Ябеда - Хайес Саманта - Страница 18

• Предыдущая
• 18/82
• Следующая

«Ерунда. Она вечно все теряет», — бормотала Нина, расхаживая из угла в угол. Теннисные ракетки, книжки, свитера, тетрадки с домашним заданием. Нине вспомнилось, как однажды зимой Джози явилась из школы в легких туфлях — засунула куда-то теплые ботинки. Еще несколько посеянных вещиц — пустяки, ничего особенного.

— Никуда не уходи, ладно? — крикнула Нина как можно громче, чтобы Джози услышала за закрытой дверью.

Удержать дочь дома — это, конечно, утопия, но и выпустить ее на улицу немыслимо. По крайней мере, сейчас.

Кто бы мог подумать, что она доживет до такого? Счастливая семейная жизнь исключает любые поводы для беспокойства — в это Нина верила свято. Постаравшись взять себя в руки, минут десять она собиралась с мыслями, прикидывая, как поступить.

Наконец сходила за сумкой, подаренной Миком на прошлый день рождения, и села к кухонному столу. Порывшись в кожаной утробе, извлекла потрепанную записную книжку, которая хранилась в кармашке с молнией и сопровождала Нину везде. Когда-то книжка в матерчатом переплете служила для всевозможных записей, заметок, напоминаний. Со временем она заполнилась, и теперь ею не пользовались. Но на последней страничке был записан самый важный телефон, который когда-либо давали Нине.

Она взглянула на номер, и сердце ухнуло в желудок: номер давным-давно устарел. Однако, вычленив первоначальный номер и добавив современный код, Нина набрала все цифры и затаила дыхание. Она помнила его последние слова: «Если что — ты знаешь, где меня искать».

Ей и нужно-то всего несколько ободряющих слов, для пущей уверенности.

После четырех гудков ответил женский голос:

— Булочная «Клер», чем могу служить?

Нина в отчаянии бросила трубку.

Меня гипнотизируют двенадцать пар глаз. Стены в комнате отдыха расписаны красными загогулинами, словно я оказалась в утробе своего самого страшного ночного кошмара.

— Итак, — неуверенно начинаю я, — меня зовут мисс Джерард. Я буду вести у вас курс «Личное, общественное и санитарное просвещение».

Пройти нам предстоит многое, но я буду стараться, чтобы вам было интересно, а заодно мы с вами поближе познакомимся.

Я нервничаю до дрожи в коленках. В комнате со сводчатым потолком и огромными окнами, выходящими на школьный двор, висит тишина. Несмотря на неприглядную панораму за окном, здесь очень мило: мягкие пуфы, пара удобных диванов, телевизор и стойка с DVD. В одном углу разместились холодильник, маленькая раковина, рабочий стол с чайником и тостером, а на другой стороне — письменный стол и единственный компьютер. В качестве экранной заставки на мониторе плавают фотографии школьных спортивных команд.

— Думаю, мы начнем наши занятия с темы, на которую порой трудно говорить. — Я делаю паузу, пара девочек, отвлекшись было, вновь заинтересованно вскидывают глаза. — Преследование — серьезная проблема.

Кто-то испускает театральный стон, кто-то хихикает. Одна девчонка зевает и открывает мобильник.

— Мы это проходили в прошлом году, — сообщает хорошенькая темноволосая ученица, которую я видела рядом с Эдамом.

— В таком случае ты, надо полагать, эксперт по этому делу. — Я уже изъясняюсь как учительница. — Прости, не знаю, как тебя зовут.

Хитро прищурившись, она долго — слишком долго — оглядывает меня с головы до ног, оценивает, прикидывает, гожусь ли я им в учителя. Наконец снисходит:

— Кэти. — И добавляет: — А я вас тоже не знаю.

— Мисс Джерард. Я уже говорила. (Кэти шепчет что-то группке девчонок, головами склонившихся к ней, и я снова слышу смех.) Если хотите, можете называть меня Фрэнки. Это сокращенное от Франческа. — Имя цепляется за язык.

Мало-помалу девчонки начинают меня слушать. Я показываю короткий фильм для последующего обсуждения, но умудренным житейским опытом пятнадцатилетним светским львицам он представляется азбучной истиной.

— Мисс, а Кэти нельзя это смотреть, — вскинув руку, заявляет одна.

— Кэти? — Под новую порцию смешков я жду объяснения. Приподняв брови, перевожу взгляд с первой на вторую.

— Родители не разрешают ей смотреть телевизор. Они заявление написали.

Аудитория прыскает со смеху.

— А сама Кэти язык проглотила? — Воображение живо рисует картину: меня вызывают в кабинет директора; мистер Палмер багровеет: разгневанные родители подают на меня жалобу. — Кэти, это правда? Они будут недовольны, что ты посмотрела даже этот коротенький фильм? — Кэти кивает, пряча ухмылку, и экзекуция в кабинете директора теперь видится неизбежной. — Почему ты мне ничего не сказала заранее? Могла бы подождать за дверью.

— Потому что мне хотелось посмотреть, правда ли это преследование? — говорит она, а у самой глаза темнеют, губы надуваются, отчего щеки сразу становятся впалыми, а скулы выпирают, — ни дать ни взять беззащитный ягненок.

— Ну и как? — интересуюсь я. Наконец-то мы до чего-то договорились.

— Да! — таращит глаза Кэти, вновь оживившись, вновь преисполнившись самоуверенностью пятнадцатилетних.

Класс заходится от хохота.

Лежу под водой, как в футляре, — тепло, спокойно и тихо, если не считать глухого постукивания ногтем по краю чугунной ванны. Выпускаю пузырьки. Одно движение — и я уже сижу, хватаю ртом воздух, почти задохнувшись, и вода струями стекает с меня.

Мое собственное постукивание сменяется похожим звуком: кто-то рвется в ванную.

— Выхожу! — со вздохом откликаюсь я. Час поздний. Я надеялась, меня оставят в покое, когда школа угомонится на ночь.

— Это я, — сквозь старое дерево шелестит девичий голос, — Кэти.

— Кэти? — Я тянусь за полотенцем. — Тебе нужно со мной поговорить?

— Да, — настойчиво раздается в ответ.

— Подожди минуточку. — Я заматываю мокрые волосы полотенцем, натягиваю халат, завязываю пояс и открываю дверь. — Что случилось, Кэти? Скоро полночь.

Кэти проскальзывает в наполненную паром ванную и плюхается на крышку унитаза. Она в пижаме — белой с розовыми бантиками — и босиком, ногти на ногах покрыты лаком. Я присаживаюсь возле нее на корточки. Я тронута: первое знакомство с классом прошло довольно сумбурно, и все же она готова поговорить со мной.

— Короче, тут такое дело… — начинает она. Хорошенькое личико морщится как у младенца. — Даже не знаю, как сказать…

— Не торопись.

— Ко мне пристает один человек! По-настоящему пристает. И мне страшно.

— Ты это имела в виду, когда на уроке говорила о преследовании?

Она кивает.

— Он пытался… — Кэти не договаривает. Губы кривятся, подбородок дрожит. — Он подкатывал ко мне, а…

— А ты не хотела, чтобы он так делал?

Она снова кивает и закрывает лицо руками. Я слышу всхлип, который приняла бы за сдавленный смешок, учитывая ее поведение в классе, если бы не видела сейчас ее слезы.

— И на уроке рассказать о таком ты не смогла, верно?

Кэти вытягивает кусок туалетной бумаги и сморкается.

— Ни за что! Простите, что я потешалась над тем, что вы нам говорили.

Я отвожу с ее лица завесу волос, и она поднимает на меня глаза. Простое движение руки, но боль пронзает мне душу. Одна прядь прилипает к мокрой щеке Кэти, и она слабо улыбается.

— Кто он? Ты его знаешь по школе? — спрашиваю я. — Или это какой-нибудь парень дома?

— Это бывает, когда я в школе.

Совсем еще ребенок, наивный ребенок, а ведь пятнадцатилетняя девушка. И ее возраст, в зависимости от того, насколько далеко все зашло, представляет собой кучу дополнительных проблем. Тот, кто это затеял, играет с наименьшей из них.

— Ты можешь сказать, кто он?

Кэти не задумываясь трясет головой.

— Ну что ж, нет так нет. — Я и не надеялась с ходу услышать имя. Храбрость — это зернышко, которое должно прорасти, и Кэти свое посеяла. — Как далеко… как далеко у вас зашло, Кэти? — Я пытаюсь выяснить, занимался ли он с ней сексом… заставлял ли заниматься сексом.

• Предыдущая
• 18/82
• Следующая