Тень ветра - Сафон Карлос Руис - Страница 47

• Предыдущая
• 47/111
• Следующая

– Вы начали рассказывать о первых годах учебы моего отца в школе, – мягко напомнил я.

Отец Фернандо кивнул.

– Уже тогда он требовал, чтобы его называли Каракс, хотя первая его фамилия Фортунь[68]. Вначале некоторые подшучивали над ним из-за этого, ну и, разумеется, из-за того, что Хулиан был из команды «Голодуха». Смеялись и надо мной, ведь я был всего лишь сыном повара. Вы же знаете, какими бывают дети. Бог наполнил глубины их сердца добротой, но они, по простоте своей, повторяют все то, что слышат дома.

– Ангелочки, – заметил Фермин.

– А что вы помните о моем отце?

– Столько лет прошло… Лучшим другом вашего отца в те времена был не Хорхе Алдайя, а другой ученик, его звали Микель Молинер. Микель принадлежал почти к столь же богатой семье, как и Алдайя, и осмелюсь заметить, он был самым странным и эксцентричным учеником, когда-либо учившимся в нашей школе. Ректор считал, что Микель одержим дьяволом, потому что тот во время мессы цитировал на немецком Маркса.

– Самый верный признак одержимости, – подметил Фермин.

– Микель и Хулиан были неразлейвода. Иногда мы все втроем собирались во дворе во время перемены, и Хулиан принимался рассказывать нам всякие истории или говорил о своей семье, об Алдайя…

Священник, казалось, в чем-то сомневался.

– Даже окончив школу, мы с Микелем в течение долгого времени поддерживали связь. Хулиан в ту пору уже уехал в Париж. Микелю его очень не хватало, он часто и много говорил о Караксе, вспоминая их беседы и признания, сделанные ему когда-то Хулианом. Потом, когда я поступил в семинарию, Микель часто шутил, говоря, что я перешел на сторону врага, однако мы и в самом деле несколько отдалились друг от друга.

– Вы знали, что Микель был женат на некоей Нурии Монфорт?

– Микель? Женат?

– Вас это удивляет?

– Наверное, не должно бы, но все же… Не знаю. Честно говоря, я уже много лет ничего не знаю о судьбе Микеля. Еще до войны я потерял его след и…

– Но он когда-нибудь упоминал при вас имя Нурии Монфорт?

– Нет, никогда. Тем более не говорил, что собирается жениться или что у него есть невеста… Послушайте, я не совсем уверен, что могу и должен рассказывать вам все это. Ведь речь идет о личных вещах, которые Хулиан и Микель доверили мне, полагая, что все это останется между нами…

– И вы способны отказать сыну в единственной для него возможности обрести память об ушедшем отце? – спросил Фермин.

Отец Фернандо разрывался между сомнениями и, как мне показалось, желанием вспомнить, возродить навсегда утраченные дни своей юности.

– Я предполагаю, ведь прошло уже столько лет, что вряд ли это теперь имеет какое-нибудь значение. Я все еще очень хорошо помню тот день, когда Хулиан рассказал нам, как познакомился с семьей Алдайя, и как это окончательно и бесповоротно изменило его жизнь, а он сам даже не заметил этого…

…Однажды октябрьским вечером 1914 года огромный автомобиль, который многие принимали за фамильный склеп на колесах, остановился перед шляпной мастерской Фортуня на улице Сан-Антонио. Из машины гордо выплыла величественная и надменная фигура дона Рикардо Алдайя, уже тогда одного из самых богатых людей не только Барселоны, но и всей Испании. Его империя, состоявшая из огромного числа предприятий текстильной промышленности, распространилась по городам и весям вдоль всех рек Каталонии. Десница дона Рикардо сжимала бразды правления финансовых учреждений и земельной собственности половины провинции, а шуйца, пребывавшая в постоянном движении, ведь сеньор Алдайя не признавал праздности, тянула за нужные ему нити и ниточки в парламенте, мэрии, различных министерствах, епархии и таможенных службах в порту Барселоны.

В тот вечер дон Рикардо, лицо которого украшали роскошные усы и королевские бакенбарды, и его непокрытая голова, внушавшая страх всем и каждому, нуждались в шляпе. Он вошел в мастерскую дона Антони Фортуня, бегло осмотрел представленный на витрине товар и, взглянув исподлобья на шляпника и его помощника, юного Хулиана, изрек следующее: «Мне сказали, что у вас, несмотря на довольно жалкий вид этого заведения, делают лучшие шляпы в Барселоне. Осень предстоит ненастная, и мне понадобятся шесть цилиндров, дюжина котелков, несколько охотничьих шапок и что-нибудь, в чем я смогу появиться в Кортесах в Мадриде. Вы записываете или надеетесь, что я буду повторять дважды?» Таково было начало трудоемкого, но весьма прибыльного дела, ради которого отец и сын объединили свои усилия, чтобы выполнить в срок заказ дона Рикардо Алдайя. Хулиан, регулярно читавший газеты, был прекрасно осведомлен о том, кто такой Алдайя и каково его финансовое положение, поэтому он сказал себе, что не должен подвести отца в самый важный и, возможно, переломный момент для его шляпного бизнеса. С того самого момента, как этот могущественный человек вошел в его мастерскую, Фортунь не ходил, а парил над землей от счастья. Алдайя пообещал, что, если останется доволен заказом, обязательно порекомендует заведение Фортуня всем своим друзьям. Это означало, что шляпная мастерская Антони Фортуня из дела достойного, но скромного, разом превратится в ателье высшей категории, чьи шляпы будут покрывать головы, головищи и головенки депутатов, алькальдов, кардиналов и министров. Неделя работы пролетела как в сказке. Хулиан на время забросил школу и проводил в мастерской, расположенной за магазином, по восемнадцать-двадцать часов в день. Сам Фортунь, полный энтузиазма, в порывах радости постоянно обнимал его и даже, сам того не замечая, награждал отеческими поцелуями. Шляпник, ослепленный нежданно обрушившейся на него удачей, дошел до такой крайности, что подарил своей супруге Софи платье и новые туфли – впервые за последние четырнадцать лет. Дона Антони Фортуня было просто не узнать. Однажды в воскресенье он даже забыл пойти к мессе, а тем же вечером, распираемый профессиональной гордостью, обнял Хулиана и сказал ему со слезами на глазах: «Дедушка гордился бы нами».

Одним из самых технически и даже политически сложных моментов в ныне уже почти забытом искусстве изготовления шляп был процесс снятия мерок. Дон Рикардо Алдайя обладал довольно специфической формой головы, которая, по словам Хулиана, своими очертаниями напоминала удлиненную и заостренную на концах дыню, а рельефом – бугристую неровную поверхность Центрального плоскогорья. Как только шляпник увидел голову этого великого человека, он тут же понял, что их с сыном ожидают немалые трудности, и был вынужден согласиться с замечаниями Хулиана насчет явного сходства черепа дона Рикардо с горным массивом Монтсеррат. «Отец, я, конечно, со всем уважением, но вы знаете, что снимать мерки с клиента у меня получается лучше, чем у вас, так как вы обычно начинаете нервничать и у вас дрожат руки. Позвольте же и на этот раз сделать все мне». Шляпник с облегчением согласился, и на следующий день, когда огромный «Мерседес-Бенц» вновь остановился у дверей мастерской Фортуня, Хулиан сам принял сеньора Алдайя и проводил его в примерочную. Дон Рикардо, поняв, что снимать с него мерки будет четырнадцатилетний мальчик, страшно разгневался: «Да где это видано! Чтобы мальчишка… Вы что, издеваетесь надо мной? Для того ли я дожил до седых волос?» Хулиан, прекрасно отдававший себе отчет в том, какой вес в обществе имеет данный персонаж, но не испытывавший перед ним абсолютно никакого страха, тут же ответил: «Сеньор Алдайя, волос-то что седых, что черных у вас как раз маловато. Макушка ваша напоминает скорее площадь Лас Аренас. Поэтому, если мы с вами быстро не прикроем ее одной из наших шляп, вашу голову начнут путать с новыми районами Барселоны, которые еще не успели озеленить». Услышав эти слова, шляпник почувствовал, что прямо сейчас, не сходя с места, умрет от разрыва сердца. Алдайя же устремил невозмутимый взгляд на Хулиана. А затем, ко всеобщему удивлению, громко расхохотался, впервые за много лет.

• Предыдущая
• 47/111
• Следующая