Коснись зари - Кицмиллер Челли - Страница 12
- Предыдущая
- 12/64
- Следующая
— Что вам нужно, сеньор? Прощение? Хорошо, я прощаю вас, потому что прощение — это благостная вещь; но я никогда не забуду, как вы оскорбили меня!
— Оскорбил вас? Как, каким образом? Вызволяя вас из толпы, после того как вы упали в обморок? Обрабатывая вашу рану и заботясь о том, чтобы вы не умерли от потери крови? А может быть, выражая свое отвращение к корсету? Слава Богу, вам хватило здравого смысла не надеть его сегодня вечером. — Хоакин осторожно провел рукой по ее спине и улыбнулся. — Скорее всего обижаетесь на меня за то, что я разгадал ваш секрет: вы не та, кем пытаетесь казаться…
— Я? — Глаза Хеллер сверкнули негодованием. — Да что вы знаете обо мне!
Хоакин перехватил ее руку и притянул к себе так, что их тела соприкоснулись.
— Послушайте меня, мисс Бостон, должен предупредить вас: вам не следует слепо доверять людям и всему, что они говорят. — Он осторожно убрал золотой локон с ее щеки. — Гордон Пирс, например. Что вы знаете об этом человеке, о том, кем он был прежде и… — Поймав удивленный взгляд Хеллер, Хоакин мгновенно замолчал. Сказать ей правду о ее сопровождающем означало уничтожить собственные планы; но если он не сделает этого… не станет ли она жертвой обмана, как Росита? Господи, он никогда не простит себе, если это случится!
Хоакин почувствовал, что сам загнал себя в угол; с этого момента Хеллер Пейтон будет стоять между ним и Лютером Мейджером, а уж тот непременно сумеет использовать подобное положение к собственной выгоде.
У него не было намерения целовать ее, но стоило ему посмотреть на ее губы, и он уже не мог противиться желанию. Она была чертовски красива: ее лицо розовело столь же невинно, как и платье, а волосы сияли подобно золоту Эльдорадо, тогда как ее аромат напоминал запах свежего лимона. Он притянул девушку ближе и прикоснулся к ее волосам, с удивлением отмечая, что ее макушка находится на уровне его подбородка. Так вот она какая — маленькая, хрупкая, мягкая…
Она не боролась с ним, разве что слегка сопротивлялась.
Хоакин смотрел на нее сверху вниз, чувствуя теплое дыхание на своей шее. Черт побери, у него просто не оставалось другого выхода.
Он наклонил голову и, прикоснувшись губами к ее губам, почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь, затем оно расслабилось, стало послушным… Тогда Хоакин прижал ее так сильно, что почувствовал, как набухла упругая грудь. Ее губы манили, а сладкий аромат возбуждал желание. В этот миг она была для него всем, о чем он мечтал, — полудевочкой-полуженщиной, а сам он ощущал себя похотливым юнцом, целующимся в первый раз. Хоакин представил, как его руки грубо хватают ее, затем они вместе скрываются… но тут же понял нелепость такой мысли. На дворе 1870 год, и Америка — это далеко не средневековая Англия. К тому же он вовсе не был варваром.
С трудом оторвавшись от губ Хеллер, Хоакин отступил на шаг.
— Простите, я не должен был этого делать. — Он протянул ей руку, но она продолжала стоять неподвижно, Наконец ее ресницы медленно поднялись.
— Вы — язычник, дон Рикардо, дикарь с манерами козла! — Бросив ему в лицо столь обидные, по ее мнению, слова, Хеллер направилась вслед за остальной публикой в зал.
Некоторое время Хоакин следил за ней глазами, затем вскинул голову и рассмеялся. Все же она чертовски привлекательная особа, даже несмотря на ее ирландский акцент!
Хеллер неуклюже пробралась в богато отделанную центральную ложу и заняла свое место, стараясь не смотреть в сторону Абигайль, у которой наверняка было что сказать по поводу ее непростительного поведения. За те несколько минут, которые она потратила на поиски ложи Гордона, чувство вины еще больше усилилось и теперь заполняло всю ее. Она сжала руки так сильно, что хрустнули суставы. Мужчины — красивые, богатые — целовали ее и раньше, но так не посмел бы никто и никогда.
Бусинка пота соскользнула с ее виска; она достала носовой платок… и вздрогнула. Его платок! Хеллер уронила его и машинально наблюдала, как он падает на пол, затем быстро подтолкнула платок под стул носком туфли. Если бы только можно было так же легко избавиться от мыслей о доне Рикардо! Интересно, поцелуй он ее в другом месте, а не в холле театра, поощрила бы она его? Несмотря на то что это была только их вторая встреча, для Хеллер казалось очевидным, что дон Рикардо имел странную способность обнаруживать в ней лишь самое худшее. Он также заставил ее понять: все эти годы она обманывалась, убеждая себя, что мужчина ей не нужен. Разумеется, она не хотела иметь мужа, который бы управлял ее жизнью, указывал ей, что она должна и чего не должна делать. Что касается желания заняться любовью… Хеллер задрожала от нахлынувших на нее ощущений, реальность возникавших перед ее глазами образов была подобна пощечине.
Пока же ей предстояло провести следующие два часа, притворяясь, что она наслаждается спектаклем; ну а дальше… Дальше она вернется в гостиницу, а из нее сразу домой, в Бостон! Все шло совсем не так, как было запланировано, и этому должен быть положен конец!
Хеллер взяла программку с маленького круглого столика и быстро прочитала ее. В глаза ей бросилось имя Елены Вальдес, напечатанное жирным шрифтом наверху страницы, и сердце заныло, но тут люстры над головами зрителей погасли, и театр погрузился в темноту.
Из оркестровой ямы донеслись звонкие, кристально чистые звуки испанской гитары. К ним постепенно присоединилось звучание других инструментов, но гитара продолжала доминировать. Хеллер попыталась сосредоточиться на игре оркестра, тем более что ее глаза еще не полностью привыкли к темноте.
Наконец вспыхнувшая рампа осветила сцену, зеленый бархатный занавес открылся, и Елена Вальдес, одетая в костюм мексиканской крестьянки, вышла на авансцену. Ее появление было встречено бурными овациями всего зала.
Хеллер наблюдала за танцовщицей со странным, не до конца понятным ей самой чувством. Какая досада, подумала ока, что из всех развлечений, которые Гордон Пирс мог предложить ей, он выбрал знаменитую Елену Вальдес! В конце концов ее взгляд, оторвавшись от сцены, начал рассеянно блуждать по залу. Хеллер смотрела на море голов, выискивая знакомых по Торговой палате, как вдруг заметила мерцание красного атласа в ложе возле сцены.
— Тетушка, дайте ваш бинокль быстрее! — Хеллер схватила бинокль из рук Абигайль и принялась крутить колесико настройки. Ошибки быть не могло: разумеется, это он и никто другой! Она с трепетом наблюдала за доном Рикардо. Вот он снимает накидку, бросает ее на стул, садится, наливает себе бренди из бутылки, стоящей на столике рядом с ним, а затем делает небольшой глоток.
Хеллер обернулась и с удивлением посмотрела на столик, стоявший рядом с Гордоном Пирсом, а также на столики в смежных ложах, но ни у кого не обнаружила спиртных напитков. Почему же это позволено дону Рикардо? Кем был этот человек, что давало ему право пользоваться индивидуальным обслуживанием? Судя по всему, Гордон Пирс и дон Рикардо прежде никогда не встречались, хотя, казалось, Гордон знал здесь каждого мало-мальски значительного человека.
Не обращая внимания на тихий шепот Абигайль, напоминавшей ей о недопустимости столь вульгарных манер, Хеллер продолжала, почти не скрываясь, разглядывать сеньора Монтаньоса. Она воспринимала это как своего рода компенсацию за оскорбления, которые он ей нанес. Да и в конце концов, какая в этом беда, если человек, за которым наблюдают, ничего про это не знает?
Монтаньос развалился в глубоком уютном кресле, как большой черный кот; его нога лежала на бархатном табурете, рука покоилась на бедре; он держал рюмку с бренди. Казалось, его внимание было всецело поглощено действием, разворачивающимся на сцене. Когда он потягивал бренди, его губы едва касались стенок рюмки. Похоже на поцелуй, подумала Хеллер и тут же выругала себя за столь неподобающие мысли.
Убрав бинокль в серебряный футляр, она возвратила его Абигайль и, по-прежнему делая вид, что не слышит ее нравоучений, уставилась на сцену. Когда первый акт закончился и в зале зажегся свет, Абигайль начала восторженно расхваливать многогранный талант сеньориты Вальдес, которая напомнила ей знаменитую Лолу Монтес. В этот момент Хеллер поняла, что не слышала ни одного слова и не видела ни одного танца: она прислушивалась только к голосу, звучавшему внутри ее, — тому самому, с явным ирландским акцентом, проклинавшему ее за то, что она позволила дону Рикардо поцеловать себя. «Ты всего лишь слабовольная глупая девчонка, — с явным удовольствием продолжал свой разнос внутренний критик, — тебе следовало оттолкнуть его, а затем дать ему пощечину за его наглость. Ты же поступила как дочь своей матери, Хеллер О'Шей! Впредь тебе не следует допускать что-либо подобное, не забывай об этом».
- Предыдущая
- 12/64
- Следующая
