс дымящиеся развалины, и Тонтер-Хилл то поднимался, то опускался перед его глазами. Голова молодого человека раскалывалась от боли, и, следуя за ним, Туанетта могла видеть последствия ударов, которые, не встречая сопротивления, она наносила ему железным дулом мушкета. И все же она шла за Джимсом, шла из клубов дыма на чистый воздух лугов и дальше по протоптанной дорожке, ведшей к старой индейской тропе и дому Катерины Булэн. Туанетта шла, словно ее вели на цепи, тяжесть которой она вскоре перестала ощущать, и, когда Джимс споткнулся и чуть не упал, она слабо вскрикнула. Лес сомкнулся за Джимсом и Туанеттой. Вокруг них еще более радостно, чем утром, природа наслаждалась теплом и золотисто-багряным буйством алгонкинского бабьего лета, которое предшествует лютым морозам, когда лопаются перезревшие плоды каштанов. Мирный покой осеннего дня, напоенного ароматами плодоносной земли, лазурное небо, звенящее приглушенными птичьими голосами, временами рассеивали горечь Туанетты, испытываемую ею к человеку, шагающему впереди, как ни старалась она сохранить ее. В такие минуты дух отца снова был рядом с ней. Эту тропу, бегущую через холм к вырубке в Заповедной Долине, он любил больше других, и на земле, утрамбованной копытами его коня, виднелись такие четкие, свежие следы, будто он проезжал здесь какой-нибудь час назад. Возле Беличьей Скалы барон всегда останавливался полюбоваться величием долины. Здесь же, на месте, вытоптанном его лошадью, остановились и Джимс с Туанеттой.

— Они там, внизу, — сказал Джимс и показал на долину, обращаясь скорее к Вояке, чем к Туанетте. Вытащив из-за пояса томагавк, он понес его в руке.

Они пересекли поляну, где Джимс мальчиком убил индюка — Поля Таша, и миновали выстроенную феями ограду из кустов. Когда Джимс и Туанетта вступили в величавый покой Большого Леса, Вояка, ковылявший между ними, поравнялся с девушкой и ткнулся носом в ее руку. На этот раз она не отдернула ее. Они выбрались на склон, и Джимс забыл, что он не один. Он устремился вниз, как высокий стройный призрак… Туанетта застыла на месте, глядя широко раскрытыми глазами туда, где должен был стоять его дом, и с уст ее наконец сорвались рыдания.

Джимс не услышал их. Он ничего не видел, кроме купы розовых кустов, под которыми лежала его мать. Сперва он пошел к ней, забыв на время о втором убитом, не замечая ни солнца, ни продолжающих дымиться развалин. В его душе вновь затеплилась искра безумной надежды. Но Катерина была мертва. Теперь Джимс смотрел на нее более зоркими глазами, хоть и чувствовал дурноту от ран. Некоторое время он тихо стоял на коленях рядом с матерью. Затем нежно коснулся ее лица рукой и пошел к отцу. Вояка трусил за ним. На поле оставалась лопата Анри; они нашли ее и, взяв с собой, вернулись обратно. Джимс решил выкопать могилу под большим деревом — любимым деревом матери.

Когда он вернулся, его мать была не одна. С ней была Туанетта; она сидела на земле и держала голову англичанки на коленях. Сжимая в руках холодное лицо женщины, которую она тщетно старалась возненавидеть, Туанетта смотрела на Джимса с такой болью, такой мукой и сочувствием, словно ждала, чтобы он в наказание ударил ее.

Затем она склонила голову над матерью Джимса и покрыла смерть сверкающей пеленой своих волос,

Под высоким развесистым деревом Джимс начал рыть могилу.

Джимс и Туанетта покинули долину далеко за полдень, в тихий, навевающий сон час, когда солнце готовилось уйти на ранний отдых, оставив за собой яркое зарево заката, подобное причудливым переливам расплавленного стекла.

Они шли, взявшись за руки, как молодые бог и богиня, готовые противопоставить превратностям жестокого мира силу, закаленную в огне испытаний. Слабость и головокружение Джимса прошли. Его раненой руки ласково касались пальцы, такие же нежные, как пальцы его матери. Горячие слезы, капавшие из-под темных ресниц Туанетты, омыли его ссадины и уняли боль. Слова, сказанные голосом, какого он никогда раньше не слышал, и молящие о прощении за многие годы обид и непонимания, вселили в его сердце безмятежный покой. Туанетта пробудила в его истерзанной душе мужество и решимость. Опаленный горем, хотя и не большим, чем горе Туанетты, Джимс снова увидел образы, когда-то являвшиеся ему в мечтах.

Туанетта вновь превратилась в девочку, которой она была, когда мечты эти только зарождались. Джимс без труда мог бы вообразить, что рядом с ним идет прежняя Туанетта с фермы Люссана, с той лишь разницей, что в испачканном, изодранном платье, с прямыми, схваченными лентой волосами вместо шелковистых локонов, она, разумеется, не претендовала на былую неотразимость. За время, проведенное Туанеттой под большим деревом возле матери Джимса, в ней произошла разительная перемена: она утратила большую часть своей силы и мужества, но прежде всего — годами копившуюся гордыню, порожденную порочным воспитанием. Если пережитое горе преобразило Джимса, то и Туанетту оно превратило в ту девочку, которую так мечтала увидеть в своем доме Катерина.

Рядом с Джимсом Туанетта вовсе не казалась высокой. Она уже не была так бесстрастно-холодна, бледна и готова протянуть руки навстречу смерти, случись той оказаться рядом. Ее глаза не были глазами прежней Туанетты — они потемнели от горя, и в их бездонных глубинах застыли мука и безысходное страдание. Но было в них и другое. Туанетта снова видела бесконечные стены леса, пустынность окружающего мира, собственную беспомощность и силу того, кто шел рядом с ней. Испитая ею чаша ужаса обратила ее в камень, как Ниобею, но теперь она вновь чувствовала тепло живой плоти, ее хрупкость и слабость, вновь ощущала трепет жизни и страстное желание жить. Туанетта посмотрела на Джимса. Давно, давно, еще ребенком, она могла бы, совсем как сейчас, позволить ему завести себя в глубь леса, где он ничего не боялся и где таинственные тени и загадочные звуки заставляли ее сердце замирать от страха. Пальцы Туанетты крепко сжали пальцы Джимса.

• Предыдущая
• 32/56
• Следующая