Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен - Страница 8

• Предыдущая
• 8/78
• Следующая

— Что они могут сделать? Они уже забрали мой коммуникатор, — говорит Гейл.

Пока я выскребаю ложкой содержимое своей миски, меня озаряет.

— Эй, может мне стоит поставить им условие, если они хотят, чтобы я была Сойкой?

— Что я могу кормить тебя репой? — Спрашивает он.

— Нет, что мы можем охотиться. — Его поглощает эта мысль. — Нам бы пришлось отдавать все на кухню. Но мы, хотя бы могли… — Мне не нужно заканчивать, потому что он и так знает. Мы могли бы выбраться наружу. В лес. Мы вновь могли бы стать самими собой.

— Попробуй, — говорит он. — Сейчас самое время. Ты можешь попросить у них хоть луну с неба и им придется найти способ достать ее.

Он не знает, что я уже прошу у них луну с неба, требуя сохранить Питу жизнь.

Прежде чем я решаю, рассказать ему или нет, колокольчик сигнализирует об окончании времени завтрака. При мысли о встрече с Койн наедине я нервничаю.

— Что у тебя в расписании?

Гейл осматривает свою руку.

— Уроки по ядерной истории. Где, кстати, твое отсутствие уже отметили.

— Мне нужно идти в штаб. Пошли со мной? — спрашиваю я.

— Ладно. Но они могут выгнать меня после вчерашнего.

Когда мы идем относить свои подносы, он говорит: — Знаешь, лучше внести Лютика в список твоих требований. Не думаю, что здесь с пониманием относятся к бесполезным домашним животным.

— О, они найдут ему работу. Каждое утро будут наносить расписание на его лапу, — говорю я. Но мысленно отмечаю, что надо бы занести его в список ради Прим.

К тому времени, как мы доходим до Штаба, Койн, Плутарх и все их люди уже собрались. Кое-кто выразительно понимает брови при виде Гейла, но никто не осмеливается его прогнать. Список требований в моей голове становится слишком запутанным, поэтому я тут же прошу лист бумаги и карандаш. Мой явный интерес к работе — первый проявленный мной за все время нахождения здесь — становится для них сюрпризом. Несколько человек переглядываются. Может быть, они запланировали для меня парочку особо-специальных лекций. Но вместо этого Койн лично подает мне то, что я прошу, и все в тишине ждут, пока я сижу за столом и царапаю что-то на листе бумаги.

Лютик. Охота. Безопасность Пита. Публичное заявление.

Вот и все. Возможно, это мой единственный шанс поторговаться. Думай. Чего ты еще хочешь? Я чувствую его, стоящего за моим плечом. Гейл, добавляю я в список. Я не думаю, что смогу сделать это без него.

Голова начинает болеть и мысли путаются. Я закрываю глаза и повторяю про себя.

Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне семнадцать. Я живу в Дикстрикте-12. И я участвовала в Голодных играх. Я сбежала. Капитолий ненавидит меня. Пит в плену. Он жив. Он предатель, но жив. Я должна защитить его жизнь.

Список. Тем не менее, он все еще кажется слишком маленьким. Я должна думать шире; заглядывая гораздо дальше своего нынешнего состояния, когда я представляю огромную важность, в будущее, в котором я могу уже ничего не стоить. Мне нужно попросить еще что-нибудь? Для своей семьи? Для остальных своих людей? Моя кожа зудит из-за осевшего на ней пепла мертвецов. Меня мутит от ощущения тяжести в ноге из-за придавившего ее черепа. Запах крови и роз раздражает мой нос.

Карандаш двигается по странице сам по себе. Я открываю глаза и вижу пляшущие буквы. Я УБЬЮ СНОУ. Если его захватят в плен, я хочу иметь привилегию добраться до него первой.

Плутарх осторожно кашляет.

— Пишешь то, что нужно сделать? — я поднимаю голову и бросаю взгляд на часы. Я сижу здесь уже двадцать минут. Не только у Финика проблемы с вниманием.

— Да, — говорю я. Мой голос звучит хрипло, поэтому я откашливаюсь. — Да, это соглашение. Я буду вашей Сойкой.

Я выжидаю, чтобы они могли вздохнуть с облегчением, поздравить и похлопать друг друга по спине. Койн, как всегда невозмутима, и почти разочарованно смотрит на меня.

— Но у меня есть несколько условий, — я разглаживаю список и начинаю. — Моей семье разрешается иметь кота.

Моя крошечная просьба вызывает спор. Мятежники из Капитолия не видят в этом ничего особенного — конечно же, я могу держать домашнее животное, — в то время как для представителей Дисктрикт-13 наличие у меня кота сопровождается большими трудностями.

В конце концов, именно это служит причиной того, что меня переселят на верхний уровень, в котором есть роскошное надземное восьмидюймовое окно. Лютик сможет гулять и спокойно делать свои дела. Предполагается, что он сам будет добывать себе еду. Если он не вернется до комендантского часа — останется на улице. Если из-за него возникнут хоть какие-нибудь проблемы с безопасностью — его незамедлительно расстреляют.

Звучит нормально. Не так уж сильно отличается от той жизни, которую он вел после того, как мы ушли. Кроме момента о его вероятном расстреле. Если он станет слишком тощим, я смогу стащить с кухни немного требухи, при условии, что мое следующее условие из списка выполнят.

— Я хочу охотиться. С Гейлом. В лесу, — говорю я, и все замолкают.

— Мы не будем далеко уходить. Пользоваться будем своими собственными луками. А на вашей кухне появится мясо, — добавляет Гейл.

Я спешу вставить слово, прежде чем они могут отказать:

— Просто… Я не могу дышать, сидя здесь взаперти как … Мне гораздо быстрее стало бы лучше, если … я смогла бы охотиться.

Плутарх начинает объяснять минусы — опасности, дополнительная безопасность, риск получения травмы — но Койн прерывает его.

— Нет. Разреши им. Дай им два часа в день и вычти их из учебного времени. Нахождение в пределах радиуса в четверть мили. С коммуникаторами и выслеживающими браслетами. Что дальше?

Я просматриваю свой список.

— Гейл. Он будет нужен мне для всего этого.

— С тобой в качестве кого? При выключенной камере? Рядом с тобой все время? Ты хочешь представить его в качестве нового любовника? — спрашивает Койн.

Она произнесла это без какого-либо злого умысла, наоборот, — ее слова очень равнодушны. Но мой рот все равно открывается от шока: — Что?!

— Я считаю, мы должны продолжать придерживаться прежней легенды с романом. Быстрый переход от Пита может привести к тому, что ты разонравишься людям, — отвечает Плутарх. — Особенно если учесть, что они думают будто ты беременна от него.

— Согласна. Итак, при камере Гейл может изображать одного из повстанцев. Подходит? — Говорит Койн, а я просто смотрю на нее. Она нетерпеливо повторяет. — Ради Гейла. Этого будет достаточно?

— Мы всегда можем представлять его в качестве твоего кузена, — поясняет Фалвия.

— Мы не родственники, — произноси мы с Гейлом одновременно.

— Да, но, возможно, для камеры нам нужно придерживаться такой версии, — говорит Плутарх. — Вне камеры, — может быть кем угодно. Еще что-нибудь?

Я потрясена таким поворотом разговора. Намек на то, что я запросто могла бы избавиться от Пита, что я влюблена в Гейла, что все это было лишь игрой. Мои щеки начинают гореть.

Даже упоминание, что я думаю о том, кого хочу представить в качестве моего любовника, придает ситуации очень унизительный оттенок. Я поддаюсь своей злости и выдвигаю самое важное условие:

— Когда война закончится, если мы победим, я хочу, чтобы Пита пощадили.

Мертвая тишина. Я чувствую, как тело Гейла напряглось. Думаю, мне стоило бы сказать ему об этом раньше, но я не знала, как он отреагирует. Не тогда, когда дело касается Пита.

— Ему не должны причинить никакого вреда, — продолжаю я. Новая мысль приходит в мою голову. — То же самое касается и других трибутов, Джоанны и Энобарии. — Откровенно говоря, мне совершенно все равно, что будет с Энобарией, жестоким трибутом из Дистрикта-2. Она вообще мне даже не нравится, но кажется неправильным вот так бросать ее одну.

• Предыдущая
• 8/78
• Следующая