Там, где начинается река - Кервуд Джеймс Оливер - Страница 15
- Предыдущая
- 15/42
- Следующая
Ее ручка не была так холодна, как в конторе Мак-Довеля. Напротив, она была лихорадочно горяча, а зрачки девушки были неестественно велики, темны и вместе с тем блестящи. Кейт мог подумать, что он испугал ее своим резким появлением из вечернего уличного мрака, но не в этом заключалась причина ее возбужденного состояния. Ясно было, что она взволнована чем-то, имевшим место до его прихода.
Он не мог ручаться, но ему показалось, что он услышал почти бесшумное движение дверей и что его ноздри уловили едва ощутимый странный аромат. Кроме того, ему почудилась легкая, едва-едва заметная дымовая завеса вокруг света, и он понял, что она вызвана сигаретой. Голос Мириам Киркстон неестественно дрожал, когда она предложила гостю повесить пальто на старинной вешалке около двери. Кейт воспользовался краткой паузой для того, чтобы припомнить, где недавно он вдыхал точно такой же запах. Он вздрогнул, вспомнив… Это было в конторе инспектора тотчас же следом за тем, как Смит удалился.
Девушка улыбнулась, когда он повернулся лицом к ней, и извинилась за причиненное беспокойство.
— Я понимаю, что это просто… неприлично, — начала она. — Но, мистер Коннистон, я почему-то была уверена, что вы поймете меня и мое состояние. Мне даже кажется, что я недолго раздумывала над всем этим и немедленно подчинилась инстинкту. Я очень боялась грозы и молнии, но мне так хотелось видеть вас, что я и передать не могу. У меня не хватило силы ждать до завтра. Я хочу сегодня же все знать, все услышать… Не правда ли, все это больше чем странно?
Он никак не мог впоследствии припомнить, что ответил на этот вопрос. Девушка повернулась, и он последовал за ней через большую квадратную дверь, которая вела в холл. Это была та самая дверь с высокой накладной панелью, которую он открыл четыре года назад, когда вступил в смертельный бой с отцом и братом Мириам Киркстон.
На один миг в раме дверей в сиянии света удивительно четко вырисовалась фигурка девушки.
«Вероятно, ее мать была замечательно красива!»
Вот какая мысль занимала его, когда он очутился в этой комнате и мгновенно вспомнил все то, что здесь когда-то произошло. Память так быстро и проворно развернула пред его взором все детали события, что, находясь сейчас здесь, он поразился, до чего все вокруг осталось почти без перемен. Тут все еще стояло старое кожаное кресло, с кожаными же ручками, в котором тогда сидело жирное, огромное существо, именовавшееся судьей Киркстоном. Он увидел тот же стол и тот же камин, и те же безделушки на нем. Та же Мадонна висела между двумя окнами. Подобно хозяину дома, она была слишком жирна и пухла для того, чтобы претендовать на красоту. Кейт вспомнил, что в ту проклятую ночь сын, полная копия своего гнусного отца, стоял спиной к Мадонне, которая словно возложила на его плечи свои пухлые, грузные руки.
Как отчетливо сохранила все его память!..
Повернувшись к девушке, Кейт обратил внимание на напряженное выражение ее глаз. Он тщательно осматривал комнату, причем нисколько не скрывая своего интереса. Мириам Киркстон дышала неровно, судорожно, а волосы ее дивно мерцали в колеблющемся свете. Она села и жестом предложила Кейту занять место против нее, по ту сторону стола, с которого он когда-то схватил медную линейку и нанес смертельный удар судье Киркстону. Казалось, никогда до сих пор он не видел ничего более напряженного, ничего более прекрасного, чем ее глаза, которые, не отрываясь ни на миг, глядели на него. Он подумал о подозрениях Мак-Довеля, снова вспомнил о Смите, и у него захватило дыхание. Странный аромат продолжал висеть в воздухе. На маленьком серебряном подносике у его локтя лежали три свежих окурка.
— Вы, конечно, припоминаете эту комнату? — спросила девушка.
Он кивнул головой.
— Да, конечно! Тогда я был здесь тоже вечером. А на следующий день отправился по следам Джона Кейта.
Она стремительно подалась в его сторону, и голова ее упала на руки, лежавшие на столе.
— Вы расскажете мне всю правду относительно Джона Кейта? — спросила она тихо и взволнованно. — Можете поклясться мне в том, что я услышу из ваших уст только правду, одну правду?
— Я не упущу ни слова из того, что я уже рассказал сегодня инспектору! — ответил он, стараясь избежать ее напряженного взора. — Я даже думаю, что вам я смогу рассказать еще больше.
— В таком случае… скажите мне следующее: вы были вполне правдивы в разговоре с инспектором Мак-Довелем? Действительно ли Джон Кейт умер?
Кейт тут же на месте задался вопросом: приходилось ли когда-нибудь Смиту встречаться с таким же взглядом? Приходилось ли ему так смотреть на девушку и своим взглядом победить ее взгляд? Неужели правда то, на что намекал Мак-Довель?
Мак-Довелю он лгал совершенно легко, и казалось, что лживые слова сами собой срываются с его языка. Теперь же слова застревали в его горле. Не дав ему возможности приготовиться к ответу, девушка подошла к нему вплотную и поставила ребром вопрос, от которого зависела его жизнь или смерть, и в первый момент он не знал, что и как ответить.
Очевидно, у нее имелись какие-то подозрения, и вряд ли она руководствовалась чисто интуитивными импульсами. Неожиданность ее вопросов поразила его, а затем взволновала, но в волнении своем он оказался большим господином положения, чем сам вначале мог думать.
— Вам, значит, угодно знать, действительно ли умер Джон Кейт и как он умер? — спросил он.
— Да! Вот что мне необходимо знать самым точным образом!
Он заметил, что она сжала руки и что ее изящные пальчики напряглись.
— Я только что помедлил, мисс, исключительно потому, что обещал вам рассказать больше, чем узнал инспектор Мак-Довель. Хочу вам сказать, что вряд ли мой рассказ доставит вам удовольствие. Ведь Джон Кейт убил вашего отца! Уж только поэтому вы не можете питать к нему симпатии. И вам определенно будет неприятно слышать, что я почти любил этого человека и что я был очень огорчен его смертью.
— Дальше, дальше… прошу вас!
Ее руки разжались. Пальцы ослабели. Что-то медленно угасало в ее лице. Создавалось впечатление, точно она еще надеялась на что-то и что надежда умирала. Возможно ли, что она надеялась на то, что Джон Кейт все-таки жив?
— Знали ли вы этого человека? — спросил он. — Вы были знакомы с Джоном Кейтом?
Она отрицательно покачала головой.
— Нет! Я несколько лет провела в закрытом учебном заведении. Я не припоминаю его.
— Но он знал вас… То есть я хочу сказать, что он видел вас, — заметил Кейт. — Он неоднократно беседовал со мной о вас в те дни, когда положение его стало совсем безнадежно. Он говорил мне, что ему очень больно за вас и что только из-за вас он искренне жалеет о том акте справедливости, который совершил по отношению к вашему отцу. Имейте в виду, что я говорю почти его словами. Он называл это справедливостью. В этом отношении он ни разу не испытывал сомнений. Вы, может быть, никогда не слышали этой части его истории?
— Нет!
Это единственное слово чуть ли не против воли сорвалось с ее губ. Она ждала, что он будет продолжать, жаждала этого, и глаза ее ни на миг не отрывались от его лица.
Он не повторил своего рассказа в таких же точно выражениях, в каких изложил его Мак-Довелю. Факты были, конечно, те же, но его живая симпатия к слушательнице и собственные убеждения придали совершенно иной характер его словам. Обо всем он рассказывал с точки зрения самого Джона Кейта, и лицо Мириам Киркстон бледнело, и пальцы ее все больше напрягались по мере того, как она вслушивалась в новую версию трагедии, разыгравшейся в той же комнате, где они сейчас сидели.
А затем он углубился в страну вечного льда, вечных снегов, в царство эскимосов, и с этого момента он уже не был Кейтом, а говорил устами Коннистона. Он подробно описывал бессолнечные дни, недели и месяцы, с утра до вечера насыщенные безумием, и когда наконец дошел до событий в маленькой хижине, где умирал Коннистон, он снова превратился в Джона Кейта. Тут он говорил не столько о себе, сколько об англичанине. Сухой, надорванный стон огласил комнату, когда он кончил описание того, как он похоронил друга под полом избушки, приютившейся на самом краю света… Но не было слез в глазах девушки… Будь слезы, они скрыли бы от него выражение этих глаз. Девушка не плакала, хотя в горле ее забурлило что-то, до того давящее и мучительное, что она сделала над собой усилие, желая перевести дыхание.
- Предыдущая
- 15/42
- Следующая
