Коснись зари - Кицмиллер Челли - Страница 30

• Предыдущая
• 30/64
• Следующая

Абигайль выпрямилась в кресле.

— Так я и думала. Тебе непременно следует простить ее, Хеллер, и простить себя за эту ненависть. Ты тогда была ребенком и не могла знать правду…

— Я не хочу обсуждать это! — Хеллер отвернулась и уставилась в стену.

— Нет, мы должны, нравится тебе это или нет. Пришло время прояснить все до конца, чтобы потом забыть раз и навсегда. Например, вряд ли ты знала, что твоя мать была наследницей большого состояния, когда встретила моего брата, Джеральда… — Абигайль задумчиво посмотрела куда-то вдаль. — Но мой дорогой брат оказался негодяем и игроком, чего я до сих пор очень стыжусь. Наш отец знал это, и именно по этой причине оставил его состояние мне. Джеральд, конечно, имел приличное содержание, но он постоянно жаловался на нехватку средств. В конце концов он начал занимать деньги у твоей матери, чтобы расплатиться со своими карточными долгами, обещая возвратить их в самый короткий срок. Он брал и брал, пока у нее совсем ничего не осталось, кроме дома. В своем последнем письме Джеральд признал свои грехи и попросил, чтобы я приютила Мару в Бостоне и поддержала ее. Пока он не закончит образование. К сожалению, к тому времени, когда я получила письмо и собралась ехать в Нью-Йорк, твоя мать переехала, и никто из соседей не мог мне сказать куда. Я часто задаюсь вопросом, как все обернулось бы, если бы я нашла ее и привезла к себе; возможно, в этом случае все сложилось бы совсем по-другому.

Потрясенная рассказом тетушки, Хеллер, стоя у окна, рассеянно смотрела на ночное небо.

— Почему она не написала тебе? Не попросила помощи? Ты помогла бы ей, ведь так?

— Да, конечно, помогла бы, но твоя мать была очень упрямая и гордая женщина, такая же, как ты, Хеллер. Джеральд так и не сделал ей предложения, поэтому она ничего не знала о его намерениях жениться. Он лишь обещал и когда не вернулся… вероятно, Мара подумала, что он бросил ее.

— Это не причина становиться шлюхой.

— Возможно, но я хочу, чтобы ты спросила себя, был ли у нее выбор. Она была ирландкой — а ты знаешь, как относятся в Нью-Йорке к ирландским иммигрантам. Мужчине очень повезет, если он сможет найти работу. Но что делать женщине? Твоя мать оказалась нищей — Джеральд украл все, что у нее было. И она была беременна. Какую работу она могла получить? Прислуги? Посудомойки? Возможно, Мара пыталась найти работу, но не смогла; мы теперь этого уже никогда не узнаем.

— Почему ты говоришь мне об этом сейчас? — В голосе Хеллер звучало холодное отчаяние, которое она испытывала всякий раз, когда думала о матери.

— Дитя мое, я отлично вижу, что ты делаешь с собой. Ты думаешь, будто любовь к мужчине превратит тебя в шлюху Жаль, что я не поняла этого раньше, — Абигайль затрясла головой, — ведь это все объясняет! Вот почему ты никогда не хотела ходить на приемы и балы, избегала любого мужчину, который уделял тебе внимание, и, наконец, почему ты решила следовать по моим стопам. Ты дала обещание своей матери стать леди и превратила это в крестовый поход против себя самой.

Хеллер медленно повернулась.

— Крестовый поход?

— Да, именно так! Тебе во что бы то ни стало хотелось поехать в Сан-Франциско, лишь бы доказать себе и этой Пенниуорт, что ты — леди.

— Неправда!

— Правда, и кому как не тебе знать это! Пойми же, женщина может быть леди и без достижения высокого социального положения. — Абигайль поднялась с кресла, подошла к кровати и села рядом с племянницей. — Женщина также может быть леди и одновременно любить мужчину. Твоя мать была такой женщиной… и я тоже.

Глаза Хеллер широко раскрылись, она не отрываясь смотрела на тетушку.

— Так или иначе, пришло время тебе осознать, что я — вовсе не образец добродетели, как ты, кажется, воображаешь. Когда-то я была молода и безумно влюблена в полковника из Вест-Пойнта. Так случилось, что для него это были, так сказать, тактические маневры, и когда я узнала об этом, то почувствовала себя полностью опустошенной. Теперь я могу с сожалением констатировать, что это была моя первая и последняя любовь… однако же, поверь, я не настолько наивна, чтобы не распознать сильное влечение мужчины и женщины. Ты близка к тому моменту, когда окончательно влюбишься в дьявольски красивого дона Рикардо; все произойдет независимо от твоей воли и очень скоро, признаешь ты это или нет. Не надо трясти головой, молодая леди: ты прекрасно знаешь, что я права, так же как я была права в отношении этого мерзкого Гордона Пирса, который, между прочим, лгал нам с того самого момента, как представился. Я села и спокойно обдумала все его противоречивые заявления. Если необходимо, я расскажу тебе о них, но сейчас ты должна как можно быстрее определиться с доном Рикардо.

Хеллер все еще не могла прийти в себя от услышанного.

— Ты хочешь, чтобы я не отталкивала его и позволила ему за мной ухаживать?

— Мне было бы крайне неприятно видеть, как ты его теряешь. Думаю, он вполне подходящий муж для тебя.

— Но я не хочу замуж. И кроме того, он не джентльмен!

— Я не слепая, Хеллер, и знаю точно, каков он. Безудержный авантюрист, но также и человек чести.

— А я утверждаю, что между нами нет ничего — одна только похотливая страсть. — Хеллер спрыгнула с кровати и начала мерить шагами комнату.

Глаза Абигайль расширились от удивления.

— Где ты набралась всего этого? — Она предупреждающе подняла руку. — Не говори ничего, я знаю, Элизабет Пенниуорт! — Старушка презрительно фыркнула.

Хеллер доверительно накрыла своей рукой руку Абигайль.

— Нет, тетушка, это так мама называла свое чувство, разговаривая с ночными посетителями. Она поясняла, что так ей проще выжить.

Абигайль побледнела.

— Это только еще раз доказывает то, что я сказала. Твоя мать использовала свой лучший ресурс — себя, — чтобы обеспечить еду и кров для вас обеих. Ради Бога, Хеллер, обдумай не спеша и тщательно мои слова, и ты сама все поймешь. Твоя мать была хорошей женщиной. Несмотря на то, что она делала, и хватит обвинять ее! Мы поговорим снова, но позже. — Она поднялась и направилась к двери, бормоча себе под нос: — Несносная девчонка. И страшно упряма, страшно!

Дверь между комнатами захлопнулась, затем снова отворилась.

— Не забудь о дневнике! — Голова Абигайль скрылась, на этот раз окончательно.

Хеллер машинально кивнула. Она чувствовала невыносимую усталость; единственное, чего ей хотелось, — это поскорее лечь спать. Главное, не думать больше ни о чем: ни о Гордоне Пирсе, ни о музее, ни о голове в банке, ни о доне Рикардо… ни о матери.

Но как она может перестать думать о вещах, которые так важны для нее?

Она вдруг вспомнила о жизнеописании Хоакина Мурьеты. Чтение наверняка отвлечет ее, вот только надо вспомнить, куда она положила книгу.

Хеллер принялась осматривать комнату, но книги нигде не было, должно быть, она оставила ее в кебе.

С досады вздохнув, она быстро разделась и легла. И вскоре вопреки ожиданиям уже спала глубоким сном.

Удалившись к себе в комнату, Абигайль начала готовиться ко сну. Часом позже, когда она уже расстелила постель, раздался стук в дверь и на пороге появился богато одетый китайский мальчик; в руках он держал чрезвычайно красивый букет: такого, пожалуй, ей раньше никогда не доводилось видеть.

— Босс просит простить, что он ломает зонтики. Он просит передать, что ему жаль…

Когда Абигайль благосклонно кивнула, мальчик прошел в комнату и поставил букет на пол, а затем с поклоном удалился.

Абигайль как зачарованная смотрела на красочный букет. Зонтики! Дюжина, каждый разного цвета — некоторые гофрированные и с тесемкой, один с бахромой, другой полосатый, зонтик, который напомнил китайскую пагоду…

Она рассмеялась. Какой умный человек этот дон Рикардо. Как ловко он пробудил в ней желание снова стать молодой! Высокий, с мощной мускулатурой и темным загаром… Если бы только она могла заставить Хеллер видеть то, что видит сама! Они были бы хорошей парой и родили славных детей…

• Предыдущая
• 30/64
• Следующая