На равнинах Авраама - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 42
- Предыдущая
- 42/56
- Следующая
Когда Джимс перевел слова индейца, Туанетта наклонила голову и тихо заплакала. Тайога это заметил. Сидя на земле рядом с Джимсом, который обнимал ее одной рукой, измученная трудной дорогой девушка была очень похожа на Серебряную Тучку, когда ту несли с пруда и ее длинная черная коса спадала почти до земли. Старый воин медленно подходил к Туанетте, но никто не догадывался, как сжималось в эту минуту его сердце. Широко раскрыв глаза от изумления, индейцы наблюдали за своим предводителем: он совсем не хромал, и его гордая осанка выражала полнейшее безразличие и даже презрение к тому, что они могут подумать. Тайога остановился около девушки и набросил ей на ноги одеяло из бобровых шкур. Туанетта подняла голову, сквозь слезы взглянула на дикаря и, заметив в его лице необычную нежность, улыбнулась. Она протянула руку, словно перед ней стоял Джимс или отец, но Тайога не заметил ее движения. Он пристально смотрел на девушку, как будто увидел призрак.
— Шиндас прав. Душа Сои Ян Маквун вселилась в тебя!
Сои Ян Маквун — таково было имя Серебряной Тучки.
Тайога пошел прочь. Теперь его воины знали: предводитель принял решение, и с этого часа они уже не будут спешить в Потаенный Город.
Пока индейцы готовились к вечерней трапезе, Туанетта отдыхала на ложе из бобрового одеяла и охапки веток канадского бальзамина, которые Джимс наломал на берегу ручья. Расчесывая и заплетая волосы в косы, она наблюдала за воинами, и, хотя ей казалось, что каждая часть ее тела болит по-особенному, не так, как другие, она чувствовала, как впервые со времени трагедии в Тонтер-Манор физическое напряжение оставляет ее. Спать ей не хотелось, и единственным ее желанием было лежать не шевелясь и всем существом наслаждаться покоем, сменившим нечеловеческую усталость. Что-то неуловимое в движениях молодых воинов успокаивало ее и настраивало на безмятежный лад. Они напоминали Туанетте хозяек за работой. Одни готовились разжечь несколько небольших костров из сухих бездымных дров; другие счищали кору с множества палочек размером со стрелу, чтобы, как на вертел, нанизывать на них голубей. Кто-то мастерил коробочки из коры; кто-то приносил камни, чтобы, раскалив их на огне, печь на них дикие артишоки и корни желтых кувшинок. Все смеялись, негромко переговаривались, и постепенно Туанетта забыла, что это убийцы, чьи руки еще красны от недавно пролитой крови. Благостный, умиротворяющий душу покой, который отдаляет воспоминания, притупляет слух, гасит зрение, принял ее в свои объятия, и она не заметила, как глаза ее закрылись, не в силах бороться с усталостью, уже давно предъявлявшей на нее свои права.
Над местом ночевки голубей поднимался неприятный запах, поэтому индейцы расположились на некотором расстоянии от него. Однако оно находилось недалеко от их лагеря, и Джимс увидел, как еще до заката туда начали слетаться птицы. Сперва голуби прибывали небольшими стаями; с приближением ночи стаи увеличивались, и наконец сплошная туча трепещущих крыльев протянулась по небу на целые полмили. Лишь с наступлением полной темноты дюжина индейцев отправилась на охоту. Некоторые шли, неся в руках незажженные факелы, другие — длинные шесты, чтобы сбивать ими птиц, уснувших на нижних ветвях деревьев. Джимс не получил приказа сопровождать охотников и с облегчением смотрел, как последний из них покинул лагерь. Через некоторое время он увидел сполохи движущихся по лесу языков пламени, и не прошло и получаса, как дикари возвратились с пернатой добычей. Тушки голубей, сбитых с ночных насестов, свалили в центре круга из шести небольших костров.
С той минуты, как их захватили индейцы, Вояка безоговорочно признал своей хозяйкой Туанетту; его преданность Джимсу отныне не только разделилась пополам, но явно склонялась в пользу девушки. Выло бы неправильно заключить, что подобная метаморфоза объяснялась слабостью Туанетты и ее большей зависимостью от врагов, но, как бы то ни было, поразительная преданность собаки новой хозяйке сразу бросалась в глаза. Пока Туанетта спала, Вояка лежал рядом, внимательно наблюдая за действиями дикарей у костров. Он не шелохнулся, даже учуяв аромат жареного мяса, хотя от долгого поста у него подвело живот. И только когда Джимс вернулся от костра с дюжиной жареных голубей, собаку удалось заставить немного сдвинуться с места и поесть.
Джимс не стал будить Туанетту; поев сам, он зажарил еще дюжину голубей, так что они стали коричневыми, как каштаны, и отложил их про запас вместе с жареными корнями кувшинок и несколькими артишоками.
На приготовление пищи ушло два часа. Зажарив всю ночную добычу, воины Тайоги завернулись в одеяла и улеглись спать. Джимса поразило, что люди, подвергающиеся огромным физическим нагрузкам, проявляют такую умеренность в еде. Ему казалось, что Тайога едва прикоснулся к нище, тогда как он сам, обладая желудком, тренированным гурманскими привычками иной культуры, легко разделался с шестью аппетитными птичками из своего запаса.
Лагерь затих, а Джимс еще долго сидел, размышляя над переменами, которые произошли в его жизни за два дня и две ночи. Осторожные индейцы погасили все огни, но Джимс различал во тьме лицо своей спутницы. Он был рад, что Туанетта спит, потому что настали часы, когда время уплотняется и оживляет близкое и далекое прошлое. Мучительное сознание невосполнимой утраты с новой силой охватило Джимса. Прошлое погибло, и прах его развеян ветром; он и Туанетта — единственные оставшиеся в живых из тех, кто совсем недавно составлял их мир. Эта горькая истина не укладывалась в голове, казалась чудовищной нелепостью, порождением больного воображения. Но Туанетта, мирно спящая рядом, подтверждала ее; и, отогнав мучительные видения, Джимс повернулся к девушке со страстным желанием крепко прижать ее к груди. В призрачном мерцании звезд лицо Туанетты было по-детски прелестно. Волосы гагатовой змейкой обрамляли бледный лоб и шею, оттеняя безукоризненную белизну кожи. Туанетта так утомилась, что тревожные сны не омрачали ее забытья. Снизошедший на нее дух умиротворения прокрался в душу Джимса, и юноша почувствовал себя обладателем ни с чем не сравнимого, бесценного сокровища. Когда ночь перевалила за половину, он положил под голову охапку веток бальзамина и, прежде чем уснуть, нежно подтянул к себе руку Туанетты и прижался к ней губами.
Остаток ночи Вояка один смотрел, как в лесу колеблются тени и на небе одна за другой гаснут звезды.
Рассвет, новый день и снова ночь. Отряд Тайоги все шел через девственный лес на запад. Теперь индейцы не спешили. Проснувшись в первое утро в лагере сенеков, Туанетта увидела перед собой высокую темную фигуру. Это был Тайога. Он увидел ее руку рядом с губами спящего юноши. Туанетта ласково посмотрела на старого воина. Тайога что-то проворчал и отвернулся. С той минуты он стал опекать ее, как ястреб опекает своего птенца. Однако он никогда не выставлял эту заботливость напоказ и обычно выражал свои желания и мысли в нескольких словах, обращенных к Шиндасу. Путешествие стало вполне сносным Для Туанетты. Когда она уставала, разбивали лагерь, когда просыпалась, продолжали путь. Тайога называл ее Сои Ян Маквун. По мере того как дни шли за днями и индейцы убеждались в мужестве и терпеливости Туанетты, их сердца теплели, а в глазах время от времени загоралось восхищение, чего, однако, никогда не случалось с Тайогой. Дни эти были к тому же мостом, по которому Джимс и Туанетта входили в будущее — их общее будущее. Это новое и чрезвычайно важное для них обстоятельство смягчало боль перенесенных утрат. Их мир рухнул и лежал в развалинах, а на образовавшейся вокруг них пустыне зарождалась новая жизнь, новое существование. Чем дальше уходили они в безлюдные дебри девственного леса, тем крепче становились связывающие их узы. Отныне, где бы они ни оказались, что бы ни случилось, они всегда будут принадлежать друг другу — ибо смерть может их уничтожить, но не разлучить.
На четырнадцатый день пути Тайога выслал вперед гонца. В тот вечер он сидел на земле около Туанетты, и Джимс служил ему переводчиком. Старый индеец курил длинную трубку, набитую высушенным сумахом. Между затяжками он обращался к Туанетте, и голос его временами напоминал рычание дикою зверя. Завтра они придут в Потаенный Город, и его народ выйдет им навстречу. В городе будет большая радость, потому что они добыли много скальпов и не потеряли ни одного человека. Люди воздадут ей почести. Джимсу тоже, приняв как плоть от своей плоти и кость от своей кости. Туанетта станет его дочерью. Сердце Серебряной Тучки будет жить в ее Песне. Она навсегда останется в лесу. Вот какую весть послал он в Ченуфсио. Тайога возвращается с дочерью.
- Предыдущая
- 42/56
- Следующая
