Царская невеста - Елманов Валерий Иванович - Страница 1

За окном ночь, но мне не спится. Я встаю, иду к столу и, усевшись поудобнее, берусь за перо. Почему-то сегодня мне припомнился тот далекий день, когда я, еще наивный и преисполненный радужных надежд, выехал в день Обретения из Москвы.

Кем мне только не пришлось побывать – купцом и знатным фряжским князем, изображать сакмагона, жертву испанской инквизиции, стратега и полководца и даже юродивого Мавродия по прозвищу Вещун. Ах да, была еще одна роль – татя и душегуба, но она невольная. Играть мне ее не хотелось, однако обстоятельства сложились так, что меня на нее назначали, не спрашивая согласия, причем дважды. Хорошо хоть, что удавалось вовремя выкрутиться, отделавшись легким испугом, если не считать рубцы на спине.

Но главная проблема заключалась в том, что все поиски моей ненаглядной княжны оставались безрезультатными, а судьба, как и положено старой прожженной плутовке, весело хохоча, постоянно подсовывала мне одну Марию Долгорукую за другой, но ни одна из них не была той, которую я искал. Хороши Маши, да не наши.

Но я был упрям, и она сжалилась, на третий раз подкинув ту самую. Правда, жила она далеко, под Псковом, в одном из отцовских поместий, но добраться до нее из Москвы не так уж и долго – всего пара недель. Потому я и уверился – все плохое позади, не догадываясь, что на самом деле оно только-только начинается.

Впрочем, я бы все равно не остановился и не повернул обратно, даже узнав, что ждет меня впереди. Скорее всего, я бы попросту не поверил услышанному – настолько все невероятно звучало. И правильно бы сделал, ибо я ни в чем не раскаялся даже гораздо позже, спустя целую вечность… если считать все мои дальнейшие приключения.

И кровоточащая память тут же забегает несколько вперед, обгоняя мой рассказ о последующих событиях и показывая меня – тоже прежнего, – но уже ставшего гораздо старше, и не столько по возрасту, сколько по опыту, зачастую и горькому, который оказался совершенно не нужен…

…Молнии – хотя грозы большая редкость в сентябре – полыхали совсем рядом, одна за другой, а я впервые в жизни стоял на коленях и с мольбой обращался к безучастному мрачному небу, в котором где-то там, за тучами, таилась злая и подлая насмешница-судьба.

В тот момент я был готов заплатить чем угодно за исполнение своей просьбы, но секунды шли, и я все отчетливее понимал – бесполезно. Она принятых решений не меняет. И тогда, стоя под проливным дождем в мокрой насквозь ферязи и сжимая кулаки от бессильной ненависти к злой судьбе, я с отчаянием обреченного, но непобежденного поднялся с колен и бросил ей вызов. По лицу хлестали холодные струи дождя, но я продолжал неотрывно смотреть в пасмурное небо, угрожающе нависшее надо мной, и клятвенно пообещал самому себе, что больше судьба не увидит моей согнутой спины.

Никогда!

Захочет добить? Пускай. Но на колени я не встану.

Ни за что!

И мы еще поглядим, кто кого. Даже теперь.

А раскат грома – не гонг к окончанию боя. Скорее к его продолжению, потому что я не сдался, а значит, предстоит еще один раунд.

Последний.

Решающий…

Я так и выкрикнул той, что скрывалась от меня за тучами:

– Все равно не сдамся! Слышишь?! Все равно!

Меня услышали. Шарахнуло совсем рядом, так что я почувствовал во рту привкус чего-то кисловато-металлического, но на этом все успокоилось и остановилось. Словно мне давался шанс одуматься, обещая, что, может быть, в этом случае когда-нибудь что-нибудь как-нибудь…

Но я уже не верил…

Как описывать это, я пока не знаю. Надеюсь, что когда придет время и я доберусь до тех событий, то нужные слова отыщутся сами собой. Впрочем, до этой сцены в финале еще далеко.

Я выхожу из дома на крыльцо, залитое блеклым призрачным светом молочной желтизны. Месяц, уютно устроившийся почти над крышей моего домика, не так ярок, как налитая репа-луна. Зато не будоражит кровь и не смущает душу. Он юн и улыбчив, от него веет молодостью и свежестью.

Но при виде него мне почему-то вспоминается именно луна, тяжело нависшая над моей головой в ту памятную осеннюю ночь. Точнее, в две ночи. Интервал между ними – целый год, и соединяет их лишь место – псковские леса, время, да еще она – манящая и зовущая, властно требующая и одновременно жалко просящая.

Я до сих пор не знаю, что это было, да и было ли оно на самом деле – настолько оно нереально и фантастично, словно происходило не со мной и вообще не на этой планете, а в каком-то ином мире, живущем по совершенно иным законам. В мире, который гораздо ближе к сказочным пушкинским чудесам, нежели к обычной реальности серых повседневных будней.

В нем до сих пор водятся водяные, домовые, а также болотняники, шишиги, кикиморы, овинники, банники и прочий веселый народец. Там седовласые степенные волхвы доселе поклоняются исконным славянским богам – мудрому Роду и воинственному Перуну, доброму Сварогу и ласковой матушке Мокоши, улыбчивому Лелю и буйному Яриле, неистовому Стрибогу и мрачному Чернобогу. Словом, все как у Пушкина: «Там чудеса, там леший бродит…»

Мне не довелось повидать «на неведомых дорожках следы невиданных зверей», чему я, впрочем, только рад. Вполне хватило и Кощея. Над златом он не чах и вообще был довольно-таки упитан, но если сравнивать Иоанна IV со сказочным злодеем, то первый окажется куда кровожаднее и злее. К сожалению, былинные богатыри где-то заплутали, так что пришлось разбираться с ним в одиночку, поминутно рискуя лишиться головы, которая, между прочим, у меня в наличии всего в одном экземпляре, а посему держаться осторожно, рассчитывая каждый свой шаг и каждое слово.

Впрочем, до них тоже еще далеко, а потому спешить ни к чему.

Я возвращаюсь к столу и пододвигаю к себе стопу чистой бумаги… Стопу… В памяти тут же всплывают многочисленные наставления Ицхака бен Иосифа, с которым судьба свела меня тоже почти сразу, спустя пару недель после начала моего второго путешествия по прошлому. Он и сейчас, окажись рядом, непременно скривил бы от огорчения губы и не преминул придраться, заодно поправив меня:

– Вэй, как быстро ты все забываешь. Где ты увидел стопу? В лучшем случае тут десть[1], пускай две, и, если ты заплатил за нее как за стопу, значит, вся моя наука пошла прахом, и я таки удивляюсь, как ты, с таким невниманием к деньгам, еще не остался без последних штанов.

Да, примерно это он бы и сказал.

Ну что ж, пускай будет по-твоему, Ицхак, только так ли уж важна цена бумаги? Гораздо важнее – что будет написано на листах этой дести и поверят ли моим словам люди…

Москва встречала победителей, ликующая от неожиданно свалившегося счастья. Разумеется, хватало и тех, кто голосил от горя. Матери, жены и дочери оплакивали тех, кто уже никогда не сможет их обнять. На подворье Воротынского погибших оказалось не столь много – всего пятеро. Еще два десятка вернулись с ранениями, остальные оказались целы.

В себя я приходил целую неделю. Странное дело – в тот раз хоть и полегло гораздо больше, но переживал я меньше. Тут же… Так и не надел тихий Ерошка шапку лучшего стрелка – стрелой в глаз. А саму шапку достали из-за пазухи у Фрола, только она была не алой, а темно-красной от его крови. И не успел жениться Савва, брат-близнец Фрола, – тоже стрелой, только в горло. Я был рядом, но ничего не мог сделать – кровь хлестала фонтаном. Тимохе, кажется, придется отложить свою мечту стать вольным казаком – уже лежа, какой-то татарин в злобе наотмашь рубанул саблей по его левой ноге.

А вот остроносому хоть бы хны. Живой, зараза, хотя в гуляй-городе он с нами не оставался – ушел с Воротынским для решающей атаки. Наверное, для Осьмушки это привычнее – бить в спину, вот он и подался с князем. Да и потом тоже сумел отличиться – кого-то там повязал, где-то заслонил Михайлу Ивановича. Так что вернулся он уже в чине десятника, и все вокруг перешептывались, что вот-вот князь поставит его и сотником.