Хижина - Янг Уильям Пол - Страница 40

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая

— Милый, ты же из выживших. Здесь нечего стыдиться. Твой отец ужасно обидел тебя. Жизнь обидела тебя. Ложь самое естественное убежище, куда бросается выживший. Она дает ощущение защищенности, это место, где каждый зависит только от себя самого. Однако местечко темное, правда?

— Очень темное, — пробормотал Мак, покачивая головой.

— Но готов ли ты отказаться от власти и защищенности, какие оно тебе обещает? Вот в чем вопрос.

— Что ты имеешь в виду?

— Ложь — это маленькая крепость, внутри ее ты якобы в безопасности, чувствуешь себя полновластным хозяином. Из этой крепости ты пытаешься управлять своей жизнью и манипулировать другими людьми. Однако крепости нужны стены, и ты их строишь. Это оправдания для твоей лжи. Будто бы ты лжешь, чтобы защитить кого-то, кого ты любишь, спасти от боли. В ход идет все, что угодно, лишь бы тебе было уютно внутри твоей лжи.

— Но я не сказал Нэн о письме только потому, что оно могло причинить ей сильную боль.

— Вот видишь? Ты уже начинаешь, Макензи, оправдывать себя. То, что ты сейчас произнес, неприкрытая ложь, и ты не видишь этого, — Она снова подалась вперед, — Хочешь, я скажу, в чем правда?

Мак знал, что Папа глубоко копает, и где-то в глубине души он был рад, что они заговорили об этом, ему даже хотелось засмеяться вслух. Он больше не стеснялся.

— Не-е-ет, — протянул он в ответ и улыбнулся. — Но все равно продолжай.

Она тоже улыбнулась, затем посерьезнела.

— Правда в том, Мак, что ты вовсе не пытался уберечь Нэн от боли, когда не сообщил ей о случившемся. Причина в том, что ты боялся, как бы тебе не пришлось иметь дело с переживаниями, и ее, и своими. Переживания пугали тебя, Мак. Ты лгал, чтобы защитить себя, а не ее!

Он выпрямился в кресле. Папа была совершенно права.

— И более того, — продолжала она, — такая ложь — это есть нелюбовь. Твоя ложь делает невозможными твои взаимоотношения с Нэн и ее взаимоотношения со мной. Если бы ты рассказал ей, может быть, она сейчас была бы здесь.

Слова Папы были словно удар кулаком в солнечное сплетение.

— Ты хотела, чтобы она тоже приехала?

— Это было бы твое и ее решение, если бы ей выпал шанс его принять. Дело в том, что ты просто не сознавал, что происходит, Мак, поскольку был так озабочен, защищая Нэн.

И снова его охватило чувство вины.

— Так что же мне теперь делать?

— Расскажи ей все, Мак. Сразись с боязнью выйти из темноты и расскажи, попроси прощения, и пусть ее прощение тебя исцелит. Попроси ее молиться за тебя, Мак. Рискни быть искренним. Когда ты снова запутаешься, снова попроси у нее прощения. Это же процесс, милый, жизнь достаточно реальна сама по себе, если ее не затеняет ложь. И помни еще, что я больше твоей лжи. Я могу действовать за ее пределами. Однако это не оправдывает наличия лжи, не прекращает начатых ею разрушений и не защищает других от ее ударов.

— А что, если Нэн меня не простит? — Мак сознавал, что это самый большой из страхов, с которыми он живет. Казалось, что безопаснее наслаивать новую ложь на растущую гору предыдущих.

— А это уже вопрос веры, Мак. Вера не живет в доме уверенности. Я здесь не для того, чтобы сказать, что Нэн тебя простит. Может быть, она не простит, не сможет, однако моя жизнь внутри тебя отважится пойти на риск и неопределенность, чтобы изменить тебя, по доброй воле превращая тебя в правдивого человека, и это будет чудо почище воскрешения покойника.

Мак позволил ее словам дойти до своего разума.

— Прости меня, пожалуйста, — произнес он.

— Уже сделано, давным-давно, Мак. Если не веришь мне, спроси Иисуса. Он там был.

Мак отхлебнул кофе, удивился, обнаружив, что он нисколечко не остыл.

— Но я так упорно старался вычеркнуть тебя из своей жизни.

— Люди очень цепкие, когда речь заходит об их воображаемой независимости. Они копят свои болезни, точно сокровища, и держатся за них мертвой хваткой. Они отыскивают свою индивидуальность, дорожат своей надломленностью, оберегают ее до последней капли отпущенных им сил. Неудивительно, что милосердие столь непривлекательно. В этом смысле ты просто пытался запереть двери своей души изнутри.

— Но не преуспел в этом.

— Потому что моя любовь намного больше твоего упрямства, — сказала Папа, подмигивая, — Я заставляю сделанный тобою выбор служить моим целям. На свете много людей вроде тебя. Макензи, заканчивающих тем, что запираются в крошечном пространстве наедине с чудовищем, которое неизбежно обманет их, не выразит и не передаст того, что, как им кажется, должно выразить и передать. Заключенные в темницу наедине с таким ужасом, они снова получают шанс вернуться ко мне. А то самое сокровище, в которое они так верили, становится их погибелью.

— Значит, ты используешь боль, чтобы заставить людей вернуться к тебе? — с неодобрением спросил Мак.

Папа придвинулась и нежно тронула его руку.

— Милый, я простила тебя и за то, что ты думаешь, будто я могу действовать таким способом. Я понимаю, тебе трудно, ты заблудился в своем восприятии реальности и все еще слишком уверен в правильности собственных суждений, чтобы начать видеть хотя бы, не говоря уже о том, чтобы понимать, что есть настоящие любовь и добро. Истинная любовь никогда не принуждает.

— Но если я правильно понял твои слова, последствия нашего эгоизма являются частью процесса, который в итоге приводит нас к крушению иллюзий и помогает обрести тебя. Разве не поэтому ты не предотвращаешь всякое зло? Разве не поэтому ты не предупредила нас, что Мисси в опасности, и не дала нам найти ее?

Обвиняющие нотки больше не звучали в голосе Мака.

— Если бы все было так просто, Макензи!.. Никто не знает, от каких ужасов я спасаю мир, потому что люди не видят того, что не случилось. Все зло проистекает от независимости, а независимость — это ваш выбор. Если бы я противодействовала каждому независимому выбору, мир, каким ты знаешь его, просто прекратил бы свое существование и любовь не имела бы никакого значения. Этот мир вовсе не игровая площадка, на которой я держу своих детишек, не допуская к ним зло. Зло — это хаос той эпохи, какую вы мне принесли, но последнее слово останется не за ним. Сейчас же оно касается каждого, кого я люблю, и тех, кто следует за мной, и тех, кто не следует. Если я ликвидирую последствия людского выбора, я уничтожу и возможность любви. Любовь, навязанная силой, вовсе не любовь.

Мак запустил пальцы в волосы и вздохнул.

— Это так сложно осмыслить.

— Милый, позволь мне назвать одну из причин, которая для тебя лишена какого-либо смысла. У тебя очень узкий взгляд на то, что значит быть человеком. Ты чудо, превосходящее всякое воображение. Только тот факт, что ты совершаешь чудовищный разрушительный выбор, не означает, что ты заслуживаешь меньшего уважения за то, чем являешься: вершиной моего Творения и средоточием моих привязанностей.

— Но… — начал Мак.

— Не забывай также, — перебила она, — что помимо боли и душевных мук ты окружен красотой, чудом Творения, искусством, музыкой и культурой, звуками смеха и любви, шепотом надежды и празднеством новой жизни. Примирением и прощением. Все это также является результатом твоего выбора, пусть и скрытым. Так что же из всего этого богатства мы должны отменить, Макензи? Может, мне никогда не стоило творить? Может быть, Адама нужно было остановить, когда он предпочел свободу? А как насчет твоего решения родить еще одну дочь или решения твоего отца бить своего сына? Ты требовал независимости, а теперь жалуешься на то, что я люблю тебя настолько, что готова дать тебе эту независимость.

Мак улыбнулся:

— Я уже слышал это раньше.

Папа улыбнулась в ответ и протянула руку за лепешкой.

— Я же говорила, что София добралась до тебя. Макензи, моя цель не в моем спокойствии или твоем. Моя цель — выражать любовь. Я стремлюсь отделять жизнь от смерти, нести свободу сломленным духом и обращать тьму в свет. Там, где ты видишь хаос, я вижу фрактал. Все должно свершиться, даже если в результате те кого я люблю, кто наиболее мне близок, окажутся в мире, полном ужасных трагедий.

• Предыдущая
• 40/53
• Следующая