Манюня - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 50

• Предыдущая
• 50/63
• Следующая

— Нечего мне больше делать, как любоваться твоей унылой рожей! — отчитывала она Аленушку. — И это потому, что кое у кого руки не тем концом к телу приделаны!

Если честно, я перепутала хронологию. Все началось не с электробритвы «Браун» и даже не с порушенного шкафчика. А с того, что Маринке из тридцать восьмой квартиры подарили журнал мод. Польский. С красивыми белокурыми девушками на каждой странице. Девушки демонстрировали изысканные наряды, улыбались накрашенными губами и казались сказочными принцессами. Маринка показывала нам журнал издали, не позволяя прикасаться к нему руками. «А то мало ли, — приговаривала, — может, у вас руки грязные и вы испачкаете страницы. Или помнете», — не дрогнула она, когда мы продемонстрировали ей чистые руки.

Мы ахали и охали, разглядывая с безопасного расстояния журнал, и мечтали превратиться в польских красавиц. И глядеть томно, чуть отставив в сторону ногу, так, чтобы коленка выглядывала в разрезе платья.

— Шикиблеск, — вздыхала Манька.

— Ага, — трепетали мы.

Только Каринка сказала, что мы дурочки и ничего не понимаем в женской красоте.

— Разве это красавицы? Вот Изольда Саакян — красавица, а в этих девицах ничего такого, кожа да кости!

Мы молча переглянулись. Изольда Саакян была чемпионкой нашего города по борьбе и легко побеждала всех соперников, которые попадались на ее спортивном пути. Причем во всех весовых категориях. И даже своего тренера Валерия Станиславовича она умудрилась на одном из занятий покалечить. Тренер потом месяц лежал в гипсе, а после ездил в санаторий, поправлять здоровье. Изольда все это время ходила понурая и бубнила, что это она нечаянно, просто «Валерий Станиславыч сам полез на рожон».

Поэтому спорить о красоте Изольды мы благоразумно не стали — никому из нас не хотелось целый месяц лежать в гипсе.

— Она тоже очень красивая, — дипломатично заявила Маринка и принялась пересказывать содержание одной статьи из польского журнала. Статью Маринке перевела ее тетя, которая была очень умной и владела семью иностранными языками.

— Ни одна уважающая себя девушка не потерпит на себе лишних волос, так здесь написано, — рассказывала Маринка.

— А чего они делают? Бреются, что ли?

— Вот этого я не знаю, но сама видела, как мама бреет ноги. Папиной бритвой. А папа потом орал, что это негиг… не-гегек… ни… гигично, а мама говорила, что она свои ноги моет чаще, чем папа лицо. Так что это еще вопрос, кому что ни… гигично.

— А что такое ни… гигично?

— Не знаю. Может, зараза какая-то? — вздохнула Маринка и почесала ногу. — Может, и я уже болею?

Мы испуганно переглянулись, но отодвигаться от нее не стали. Потому что если бы мы отодвинулись еще дальше, то журнал пришлось бы в бинокль рассматривать.

— Ну, моя мама тоже бреет ноги, и тети тоже, — пожала я плечом. — Но над верхней губой у тети Жанны, например, растет пушок. Вот тут, — я потыкала пальцем у себя под носом, — и чего, его тоже надо брить?

— Не показывай на себе, а то сама станешь усатой, — хлопнула меня по руке Манька.

— Конечно, надо брить, — Маринка убрала журнал в мятый целлофановый пакет, — подумайте сами — это ведь очень стыдно, когда ты девушка, а у тебя кругом волосы торчат!

— А моя Ба не бреет ноги, — вздохнула Манька, — волос на ногах у нее совсем мало, но иногда попадаются такие длинные! Даже у папы на груди нет таких длинных волос! Я как-то пыталась выдрать один, но Ба дала мне по шее и сказала, чтобы я так больше не делала. Это потому, что ей было очень больно.

— Скажешь тоже, — фыркнула Маринка, — во-первых, твоя Ба не девушка. Так? Так. А во-вторых, ноги-то внизу, и их особо не видно. Вот у моей бабушки такие усы, что папа ее за глаза Чапаевым называет. Так и говорит маме — звонил Чапаев. Или Васильиваныч. А мама говорит, что тогда его мама вообще Карламакс.

— Кто-кто?

— Карламакс. Старик с бородой, мне брат его портрет показывал. Волосатый — жуть!

И мы торжественно поклялись на польской журнале никогда не становиться такими волосатыми, как Карламакс.

Вот.

А потом уже дядя Миша своротил шкафчик на кухне. И Ба долго не могла его простить и ежечасно перечисляла свои потери:

— Сервиз кофейный, чешский. Который я из Новороссийска привезла. Фая Жмайлик сутки простояла в очереди, чтобы раздобыть два таких сервиза! А ты его за одну секунду угрохал, дундук ты непролазный! Опять же керамические статуэтки из серии «Народы Советского Союза». Разбил узбечку с косичками, киргизского чабана с овцой и молдаванку с кувшином на плече! А главное, — здесь Ба переходила на ультразвук, — молочник белый загубил! А это была единственная память о твоей бабушке!!!

Дядя Миша виновато шевелил бровями и проводил свой досуг под капотом Васи. Домой он заходил только по крайней необходимости — поесть там или поспать. Опять же воровато смотрел спортивный выпуск программы «Время», опустив звук до минимума и придвинувшись впритык к экрану. И прятал от греха подальше свой «Браун» в самых непредсказуемых местах. Например, в коробке из-под Маниных зимних сапог. Чтобы Ба в порыве гнева не выкинула его в окно. Зато теперь он брился с невероятным наслаждением и очень хвалил свою электробритву. Делал губами О или У, выдвигал то в одну, то в другую сторону челюсть и водил по лицу жужжащим станком. Манька стояла рядом, любовалась отцом и машинально повторяла его гримасы.

А потом Манька отравилась. То есть совсем. До рвоты и температуры. Травиться, правда, она не собиралась, просто переела маринованной свеклы. И от непривычной еды у нее взбунтовался желудок.

Произошло это вот как.

Недавно у соседки Ба, тети Вали, родился внук Петрос, и тетю Валю словно подменили. Если раньше она постоянно со всеми конфликтовала и слыла очень злобной и глазливой женщиной, то теперь она превратилась в добрую бабушку. Она души не чаяла во внуке, с удовольствием возилась с ним и на радостях помирилась со всеми своими заклятыми врагами. В том числе и с врагом номер один — Ба. Если раньше и недели не проходило без взаимных оскорблений и склок, то сейчас между ними воцарился мир.

— Роза, посмотри сюда, я тебя умоляю! Кажется, в наших какашках завелась слизь. Ах-ах, мы заболели! — трубила тетя Валя со своего двора.

Ба каждый раз вздрагивала от ее крика.

— Валя, ты чего орешь? — грохотала она. — Люди ведь не так тебя поймут! Показывай свои какашки. Какая это слизь? Нормальные какашки и пахнут нормально. Нечего нагнетать.

Так как наши дамы разговаривать тихо категорически не умели, то жители близлежащих кварталов всегда были в курсе, как сегодня покакал маленький, но бравый Петрос.

Вообще Петрос оказался очень серьезным и обстоятельным молодым человеком — он за считаные недели обзавелся круглыми толстыми щеками и не позволял себе лишних сантиментов. Плакал крайне редко, а если что-то его не устраивало, то обиженно кряхтел.

— Мужиком растет, — радовалась тетя Валя.

Мы с Манькой часто прибегали полюбоваться малышом. Он был невероятно хорошенький и очень смешной, когда его туго пеленали. Потому что тогда из пеленок воинственно торчали его большие щеки.

Вот и в тот злополучный день, увидев, что тетя Валя важно вышагивает с коляской по двору, мы пошли здороваться.

— Сладенький, — заглянули мы в коляску, — ты помнишь нас или нет?

Петрос крепко задумался щеками и свел глаза к переносице.

— Тетя Валя, он совсем косой, а вы говорили, что это пройдет, — расстроилась я.

— Пройдет, не переживай, — успокоила меня тетя Валя, — у маленьких детей не сразу получается смотреть в одну точку. Иногда глазки разбегаются в разные стороны.

— Может, это от неправильной еды? — не унималась я. — Чем вы его кормите?

— Грудью.

— Своей? — вылупились мы с Манькой.

— Нет, конечно, — рассмеялась тетя Валя и удивленно развела руками, — ну что вы за дети такие? Что ни день, так новый рекорд!

— Ба нас дегенератками называет, — радостно запрыгали мы вокруг коляски, — с нами точно не соскучишься, да-да!

• Предыдущая
• 50/63
• Следующая