Кнопка и Антон - Кестнер Эрих - Страница 7

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая

– Кнопка растет, – объяснила фройляйн Андахт, – ей следует пить рыбий жир или железо.

– Вы у меня давно уже как кость в горле, – заявила Берта. – Но если я пронюхаю, что у вас какие-то тайны завелись, вы у меня сами напьетесь рыбьего жира! Целую бутылку выдуете!

– Вы слишком вульгарны и, следовательно, не можете меня обидеть.

– Я не могу вас обидеть? – переспросила толстая Берта, поднимаясь со стула. – Это мы еще посмотрим. Вы, баранья башка, верзила пройдошистая, жердина, наглячка худосочная, да вы…

Фройляйн Андахт зажала руками уши, и сощурившись от злости, помчалась по коридору. Ни дать ни взять жираф.

Сейчас мне хотелось бы немного поговорить о мужестве. Антон влепил две пощечины мальчишке, который был больше него. И можно было бы сказать, что Антон проявил мужество. Однако, это было не мужество, а ярость. И тут есть немалая разница.

Быть мужественным можно, лишь будучи хладнокровным. Когда, к примеру, врач, чтобы убедиться в правильности своей теории, вводит себе опасные бактерии, а потом лечит себя вакциной, которую сам открыл, он проявляет истинное мужество. Когда полярный исследователь на собачьих упряжках едет к Северному полюсу в надежде на новые научные открытия, он проявляет мужество. И если профессор Пиккар на воздушном шаре поднимается в стратосферу, хотя до него еще никто так высоко не поднимался, он подлинно мужественный человек.

Вы следили за историей профессора Пиккара? Это было очень интересно. Он много раз пытался подняться ввысь, но ему это никак не удавалось, из-за неподходящей погоды. Газеты начали зубоскалить над ним. И люди смеялись, видя его фотографии. Но он все выжидал подходящего момента. Он был настолько мужественным человеком, что готов был терпеть любые насмешки, лишь бы не совершить второпях какой-нибудь глупости. Он не был ни безрассудно смелым, ни сумасшедшим, он был просто очень мужественным. Он хотел совершить научное открытие, а вовсе не прославиться.

Мужество не доказывают исключительно кулаками, надо еще голову иметь на плечах.

Директор Погге еще был у себя на фабрике тростей и зонтов. Его дражайшая супруга еще лежала в постели, коротая время наедине с мигренью. Фройляйн Андахт сидела у себя в комнате.

Кнопка и Пифке до ужина были свободны. Кнопка взяла у Берты крученую белую нитку и сказала утомленной таксе, лежавшей в своей корзинке:

– Ты только взгляни, мой маленький!

Пифке взглянул. Усталый, он всегда бывал очень покладист.

Девочка оторвала нитку от катушки, завязала узелок, сделала петельку, накинула на шатающийся зуб, а другой конец нитки привязала к дверной ручке.

– Ну, шутки в сторону! – провозгласила Кнопка. – Брр!

И она стала медленно отходить от двери, покуда нитка не натянулась. Кнопка сделала еще шажок, жалобно застонала и состроила отчаянную гримасу. Затем опять подошла к двери, и нитка снова провисла.

– Ох, Пифке, Пифке, – пожаловалась Кнопка таксе, – это занятие не для меня, – и она вновь отошла от двери, но заныла еще до того, как нитка натянулась. – Исключено! – решила она, – вот если бы Антон был здесь, я бы, пожалуй, рискнула.

Прислонясь к двери, она что-то напряженно обдумывала. А потом отвязала нитку от дверной ручки.

– Дай лапку! – потребовала она. Но Пифке этого еще не умел. Тогда Кнопка нагнулась, подняла Пифке и посадила его на свою домашнюю парту и привязала свободный конец нитки к задней лапе Пифке. – А теперь спрыгни вниз! – попросила она.

Но Пифке вместо этого лишь свернулся клубочком на парте, решив, что здесь можно будет хорошенько выспаться.

– Прыгай! – сурово приказала Кнопка и, покорная судьбе, закрыла глаза.

Песик навострил уши, насколько это позволяла их форма. Однако, о том, чтобы спрыгнуть, не было и речи. Кнопка открыла глаза. Заранее припасенный страх оказался напрасным. Тогда она пихнула Пифке и тому ничего другого не оставалось, как спрыгнуть на пол.

– Вырвал зуб? – спросила его Кнопка. Собака этого не знала. Кнопка сунула палец в рот.

– Нет, – сказала она. – Нитка слишком длинная, малыш.

Зажав Пифке под мышкой, она взгромоздилась на сиденье парты, а Пифке поставила на парту.

– Если и это не поможет, – пробормотала она, – я дам усыпить себя хлороформом.

Она пихнула Пифке, тот кубарем скатился с парты, а Кнопка резко выпрямилась.

– Ой! – вскрикнула девочка. Во рту она ощутила вкус крови.

Пифке побежал к своей корзинке. Он рад был освободиться от привязи. Кнопка смахнула с глаз несколько слезинок.

– Ах, Антон, Антон, – проговорила она, ища носовой платок, а найдя, сунула платок в рот и прикусила его.

Через край собачьей корзинки свисала крученая нитка, посреди комнаты валялся маленький белый зуб. Кнопка освободила таксу от нитки, подняла с полу зуб и пустилась в пляс. Затем помчалась к фройляйн Андахт.

– Я вырвала зуб, я вырвала зуб!

Фройляйн Андахт поспешно прикрыла левым локтем лист бумаги. В правой она держала карандаш.

– Ах вот как? – сказала она. И ни словечка больше.

– Что это с вами? – осведомилась Кнопка. – Вы уже несколько дней какая-то странная, разве вы сами не замечаете? Что у вас стряслось? – Стоя подле гувернантки, она краешком глаза глянула на бумагу и сказала так, словно была дедушкой фройляйн Андахт. – Ну-ка выкладывайте, что у вас на сердце?

Но фройляйн Андахт вовсе не желала исповедоваться.

– А кстати, когда у Берты выходной? – спросила она.

– Завтра, ответила Кнопка. – А зачем вам это знать?

– Просто так, – объяснила гувернантка.

– Просто так! – раздраженно воскликнула Кнопка. – Обожаю такие ответы.

Но из гувернантки сегодня ничего вытянуть не удавалось. Каждое слово было как на вес золота. Тогда Кнопка сделала вид, что споткнулась и, чтобы удержаться на ногах, схватилась за руку фройляйн Андахт. Лист бумаги приоткрылся. Он весь был расчерчен на прямоугольники. На одном было написано «Гостиная». На другом «Кабинет». Но тут же на лист вновь легли большие костлявые руки гувернантки.

Кнопка никак не могла взять в толк, что бы это значило, и решила вечером непременно рассказать обо всем Антону. Может, он поймет, что к чему.

Полтора часа спустя девочка уже лежала в постели. Гувернантка сидела рядом и читала ей сказку про Грязнослова и его жену.

– Вот видите, – сказала Кнопка, – Грязнослов и его жена похожи как близнецы. Я была кругом права сегодня днем. Если бы у меня была близняшка, и ее звали бы Карлинхен, мы тоже выигрывали бы все соревнования на уроках гимнастики.

Вскоре в комнату зашли родители. Мать была в красивом вечернем платье из шелка и в золотых туфельках, а отец в смокинге. Оба поцеловали дочку на сон грядущий и фрау Погге сказала:

– Спи спокойно, моя радость.

– Будет сделано, – отвечала Кнопка. Отец присел было на краешек кровати, но жена торопила его:

– Идем скорее, генеральный консул любит точность.

Девочка кивнула отцу.

– Директор, не глупи! – напутствовала она его.

Едва родители ушли, как Кнопка вскочила с кровати и закричала:

– Пошли, скорее!

Фройляйн Андахт кинулась в свою комнату и достала из комода старое драное платьишко. И отнесла его Кнопке. Сама же надела юбку, всю в заплатах, и до ужаса выцветший зеленый джемпер.

– Ты готова? – спросила гувернантка.

– Конечно! – с удовольствием отозвалась Кнопка. При этом вид у нее в надетых лохмотьях был прежалкий. – Вы забыли повязать платок, – напомнила она.

– Куда ж я его позавчера положила? – спросила фройляйн Андахт, однако довольно быстро нашла платок, надела на голову, нацепила синие очки, вытащила из-под дивана кошелку и в таком вот виде обе на цыпочках выбрались из дома.

• Предыдущая
• 7/19
• Следующая