Найти себя - Елманов Валерий Иванович - Страница 23

Но что касается пищали и сабли, которые я тоже решил прикупить, то тут мой настрой был категоричен – на качество одежды можно плюнуть, не фон-барон, а оружие выбирать пусть без наворотов вроде шикарной отделки, всяких там насечек и инкрустаций, но качественное.

«В этом мире ты либо холоп, либо воин. Да и в нашем, если призадуматься, тоже». Эти слова любимого дядьки я помнил хорошо и холопом становиться не собирался. Ну не по мне это – пахать землю или ходить в шестерках. Воевать, конечно, тоже не сахар, но звучало как-то поблагороднее.

Словом, в общей сложности по предварительным прикидкам выходило, что за часы надо просить никак не меньше двухсот рублей. Или даже нет, такую сумму за них надо получить, следовательно, просить раза в два больше.

Все это я додумывал уже там, в лесу, пока ждали обоз, так что нет худа без добра – если бы купец появился в первый же день, как знать, глядишь, и продешевил бы, но ждать пришлось долго.

Однако пока я обмозговывал, как и почем, мужики все больше смурнели, а к третьему дню стали вздыхать и впадать в уныние. На четвертый они уже ворчали в открытую и зло поглядывали на виновника. Я гордо игнорировал их взгляды, но на душе было тревожно.

– Никак заморить нас решил,– бубнил вечно всем недовольный Осина.– Да отколь он и взялся-то на нашу голову? Вота, к примеру, чаво он зимой в лесу делал-то голышом. Ить добрый человек голышом беспременно бы замерз, а он, вишь, выжил, и все ему нипочем – енто как? А можа, он и вовсе не того, ась? Не зря ж он к нашей ведьме так часто хаживает...

– Дык крест-то на груди имеется,– басил Ваньша.

– Опять же детишков накормить обещалси,– добавил Степан.

– Крест, можа, и не освященный, а детишков он твоих накормит, как жа,– ехидничал Осина, поминутно оглядываясь по сторонам – не возвращается ли отошедший в лесок по нужде Федот.– И что за товарец у него, за кой он мыслит столь много выторговать? Где он? Пошто молчит?

– Таит где-то,– предположил Степан.

Осина насмешливо фыркнул:

– Таить мочно, ежели вовсе малое, а коль малое – за што деньгу большую взять хотит? Не сходится чтой-то.

– А на кой он нас тогда сюды приволок? – подал голос молчун Гаврила.

– Я так мыслю: недоброе он задумал. Вот мы заснем, а он улучит миг, шасть к нам...

– Я и улучать не стану.– Не уследил все-таки Осина, как я вынырнул из-за ближайших саней.

Хотел было убежать, да куда там – чужак оказался сноровист, сразу уцепив за ворот, а второй рукой тут же за грудки, и в следующую секунду не в меру болтливый мужичонка полетел в сугроб, орошая снег кровью своего разбитого лица.

– Для начала один раз угостил,– пояснил я, решив, что бунт надо давить в зародыше,– а дальше будешь агитацию вести да народ смущать – от души лупить стану. И не реви, не реви, я же не сильно.

– Да-а,– плачуще откликнулся Осина, – вона-а...– И выплюнул на заскорузлую ладонь розовато-белый кусок.– Зуб-то мне напрочь вышиб.

– Сам жаловался, что он у тебя болит,– нахально заявил я Осине.– Так что с тебя еще и причитается... пять «новгородок».

– За что?! – возмутился Осина.

– За мои труды,– пояснил я, зло кривя губы.

Нет, на самом деле злости я не испытывал. Так, легкое раздражение от поведения этого козла, не больше. Но играть надо было всерьез, и я... играл.

– То тебе к кузнецу пришлось бы идти, да отдариваться за работу, да еще промучился бы сколько, а я тебе его раз и все. Словом, тут не меньше десяти денег.

– Скока?! – возмутился Осина.– Да мне Гаврила бы его за одну новгородку выдернул, а то и вовсе за спасибо.

– Импорт всегда дороже,– подпустил я загадочное словцо.– Опять же качество, быстрота. Не-ет, тут как себе хошь, а пяток московок так себе,– решил я поубавить цену и зловеще пообещал: – Вот приедем в деревню, я их с тебя все до одной потребую.

Мужики вначале улыбались, а потом откровенно заржали – уж больно забавно выглядела рожа опешившего от такой наглости Осины. Правда, угомонился тот не сразу. Заняв относительно безопасную позицию на приличном отдалении от меня, он еще с полчаса плаксиво бормотал какие-то угрозы в мой адрес.

– Ништо,– гундел он,– есть и на черта гром. Вона остер шип на подкове, да скоро сбивается...

Но подстрекателя уже никто не слушал, и тот же Ваньша лениво заметил ему:

– Кошка скребет на свой на хребет, потому знай себе помалкивай. Чаво клянчил, то и выпросил.

На этом вечерний инцидент был исчерпан. Однако ближе к следующему полудню народ вновь стал украдкой перешептываться, поминутно оглядываясь в мою сторону, а наутро шестого дня меня разбудил Ваньша Меньшой.

– Тута вот, стало быть, яко,– заметил он, упорно не глядя мне в лицо и обращаясь к сугробу справа.– Мы с мужиками поговорили и обчеством порешили тако: ворочаться нам надобно. Припасы, как ни тянули с ими, ишшо в тот вечер подъели, в кой ты Осине скулу своротил.

– Сам же говорил, раз в четыре-пять дней от силы проезжают,– раздраженно ответил я.– Сейчас шестой идет – значит, точно кто-то появится. Столько терпели, мерзли, так неужто чуть-чуть не обождем?! Я ж вас сюда не за чем-нибудь – за хлебом привел, а вы его ждать не хотите!

– Всяк водит, да не всяк доводит,– злорадно вставил Осина из-за спины Гаврилы.

– Опять же детишки у нас, бабы одни остались – коль что, дак и подсобить некому,– продолжал Ваньша.– Опасаемся мы, как бы не того.

– Не того будет, коль мы с пустыми руками вернемся! – рявкнул я, начиная злиться уже всерьез.– Эй, Степан! – окликнул я сосредоточенно возившегося возле своих саней мужика.– Ты какими глазами на свою жену глядеть будешь, когда в избу войдешь? А меньшой своей что скажешь? Мол, устал ждать, дочка, потому и приехал, а что пустой, так то не моя вина – стало быть, тебе этой зимой на роду помереть написано. Так, что ли?!

Тот вначале застыл, не шевелясь, а потом плюнул, стащил с головы бесформенную шапчонку и в сердцах хлопнул ею по оглобле.

– А-а-а, где наша не пропадала! – завопил он и, повернувшись к Ваньше, твердо заявил: – Ты себе как хошь, а я денек-другой посижу еще.

– А чего ждать-то?! Чего?! – вступил в разговор Осина.

– А ты можешь ехать,– повернулся я к нему.– Только предупреждаю: из хлеба, который получим, тебе ни крошки, ни зернышка.– И развел руками.– Все по-честному. Кто ждал – тому и каравай. А теперь всех прочих касается,– повернулся я к остальным.– Желающих уехать с Осиной держать не стану, но запомните: ни крошки! – И, набрав в рот воздуха, зычно крикнул: – Кто хочет с голоду сдохнуть – все по саням и домой. Живо!

С места не сдвинулся ни один – думали. Явно требовалась срочная добавка к сказанному. И они ее получили.

– Нынче обоз будет,– произнес я в наступившей тишине и, сам не понимая, что делаю, покрутил что-то невидимое в руках, изображая некие замысловатые пассы, вроде фокусника, собирающегося вытянуть из пустого цилиндра живого зайца, и уточнил, как припечатал: – Ровно в полдень.

– Полдень-то будет, ан полдничать нечем,– вновь встрял Осина.

– Погодь ты,– осадил его Ваньша и, повернувшись ко мне, настороженно осведомился: – Почто нам твои словеса за веру брать? На сусле пива не угадаешь – почем тебе знать про поезд купецкий? Да ишшо так точно?

– Чую,– отрубил я и, чтоб прекратить дальнейшие дебаты, пошел в лес, к лежащему неподалеку оврагу.

Когда шел, то услышал, как Гаврила негромко протянул:

– Бедовый. Ентого не пережуешь.

В голосе явно чувствовалось уважение. И тут же в тон ему поддакнул Ваньша:

– А пережуешь, дак не проглотишь.

Далее я не расслушал, да оно меня особо и не интересовало. Спустившись метра на полтора вниз, я устало сел на снег и угрюмо уставился на торчащую из земли подле моих ног здоровенную корягу.

Победного торжества не ощущалось, хотя я не просто добился своего, но при этом сумел сохранить в тайне свой последний козырь – часы. Они пригодятся завтра или послезавтра, словом, к тому времени, когда обстановка осложнится еще больше. Правда, я недоговорил, оставив все на самотек, но был почти уверен, что останутся все, даже Осина. Пускай последний лишь за компанию, но останется.