Тень ветра - Сафон Карлос Руис - Страница 49
- Предыдущая
- 49/111
- Следующая
– Нравится? – спросил его дон Рикардо. Хулиан его едва слышал.
– Дамиан, скажите Хорхе, чтобы немедленно спустился в библиотеку.
Безликие слуги, неслышно скользящие по дому, всегда готовые выполнить малейшее пожелание хозяев с поражающей воображение энергией и покорностью, казались Хулиану армией хорошо натренированных муравьев.
– Тебе понадобится новый гардероб, Хулиан. В этом мире полно невежд, судящих только по одежке… Я распоряжусь, чтобы Хасинта занялась этим, а ты не волнуйся ни о чем. И лучше не рассказывай об этом твоему отцу, не стоит лишний раз его беспокоить. А вот и Хорхе. Сын, хочу тебе представить одного потрясающего мальчика, который будет учиться с тобой в одном классе. Познакомься, это Хулиан Форту…
– Хулиан Каракс, – уточнил тот.
– Да, Хулиан Каракс, – удовлетворенно повторил дон Рикардо. – Мне нравится, как это звучит. А вот мой сын Хорхе.
Хулиан протянул руку, и Хорхе вяло, без особого желания пожал ее. Его лицо покрывала благородная бледность, свидетельствующая о том, что мальчик был воспитан в этом кукольном мире. Хорхе Алдайя был одет в такие костюм и ботинки, которые носили только герои столь обожаемых Хулианом романов.
Его высокомерный взгляд выражал смесь презрения и приторной любезности. Хулиан улыбнулся ему открытой улыбкой, угадывая за напускной помпезностью и блеском одежд неуверенность, страх и пустоту.
– Правда, что ты не прочитал ни одной из этих книг?
– Книги – это такая скука!
– Книги – они как зеркала: в них лишь отражается то, что у тебя в душе, – возразил ему Хулиан.
Дон Рикардо Алдайя снова рассмеялся:
– Ну, ладно, я вас оставлю, чтобы вы получше познакомились. Ты скоро поймешь, Хулиан, что Хорхе, несмотря на свою физиономию избалованного и заносчивого ребенка, не такой уж дурак, каким кажется. Должно же в нем быть хоть что-то от его отца, верно?
Слова дона Рикардо, словно острые кинжалы, вонзались в душу сына, но тот, сохраняя хладнокровие, продолжал все так же любезно улыбаться. Хулиану, который уже раскаивался в своей последней реплике, стало жаль этого мальчика.
– Ты, наверное, сын шляпника, – сказал Хорхе без тени ехидства. – Мой отец в последнее время только о тебе и говорит.
– Вот так новость! Надеюсь, ты не воспринимаешь это слишком серьезно. Несмотря на физиономию сующего нос не в свое дело всезнайки, я не такой уж идиот, каким кажусь.
Хорхе улыбнулся ему. Хулиан подумал, что такой благодарной улыбкой улыбаются только очень одинокие люди, у которых никогда не было друзей.
– Пойдем, я покажу тебе дом.
Они вышли из библиотеки и направились к дверям парадного входа, ведущего в сад. Проходя через зал мимо мраморной лестницы, Хулиан взглянул наверх и заметил стройный силуэт, поднимающийся по лестнице, едва касаясь перил. Он вдруг ощутил, что буквально растворяется в этом видении. Девочке было лет двенадцать-тринадцать, и ее сопровождала низенькая розовощекая женщина средних лет, должно быть нянька. Девочка была одета в голубое атласное платье, ее волосы были цвета миндаля, а белая кожа плеч и стройной шеи на свету казалась прозрачной. Она остановилась на верхней ступеньке и на мгновение обернулась. В туже секунду их взгляды встретились, и она одарила Хулиана смутной полуулыбкой. Нянька обняла ее за плечи, увлекая за собой, и они обе исчезли в глубине коридора. Хулиан опустил глаза и снова обнаружил присутствие Хорхе.
– Это Пенелопа, моя сестра. Ты еще с ней познакомишься. Она у нас немного тронутая. Целыми днями читает. Ладно, пойдем, я покажу тебе часовню в подвале. Кухарки говорят, что она заколдованная.
Хулиан послушно последовал за Хорхе, но земля уходила у него из-под ног. Впервые с момента, когда он сел в «Мерседес-Бенц» вместе с доном Рикардо Алдайя, Хулиан понял ради чего все это с ним происходит. Он столько раз мечтал о ней, об этой мраморной лестнице, о голубом платье и взгляде пепельных глаз, еще не зная ни кто это, ни почему она ему улыбается. Мальчики вышли в сад, Хулиан позволил Хорхе Алдайя увести его к конюшням и теннисным кортам, видневшимся за деревьями. Только тогда он вновь обернулся и увидел ее в окне второго этажа. Силуэт был едва различим, но Хулиан знал, что она ему улыбается. А еще он почувствовал, что каким-то неведомым образом она его тоже узнала.
Образ Пенелопы Алдайя, поднимавшейся по лестнице, преследовал Хулиана в течение нескольких первых недель его учебы в школе Святого Габриеля. Этот новый мир имел и свою оборотную сторону, которая не всегда нравилась Хулиану. Ученики вели себя с надменностью и высокомерием принцев крови, а учителя казались их послушными образованными слугами. Первый, с кем подружился Хулиан в школе Святого Габриеля, не считая, разумеется, Хорхе Алдайя, был мальчик по имени Фернандо Рамос, сын одного из школьных поваров. В то время Фернандо даже не мог себе представить, что когда-нибудь наденет сутану и станет преподавать в тех же классах, где учился сам. Фернандо Рамос, которого богатые ученики прозвали Поваренком и с которым они обращались как со слугой, обладал живым умом, но с трудом сходился с другими ребятами в школе. Его единственным товарищем был весьма эксцентричный паренек, которого звали Микель Молинер, со временем ставший лучшим школьным другом Хулиана. Микель Молинер страдал переизбытком ума и недостатком терпения. На уроках он, казалось, получал удовольствие, приводя в бешенство своих учителей тем, что оспаривал любые их высказывания и утверждения. Он умело вовлекал их в диалектические споры, проявляя при этом столько же изобретателъности и остроумия, сколько ядовитой озлобленности и цинизма. Другие ученики боялись острого языка Микеля Молинера, считая его существом иного рода, и в определенном смысле были недалеки от истины. Однако, несмотря на свой весьма богемный внешний вид и совсем не аристократичные манеры, которые Микель намеренно подчеркивал, этот мальчик был сыном богатейшего промышленника, сколотившего свое невероятных размеров состояние на производстве оружия.
– Ты Каракс, да? Говорят, твой отец делает шляпы, – сказал Микель Хулиану, когда Фернандо Рамос представил их друг другу.
– Для друзей просто Хулиан. А твой, говорят, делает пушки?
– Он их только продает. Делать он не умеет ничего, кроме денег. Мои друзья, в которых я числю только Ницше, а в этой школе – моего товарища Фернандо, зовут меня просто Микель.
Микель Молинер, казалось, был насквозь пронизан печалью. Он страдал навязчивой идеей —одержимостью смертью – и проявлял нездоровый интерес ко всему, что с ней связано. Этой мрачной теме он отдавал почти все свое свободное время и талант. Его мать погибла три года назад в собственном доме в результате странного несчастного случая, который какой-то бестолковый врач осмелился квалифицировать как самоубийство. Именно Микель обнаружил тело матери в прозрачной воде на дне колодца в саду летнего особняка семьи Молинер в Архентоне. Когда труп с помощью веревок вытащили на поверхность, оказалось, что карманы платья погибшей набиты камнями. Также нашли и письмо, написанное на немецком, который был родным языком матери Микеля, но сеньор Молинер, так и не потрудившийся выучить язык супруги, сжег письмо в тот же вечер, не позволив никому прочесть его. Микель Молинер во всем видел лицо смерти: в сухой листве, в птенцах, выпавших из гнезда, в стариках, даже в дожде, потоки которого уносят с собой все без остатка. У него был необычайный талант к рисованию. Часто Микель часами просиживал за мольбертом, делая углем наброски, на которых всегда можно было различить одну и ту же картину: силуэт какой-то дамы, терявшийся в туманной дымке пустынных пляжей. Хулиан считал, что это была мать Микеля.
– Кем ты хочешь стать, когда станешь взрослым, Микель?
– Я никогда не стану взрослым, – загадочно отвечал он.
- Предыдущая
- 49/111
- Следующая
