Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен - Страница 15

• Предыдущая
• 15/78
• Следующая

— Я вернусь, — говорит Бити. Он набирает на панели код, и открывается небольшая дверь. Я смотрю, пока он не исчезает и за ним не закрывается дверь.

— Итак, для тебя это было бы легко? Применить это на человеке? — спрашиваю я.

— Я этого не говорил. — Гейл опускает лук на свою сторону. — Но если бы у меня было оружие, которое могло бы остановить то, что я увидел в Двенадцатом… если бы у меня было оружие, которое могло бы удержать тебя от арены… я бы использовал его.

— Я тоже, — признаю я. Но я не знаю, что сказать ему о последствиях убийства человека. О том, что это навсегда остается с тобой.

Бити въезжает в комнату с высокой, прямоугольной коробкой, неуклюже расположенной между подножкой и его плечом. Он останавливается и протягивает ее ко мне — Для тебя.

Я ставлю коробку на пол и открываю защелки на одной стороне. Крышка бесшумно открывается. Внутри коробки, на подушке из жатого темно-бордового бархата, лежит великолепный черный лук.

— Да, — в восхищении шепчу я. Я осторожно поднимаю его в воздух, чтобы полюбоваться совершенным соотношением, элегантным дизайном и изогнутыми деталями, которые намекают на крылья, распростертые в полете. Там что-то ещё. Я должна удерживать его неподвижно, чтобы убедиться, что мне не кажется. Нет, лук в моих руках живой. Я прижимаю его к моей щеке и ощущаю легкий гул, распространяющийся по костям моего лица. — Что он делает? — спрашиваю я.

— Здоровается, — с усмешкой объясняет Бити. — Он услышал твой голос.

— Он распознаёт мой голос? — спрашиваю я.

— Только твой, — говорит он. — Видишь ли, они хотели, чтобы я сконструировал лук, основанный только на внешнем виде. Как часть твоего костюма, понимаешь? Но я подумал, что это пустая трата времени. Хочу сказать, что, если тебе когда-нибудь понадобиться им воспользоваться? Не просто, как модным аксессуаром. Вот так я ушел за пределы простого и направился внутрь своего воображения. Однако лучше объяснить на практике. Хочешь его опробовать?

Нам хочется. Для нас уже подготовлено стрельбище. Стрелы, что спроектировал Бити, не менее поразительны, чем сам лук. Я могу стрелять дальше, чем на сто ярдов. Разнообразные стрелы — острые как бритва, зажигательные, взрывчатые — превращают лук в универсальное оружие. Каждая из них опознаваема по характерно окрашенному древку. У меня есть возможность при помощи голоса отключить ту или иную опцию лука в любое время, да только я понятия не имею, зачем мне это может понадобится. Все, что для этого нужно — лишь произнести «Спокойной ночи». После этого лук выключается, до тех пор, пока я голосом не пожелаю включить его снова.

Оставив Бити и Гейла позади, я в хорошем настроении возвращаюсь к команде подготовки. Я терпеливо переношу оставшуюся часть покраски и надеваю свой костюм, который теперь включает в себя окровавленную повязку на шраме на руке, чтобы указать, чтобы я участвовала в последних боевых действиях. Возле моего сердца Вения прикрепляет брошку Сойки-пересмешницы.

Я беру свой лук и колчан нормальных стрел, сделанных Бити, зная, что мне никогда не позволят воспользоваться ими. Затем мы выходим на звуковую сцену, где я, кажется, провожу несколько часов стоя, пока они поправляют макияж, освещение и степень задымления.

В конце концов, приказаний, подающихся от людей в таинственной застекленной кабинки посредством интеркома, становится всё меньше и меньше. Фалвия и Плутарх все больше рассматривают меня и все меньше указывают на недочеты. Наконец, на съёмочной площадке становится тихо. Целых пять минут меня просто разглядывают. Затем Плутарх говорит:

— Думаю, все готово.

Я смотрю на монитор. Они воспроизводят последние несколько минут записи, и я вижу на экране женщину. Она кажется более статной, более внушительной, чем я. Ее лицо испачкано, но тем не менее сексуально. Брови черные и вызывающе приподняты. Струйки дыма — предполагается, что ее вот-вот потушили или она готова заполыхать огнем — поднимаются от ее одежды. Я не знаю, что это за женщина.

Финник, который в течение нескольких часов бродил вокруг аппаратуры, подходит ко мне сзади и говорит с намеком на прежний юмор:

— Они захотят либо убить тебя, либо поцеловать, либо же быть тобой.

Все так взволнованы, так довольны своей работой. Близится время обеденного перерыва, но все настаивают на том, чтобы продолжить. Завтра мы займемся речами и интервью; а также моим участием в повстанческих битвах. Сегодня им хочется сделать еще один слоган, всего лишь одну строчку, из которой они сделают короткое пропо, чтобы показать его Койн.

— Люди Панема, мы сражаемся, мы рискуем, мы жаждем справедливости! — Вот эта строчка.

Кстати, могу сказать, они преподносят ее так, словно месяцами, а то и годами, работали над ней и по-настоящему гордятся этим. Для меня же эта фраза труднопроизносима. И неестественна. Представить не могу, чтобы я сказала это в реальной жизни — что ж, по крайней мере, я повеселюсь: произнесу все с капитолийским акцентом. Точно так же, как мы с Гейлом обычно изображаем Эффи Бряк «И пусть удача всегда будет на вашей стороне!». Но Фалвия говорит мне в лицо, описывая битву, в которой я только что участвовала; рассказывая о том, что нас окружают мертвые тела моих товарищей по оружию и чтобы объединить остальных, я должна повернуться к камере и прокричать в нее этот слоган!

Меня подталкивают к моему месту и дымовая машина начинает работать. Кто-то требует тишины, камера вращается и я слышу «Мотор!» Поэтому я поднимаю над головой лук и со всей яростью, на какую способна, кричу «Люди Панема, мы сражаемся, мы рискуем, мы жаждем справедливости!»

На съемочной площадке тишина. Она длится. И длится.

Наконец раздается треск интеркома и студию заполняет язвительный смех Хейтмитча. Он довольно долго сдерживается, а затем произносит:

— И вот так, друзья мои, умирает революция.

Потрясение, испытанное мною вчера от звуков голоса Хеймитча, от осознания того, что он не просто в рабочем состоянии, но снова имеет своего рода власть надо мной, привело меня в бешенство. И сегодня я пулей вылетела из студии и отказалась выслушивать его комментарии из диспетчерской. Несмотря на это, я знала, он прав насчет моего выступления.

Он потратил все утро, убеждая других в ограниченности моих возможностей. Что я это не потяну. Я не могу просто стоять в телестудии, разодетая и разукрашенная, в облаке искусственного дыма и вести дистрикты к победе. И ведь в самом деле, удивительно, как долго я продержалась перед камерами. Но в первую очередь — это заслуга Пита. В одиночку я не смогу быть Сойкой-пересмешницей.

Мы собираемся в Штабе вокруг громадного стола. Койн со своими людьми. Плутарх, Фалвия и моя подготовительная команда. Группа из Двенадцатого, в которую входит Хеймитч и Гейл, а также еще несколько человек, например, Ливи и Сальная Сэй, чье присутствие я не могу объяснить. В последнюю минуту Финник вкатывает Бити, и сразу за ними следует Далтон, скотовод из Десятого. Я полагаю, Койн организовала эту странную подборку людей, чтобы засвидетельствовать мой провал.

Однако именно Хеймитч приветствует собравшихся, и по его словам я понимаю, что они пришли по его личному приглашению. Впервые с тех пор, как я расцарапала ему лицо, мы с ним оказываемся в одном помещении. Я стараюсь не смотреть на него, но улавливаю мимолетный проблеск его отражения в блестящей поверхности одной из консолей управления, висящих на стене. Он сильно похудел и осунулся, пожелтевшая кожа покрылась морщинами. На мгновение мне становится страшно — вдруг он умирает. Но я тут же напоминаю себе, что меня это не волнует. Первым делом Хеймитч показывает всем пленку, которую мы только что отсняли. Похоже, я достигла новых низин под руководством Плутарха и Фалвии. И мой голос, и мои движения выглядят нелепо и несвязно, словно я марионетка, которую дергают за невидимые ниточки.

• Предыдущая
• 15/78
• Следующая