Избавление от колдовства в волшебных сказках - фон Франц Мария-Луиза - Страница 21

Такое решение жизненной проблемы в целом, а также проблемы взаимоотношений между полами не теряло своей остроты на протяжении XI, XII и XIII веков. Христианские рыцари того времени попытались прояснить проблему Анимы и человеческих отношений через отношения так называемой куртуазной, романтической любви («Les Cours d'Amours»[27]), означает «fashional intrigue», то есть современную любовную интригу. Об этом же свидетельствует французское les cours d'amours — мода любви. В данном случае cours переводится не как множественное число от cour (двор), а как единственное число слова cours — мода. Подробнее о куртуазной любви можно прочитать в моих переводах книг Роберта Джонсона «Он» и «Мы» — Прим. переводчика.), в которой мужчина мог найти выражение своему чувству к женщине. Такая романтическая любовь побуждала мужчину осознать проблему Анимы. Разумеется, куртуазная любовь принесла рыцарям немало бед и стала причиной постоянных нравственных и социальных осложнений. Именно в эту эпоху христианские рыцари вошли в контакт с исламским миром, и многим из них показалось, что существующий в исламе институт гарема может быть решением этой проблемы, поскольку в таком случае не останется ни сексуальных проблем, ни старых дев. У каждой женщины был бы мужчина, и она испытывала бы сексуальное удовлетворение.

С точки зрения психологии институт гарема является хорошим решением проблемы, ибо препятствует подавлению сексуальности, но, с другой стороны, именно в гареме общение между мужчиной и женщиной сведено к минимуму: мужчины беседуют с мужчинами, а женщины — с женщинами. Мужчина обращается к женщине только с эротическими шутками, а подлинные отношения между мужчиной и женщиной в этом типе цивилизации неизвестны. И все же, когда христианские рыцари соприкоснулись с психологией гарема, они почувствовали сильное искушение именно в этом найти решение волновавшей их проблемы. Но такое решение оказалось бы явной регрессией, поэтому в мифах той эпохи вы постоянно сталкиваетесь с опасностью, исходящей от исламского мира, которая воплощается в образе существа, похожего на гермафродита.

Таким образом, данный материал позволяет сделать вывод, что если бы гарем и стал решением проблемы, то оно оказалось бы регрессией к прежнему, более примитивному образу жизни. Всегда существует искушение вместо поиска нового выхода из ситуации регрессировать к прошлому примитивному состоянию, при котором сама проблема еще отсутствовала. Именно поэтому некоторые люди едут на Гавайи или какие-то другие острова, чтобы там соединиться с природой, но таким образом они подают лишь наглядный пример решения проблемы через регрессию.[28] В результате они становятся еще более невротичными, чем были, так как выбрали ложный способ решения проблемы.

В датской сказке о короле-драконе нам нужно рассмотреть еще один странный мотив: девушка, которая хочет расколдовать короля-дракона, должна надеть десять рубашек, и каждый раз, когда жених-дракон велит ей снять рубашку, должна отвечать ему, что он тоже должен снять одну свою кожу. Этот процесс раздевания заканчивается тем, что на девушке остается одна рубашка, а дракон превращается в груду лежащей на иолу окровавленной плоти. После этого девушка сечет его ореховыми прутьями и окунает в сладкое молоко, избавляя таким образом от наложенного на него заклятья, и дракон превращается в прекрасного принца.

В начале интерпретации я попыталась показать, что могут означать эти многочисленные оболочки — девять кож, которые скрывают истинную, хотя и непонятную сущность короля-дракона. Я рискнула предположить, что они символизируют комплекс, у которого эго-сознание и архетип Самости слились воедино и потому влияют на деятельность друг друга. Я описала людей, у которых Эго идентифицируется с Самостью, поэтому в результате у такого человека ни Эго, ни архетип Самости не могут действовать как следует, ибо из-за того, что они слиты, в психике не произошло их необходимого отделения друг от друга. Это лишь один аспект героя-принца, скрытого под множеством драконьих кож, однако можно взглянуть на этого персонажа и под другим углом. В волшебных сказках принц и принцесса позже становятся королем и королевой, так как они являются будущими правителями, находящимися в состоянии statu nascendi.[29]

В своем труде «Mysterium Coniunctionis»[30] Юнг посвящает целую главу символике короля в алхимии. Как и в египетской теологии и мифологии, в алхимии король воплощает доминанту коллективного сознания. Старый король символизирует изжившую себя или просто устаревшую систему коллективного сознания, а молодой король обычно воплощает новый символ Самости. Как может быть, что будущий король воплощает Самость, тогда как старый король в мифологии обычно воплощает доминанту коллективного сознания?

Чтобы понять, что имеется в виду, нужно вспомнить некоторые исторические факты. В момент просветления, которое снизошло на Будду под деревом бодхи, он испытывал определенное переживание Самости, а после столкновения со своими учениками остался символом Самости для тех, кто его окружал. Вокруг фигуры Будды, который стал не только символом человека-божества, единственного человека, достигшего состояния божества, но и символом Самости, выкристаллизовались многие религиозные системы. Если исследовать буддизм на поздних стадиях его развития, можно увидеть, что Будда стал центральным образом огромной коллективной религиозной системы, символической идеей, объединившей то, что мы сегодня называем буддизмом.

Можно также сказать, что в христианстве похожее развитие прошел образ Христа, ибо как только выкристаллизовался символ Самости, он остался основным образом коллективной системы ценностей, а от того подлинного внутреннего переживания, которое он воплощал, остались только ритуальные фразы. Сохраняется лишь система интеллектуальных понятий или ритуального поклонения, тогда как изначальный символ постепенно лишается внутренней энергии и, застывая, становится привычным элементом ритуала. Именно это оцепенение символизирует образ старого короля, а потому его часто изображают как препятствие всему новому, которое приходит ему на смену. После предсказания волхвов о рождении божественного младенца старый король трепещет, боясь потерять свою власть. Поэтому он пытается убить младенца, так как раньше сам был символом Самости, а теперь стал жестоким убийцей, потому что Самость (как показал Юнг на обширном материале в своем труде «Aion»[31]), как и все остальные архетипы, является не только статическим ядром психики, но и самообновляющейся системой.

Если понаблюдать за тем, как символика Самости проявляется в отдельном человеке, можно заметить, что она постоянно изменяется. Она теряет некоторые свои аспекты и все время обновляется. Именно поэтому Юнг сравнивает ее с некоторыми атомами водорода, которые в высших слоях атмосферы время от времени испускают одни электроны и поглощают другие. Видимо, такую же активность проявляет в человеке Самость; она представляет собой динамический центр психики, который непрерывно внутренне изменяется. Именно поэтому нельзя утверждать, что хотя бы сознательная формула переживания Самости на протяжении длительного времени является абсолютной — она должна снова и снова переадаптироваться, чтобы соответствовать изменяющемуся процессу.

Поэтому практически все религиозные символы следует периодически интерпретировать заново, и живая религия всегда находится между опасностью окостенения и опасностью реформирования, которая возникает из-за стремления полностью перестроить изначальную концепцию и превратить ее в нечто более современное и приспособленное к потребностям новой исторической эпохи. То же самое относится и к отдельному человеку, ибо переживание независимо от его глубины может устареть: то, что было истиной вчера, уже не является истиной сегодня, а то, что когда-то было основным идеалом, превращается в устаревшую систему, мешающую дальнейшему развитию. В таком случае вчерашнюю истину следует отвергнуть ради того, что в настоящий момент истинно для нашей психической жизни.