Казанова - Кестен Герман - Страница 66
- Предыдущая
- 66/97
- Следующая
В своих «Фрагментах о Казанове» и в «Мемуарах, исторической и литературной смеси» князь де Линь выдает имя господина д'О., которое ему конечно открыл Казанова: Хопе. Когда Казанова был в Амстердаме, там имелась фирма «Томас и Андриан Хопе»; холостяк Андриан оставил свое состояние племяннику Жану, единственному сыну брата Томаса. У них было еще два брата, которые тогда еще были в фирме: Генрих с сыном и дочерью, вышедшей замуж в 1762 году, и Захариас, одна из дочерей которого вышла замуж в 1754 году, а вторая умерла незамужней. Не было Хопе с единственной дочерью Эстер, но конечно из приличий Казанова мог изменить имена и обстоятельства, как он это часто делал. Томасу, вдовцу, было пятьдесят четыре года, но указания Казановы на возраст совершенно не подходят. Эстер могла бы быть дочерью Томаса Хопе. Но нет никаких точек опоры для этой гипотезы.
Казанова в Гааге принял участие в большом празднике масонов, где увидел элиту Голландии. В Амстердаме он пошел на биржу. Господин Хопе пригласил его на обед. Он обожал свою единственную дочь и наследницу Эстер, ей было четырнадцать лет, она рано созрела и была красивой, зубы слегка несоразмерны, но глаза — чудесны, волосы — черны, манеры прекрасны, она превосходно говорила по-французски, мило играла на фортепиано и страстно любила книги. Он тотчас был пленен. Наступал Новый год. Господин Хопе ушел в контору и оставил их с Эстер наедине. Она сыграла сонату и пошла с ним на концерт. В карете он хотел поцеловать ее руку, она протянула ему губы. На концерте она представила ему господина Казанову из Неаполя. Он происходил их того же родового древа, но смеялся над родовыми дворянами.
После красивой симфонии на гобое выступала итальянская певица госпожа Тренти. К своему изумлению Казанова узнал Терезу Имер. В 1740 году из-за нее он был побит сенатором Малипьеро. В 1753 году он однажды любил ее в Венеции. Она пела восхитительно и ему казалось, что ария тоже подходит: «Eccoti venuta alfin, donna infelice…» (Наконец ты пришла, несчастная женщина…). Эстер рассказала, что Тренти пела во всех городах Голландии, она не получает иных гонораров, кроме тех, что кладут на тарелку, с которой она обходит публику после концерта, самое большее тридцать-сорок гульденов за выступление. Он достал кошелек и отсчитал из муфты двенадцать дукатов, завернув их в листок бумаги. Сердце его билось о ребра, он не понимал, почему.
Когда Тереза подошла ближе, он пристально посмотрел на нее и заметил ее изумленный взгляд. Он положил свою маленькую груду денег на ее тарелку, не глядя на нее. Маленькая девочка четырех-пяти лет следовала за ней и вернулась, чтобы поцеловать ему руку. Он не мог не узнать свое подобие, но скрыл свои чувства. Малышка смотрела на него твердым взглядом. Он подарил ей свою бонбоньерку.
Софи Помпеати или Корнелис, если верить Казанове — его родная дочь, родилась в Байрейте 15 февраля 1753 года, и так как Казанова впервые мог любить Терезу в Венеции в начале 1753 года (или как он справедливо поправляет: 1754), то Софи не может быть его дочерью.
Софи приписывала свое рождение герцогу Карлу Лотарингскому, матерью она считала маркизу де Монперни, отец которой был генеральный директор театра в Байрейте. среди бумаг Казановы в Дуксе найдено короткое письмо от Софи: «Монсиньор, я очень благодарна вам за подарок: он красив и доставляет мне много удовольствия, но монсиньор, я не поняла три слова в вашем письме: аллегория, иероглиф, символ. 10 февраля 1764 года. — Софи Корнелис.»
Она заботливо воспитывалась в римско-католическом монастыре в Халмерсмите, где ее мать владела поместьем, и вошла позднее в элегантный круг. Она показала себя неблагодарной по отношению к матери, приняв другое имя: Софи Вильгельмина Уильямс, она жила у герцогини Ньюкасл в Линкольншире и у леди Спенсер, которая дала ей ренту в Ричмонде. Наконец она стала управляющей благотворительностью на службе принцессы Августы и осталась на ней до своей смерти в 1823 году в Лондоне. В Дуксе найдено стихотворение Казановы, посвященное двенадцатилетней Софи.
«Знаете, эта девочка как две капли воды походит на вас?», смеясь, спросила Эстер.
«Случайность», ответил Казанова.
Когда в отеле он ел с блюда устриц, появилась Тереза с малышкой на руках и упала в обморок, настоящий или сыгранный. Придя в себя, она безмолвно смотрела на него. Он пригласил ее поужинать, она осталась за столом до семи утра, рассказывая свою судьбу. Ей одной потребовалось пять-шесть часов. Под конец Тереза призналась, что Софи, спавшая в постели Казановы, его дочь.
Казанова не страдал помешательством Ретифа де ла Бретона, с романами-исповедями которого так много общего имеют «Мемуары» и который в молодых возлюбленных часто хотел узнать собственных дочерей от прежних любовных связей с матерями.
Казанова думал взяться за воспитание Софи. Тереза вместо этого предложила ему воспитание ее сына: он был отдан в пансион в Роттердаме под залог долга в восемьдесят гульденов. Если Казанова к шестидесяти двум гульденам, подаренным ей на концерте, подарит еще четыре дуката, она сможет освободить сына и на следующей неделе перевезти его в Гаагу.
То, что Казанова взял сына Терезы Имер в Париж и пристроил там, подтверждает его письмо, опубликованное Шарлем Самараном.
Казанова дал Терезе двадцать дукатов. Она выказала благодарность живыми поцелуями и объятьями, но заметив его холодность, вздохнув, пролила несколько слезинок и ушла к Софи. Двумя годами старше, чем он, она была еще мила, даже красива, светловолоса, полна души и таланта, но ее прелесть уже не имела первой свежести. Метресса маркграфа Байрейта, она была уличена в неверности, и вместе с новым любовником, маркизом Теодором де Монперни, уехала в Брюссель, где некоторое время принадлежала принцу Карлу Лотарингскому, губернатору Нидерландов и верховному главнокомандующему австрийской армии до своего поражения в битве при Лейдене. Он устроил ее в качестве особой привилегии управляющей всеми театрами в австрийских Нидерландах. Это было большое предприятие с соответственно большими издержками. Ей пришлось продать все кружева и бриллианты и бежать в Голландию, чтобы не попасть в долговую тюрьму. Ее муж, директор венского балета Помпеати, в помрачении от сильных болей в животе, разрезал себя бритвой и вырвал внутренности.
На следующий день Казанова сидел у Хопе, который купил у него облигации маркизы д'Урфе с пятнадцатьюпроцентной наценкой. Вместо шестидесяти девяти тысяч франков Казанова по кредитному письму Хопе получил на площади Гамбурга за свой умелый арбитраж семьдесят две тысячи франков.
На почте в Гааге он нашел письмо от Берниса, который писал, что если комиссионные не ниже, чем в Париже, то Булонь конечно согласиться. Поэтому его интересы звали его назад в Амстердам.
Тереза Имер не заставила ждать. Она приняла его в комнате на четвертом этаже бедного дома. Две свечи горели посреди комнаты на столе, покрытом черным, словно траурный алтарь. Тереза в черном платье между обоими детьми выглядела как Медея. Роскошь Казановы образовывала резкий контраст с ее бедностью. Ее сын, Иосиф Помпеати, маленький, мило воспитанный двенадцатилетний мальчик с умным лицом, напоминал Казанове, что он его видел у госпожи Манцони, это нравилось Казанове больше, чем замкнутый, искусственный, подозрительный характер мальчика.
На следующий день он получил от госпожи д'Урфе из Боа вексель на двенадцать тысяч франков, ибо она не хотела наживаться на акциях. Казанова не мог отклонить столь благородный подарок. Ее гений объявил, что Казанова вернется из Голландии с ребенком философского происхождения. Хотя Казанова в этом совпадении вероятно не совсем виновен, все выглядит так, словно он читал новейшие книги К.Г.Юнга.
В кафе сын бургомистра Гааги, игравший в бильярд, просил поставить пари на него, и так как он играл плохо, то Казанова поставил против него и смеясь показал ему пригоршню дукатов, которые якобы выиграл. Сын бургомистра вызвал его на поединок прямо на улице при лунном свете и был четырежды ранен Казановой, который тотчас бежал в Амстердам, где навестил Эстер.
- Предыдущая
- 66/97
- Следующая
