Чикаго, 11 - Кин Дей - Страница 28
- Предыдущая
- 28/54
- Следующая
Она вернулась к плите, приподняла крышку кастрюли, потом с надеждой ткнула острыми зубцами вилки в цыпленка. До сих пор умягчитель не оказал на цыпленка никакого действия. Однако либо он, либо слишком долгая варка превратили желтый рис, красные помидоры и зеленый перец в кашеобразное месиво. Не говоря уж о гвоздике и зеленом горошке.
Как обычно, она поторопилась положить все ингредиенты сразу. Но это не важно. Если цыпленок станет мягче, она всегда может переложить его в другую кастрюлю, а сверху добавить свежие овощи.
Для верности и чтобы не забыть, она кинула еще несколько головок чеснока и еще один стакан шерри для поддержания уровня жидкости. После того как содержимое в кастрюле было относительно восстановлено, она через вращающуюся дверь кухни вышла в гостиную, где обнаружила, что Родольфо прикорнул на диване.
От нечего делать донья Мария прошлась через гостиную, открыла входную дверь и выглянула в коридор. В этот полдень в просторном коридоре было блаженно тихо. Вестибюль в своем роде отражал бывшее величие здания тех времен, когда оно было частным casa [Дом (исп.)]. Вид на озеро — единственное приятное в ее теперешнем habitacion [Жилище (исп.)].
Донья Мария полагала, что будет рада, когда настанет время переезжать, даже несмотря на то, что Родольфо сказал ей, что им придется жить в менее дорогой квартире. Это edificio [Здание (исп.)] действительно нечто. Обычно, когда молодая пара, живущая над ними, не бренчала на своих гитарах и не пела о бедных людях, которым впору удавиться, или о рабочих на шахтах, которые задолжали в хозяйском магазине, девочка, живущая напротив на третьем этаже, заводила проигрыватель на полную мощность, да так громко, что все здание просто гудело.
И не то чтобы ей не нравилась эта девочка. Наоборот. Но этой молодой барышне еще так многому предстоит научиться, ведь маленькая senorita Джоунс так одинока и большую часть времени проводит совершенно без присмотра.
Взгляд доньи Марии упал на закрытую дверь квартиры 301.
К счастью, как следует преданной catolica [Католичка (исп.)], молодая женщина, senorita Дейли, старается следить за ребенком, лишенным материнской заботы.
Донья Мария удивилась, неужели senorita Дейли заболела и по этой причине они с Родольфо не видели ее на мессе. Потом она вспомнила. Когда она на неделе встретила одну из двух других молодых дам, которые живут в одной квартире с senorita Дейли, то молодая учительница поделилась с ней новостью о том, что они все собираются на все три праздничных дня в какое-то место, которое называется дюны.
Донья Мария оглянулась на закрытую дверь квартиры 303.
С другой стороны, есть много гораздо более неприятных вещей, чем шум. Когда молодые люди смеются, поют и танцуют, вполне можно быть спокойным. Беспокоиться нужно тогда, когда слишком уж тихо.
Она закрыла дверь и подошла к кушетке. Бедный Родольфо! Даже во сне он выглядит постаревшим, усталым и растерянным. Как и для нее, отсутствие денег ему не ново. Заметив, что он вспотел, она взяла свой веер, пододвинула стул поближе к кушетке, уселась и принялась обмахивать лицо мужа.
Теперь, когда старые добрые времена ушли, по-видимому, навсегда, о них много чего можно порассказать. Когда она была девочкой, каждый знал свой шесток. И правила были очень просты. Девушки изо всех сил старались быть скромными, избегать совершенно ненужной демонстрации своих прелестей и, если возможно, достаться мужу чистой и непорочной.
Она была девственницей, когда отец Лео сделал их с Родольфо мужем и женой. Она никогда не знала поцелуев или объятий другого мужчины. Но поняла, что это не нанесло ей никакого ущерба и она ничего от этого не потеряла. И после двадцати пяти лет в браке она до сих пор была в этом уверена.
А ведь она никогда не была обойдена мужским вниманием.
Видит Бог, никогда! Даже сейчас, когда она порастеряла большую часть своих прелестей и начала поправляться в тех местах, где следует быть плоской, даже сейчас, если Родольфо называет ее bella adorada mia [Моя любимая красавица (исп.)] и смотрит на нее особенным взглядом, она знает, что от него ждать.
«В общем и целом, — решила донья Мария, — в старину было лучше». И вовсе не потому, что девушки времен ее молодости были более добродетельны, чем современные. Из того, что она наблюдала и читала, с начала времен девушки и молодые женщины, все равно, богатые или бедные, особенно если их холили и лелеяли, всегда сталкиваются с одной и той же проблемой — отдавать или не отдавать себя любимому мужчине. Ведь в основном в любви именно женщины отдают и уступают, у них врожденная склонность жертвовать собой.
Какая же женщина откажется дать мужчине стакан вина, если он умирает от жажды?
Донья Мария задумчиво продолжала обмахивать веером лицо мужа. Но в том обществе, к которому она принадлежала по рождению, эта проблема никогда особенно ее не касалась. Интересна была, si. Но не имела к ней отношения.
За исключением одного случая, когда она чуть было не поддалась естественному влечению молодой девушки, ей не приходилось самой решать эту проблему. И не важно, скольких умирающих от жажды мужчин она хотела бы спасти, ее бутыль с вином всегда была крепко-накрепко закупорена пробкой, и решать эту проблему она могла лишь умозрительно. Об этом позаботился ее отец.
В отличие от девочки, живущей напротив, чей отец обращал слишком мало внимания, если вообще обращал, на то, чем она занимается, опять за исключением одного случая, она не может припомнить и пяти минут со времени наступления половой зрелости до своей первой брачной ночи, когда она могла бы совершить аморальный поступок с мужчиной, даже если бы очень того захотела.
Сначала были монастырь, и сестры, и исповедальня. А если девочка с раннего детства воспитана в страхе, что ей придется признаваться на исповеди в том, что она забыла прочесть молитву или нагрубила родителям или одному из учителей, как же она войдет в исповедальню и признается, что грешна в непристойностях с мальчиком?
Потом, когда донья Мария вышла из монастыря и стала появляться в обществе, то вне зависимости от того, куда она шла или что делала, у нее на заднем плане всегда была дуэнья. А поскольку и дуэньям нужно спать, то, как ни печально, на балконном окне ее dormitorio [Спальня (исп.)] всегда были железные решетки. И не потому, что ее отец ей не доверял. Просто потому, что он был достаточно светским человеком, чтобы знать, что из-за доверчивого сердца молодой девушки, любопытства и природной склонности быть щедрой могут не устоять и более интимные, а главное, телесные части ее натуры. Как в случае с красавцем капитаном бразильской команды по поло, в которого она влюбилась, когда ей только что исполнилось семнадцать.
Как вспоминала донья Мария, их план состоял в том, чтобы ускользнуть из комнаты в полночь и пройти к задней калитке сада, где он будет ее поджидать в автомобиле. Потом, поскольку она была уверена, что ее отец предпримет все, чтобы остановить их, они должны были отправиться в Гавану и сесть на пароход, который привезет их к нему на родину, где, как он клялся честью джентльмена, они поженятся в церкви Нашей Госпожи.
Все это было так романтично. В назначенную ночь она беспрепятственно вышла из своей комнаты и безо всяких приключений добралась до калитки. И когда она подошла к калитке, он ее уже ждал. Но не успел будущий любовник выйти из машины, чтобы заключить ее в объятия и поцеловать в первый раз, как, ay Dies [О Боже (исп.)], ее отец, облаченный во фрак с блестящими при лунном свете посеребренными сединой волосами вышел из-за ствола пальмы, держа pistola, дуло которого показалось ей по крайней мере в два фута длиной.
— Un momento, senor [Минуточку, сеньор (ит.)], — вежливо обратился он к красавцу бразильцу. — Но позвольте вам напомнить, что если вы попытаетесь удрать с моей дочерью, то, как мне ни жаль, у меня есть только один выход, и я им непременно воспользуюсь.
- Предыдущая
- 28/54
- Следующая
