Сын архидемона - Рудазов Александр - Страница 48

К нему я даже не стал приближаться — просто посмотрел в глаза и с силой втянул воздух. А вместе с воздухом — еще что-то невидимое, болезненно вопящее и непередаваемо вкусное. Глаза энгаха сразу утратили выражение, а бездыханное тело упало на траву.

Кажется, я высосал из него душу.

Но это меня сейчас не заботило. Я развернулся к последнему оставшемуся в живых — Джемулану. Он лежал там, где я оставил его пять секунд назад. Не мертвый — только парализованный. В его глазах светился ужас — до него наконец-то дошло, что меня следует бояться.

Я выпотрошил его, как куренка. Вспорол брюхо и выволок наружу связку кишок. Но жизнь в нем все еще теплилась, сознание все еще не угасло. Даже с вывалившимся на траву внутренностями сид продолжал таращиться на меня и — подумать только! — пытался цедить ругательства.

И тогда я принялся его жрать.

Восторг! О, какой это восторг! Я и не представлял, что это до такой степени вкусно! Я с наслаждением рвал жертву на куски, набивал пасть сочным, сладким мясом, истошно хохотал… а где-то за гранью сознания кто-то истерично вопил…

— …патроооооооооооооооооооон!.. — доносился до меня какой-то тоненький писк.

Я ничего не слышал. Меня полностью охватила эйфория — я кувыркался, разбрызгивал кровь и потроха, перебрасывал с руки на руку отрубленную голову.

— Сдох ты наконец-то?! — прохрипел я, глядя в мертвые глаза Джемулана. — Сдох?! Кто теперь главный, а, сука?!!

Эйфория вдруг исчезла, резко сменившись бешенством. Теперь я ненавидел не только проклятого сида — я ненавидел весь мир. Словно обезумевший берсерк, я катался по земле, поливая ее кислотной слюной и взрывая когтями. В глазах почернело, я заорал с такой силой, что с ближайших деревьев осыпалась листва…

…а потом в голове что-то лопнуло. Слабый писк на самой границе сознания куда-то исчез. А я наконец-то пришел в себя и в ужасе уставился на свои руки и наполовину съеденный труп Джемулана.

Твою мать, это же я его сожрал!!!

Никогда еще я не чувствовал себя настолько отвратительно. Да еще и это чувство в голове… больно… черт, как больно… мозг словно погрузили в кислоту…

— Рабан!.. — взвыл я. — Рабан!..

Рабан не отвечал. Молчание. Я чувствовал в голове полную пустоту.

— Рабан!!! — страшно закричал я.

Гробовая тишина и боль в голове говорили о том, что случилось непоправимое.

Я убил Рабана.

Я сидел на траве, прислонившись спиной к толстому дереву, и тупо смотрел на поляну. Изуродованную, обгоревшую, траченную кислотой поляну, на которой все еще валялись полтора трупа. Я неподвижно сидел на одном месте и ждал смерти.

Я яцхен. Мое тело было создано в биологической лаборатории базы «Уран». Создано несовершенным. Тело яцхена и человеческий мозг не сочетаются друг с другом — кровь одного не подходит другому. Только благодаря Рабану я все это время оставался в живых. А теперь его нет, и мое тело стремительно убивает мой мозг.

Не знаю, сколько осталось до конца. Несколько минут? Несколько часов? Я совершенно не помню, сколько прожили остальные пять яцхенов, прежде чем сойти с ума, а затем погибнуть. Я бы спросил об этом у Рабана, да не могу.

Рабана нет. Я это чувствую. Я чувствую, что в мозгу что-то необратимо изменилось. Даже когда Рабан был в отключке из-за шокера Торквемады, такого ощущения в голове не было. Тогда он просто молчал… просто молчал, словно ненадолго уснул или куда-то отлучился. А теперь его нет совсем. И больше не будет.

И Направление отключилось. Совсем отключилось — сколько ни стараюсь что-нибудь нащупать, ни черта не получается. Видимо, оно тоже было завязано на Рабана. Или он сам его на себя перевел — этот мелкий гаденыш много чего у меня в организме перестраивал.

Впрочем, мне сейчас не до Направления. На мозг волна за волной накатывает боль. Раскаленные шурупы. Ведро кислоты. Адское пламя. Все это и многие другие идиотские метафоры. Боль постепенно распространяется ниже — все тело уже горит огнем. Руки двигаются как-то неправильно, хвост почему-то дергается… круги перед глазами плывут.

Наверное, я уже начинаю сходить с ума. Это невозможно определить — ведь каждому сумасшедшему кажется, что он нормален. Были бы здесь другие люди, я бы спросил их — сумасшедший ли я? Может быть, я бы их съел потом. Хочу есть. Не доесть ли мне Джемулана? Все равно я уже начал. Да и тот второй валяется совсем нетронутый.

Вот ведь какая загогулина — какой-то жалкий мозговой полип, крохотная фигня, которая меня все это время только раздражала… и такая большая потеря. Я бы погрустил о бедном погибшем Рабане, но какой в этом смысл, если я все равно скоро к нему присоединюсь?

Не начать ли копать могилу, пока я еще что-то соображаю? Сам себя не похоронишь — никто не похоронит. Двигаться, правда, трудновато…

В глазах совсем потемнело. Уже ничего не вижу.

Ничего не вижу…

Так я пролежал несколько часов. Несколько часов я лежал неподвижно, ожидая перехода в лучший из миров. Потом из-за деревьев брызнули солнечные лучи, и я вдруг осознал, что до сих пор жив. Наступило утро, а я все еще жив.

И не только это. Голова все еще болит, но не так мучительно, как раньше. Тело странным образом пульсирует. Очень, очень необычное ощущение. Может, я все-таки буду жить? Может, мне больше не нужен керанке, чтобы организм нормально функционировал?

— Да, больше он нам не нужен, — неожиданно услышал я.

На миг мне показалось, что это Рабан. Но я тут же сообразил, что голос совершенно другой. Другой тембр, другие интонации. Голос Рабана всегда был каким-то бесплотным — ведь он не говорил по-настоящему, а просто передавал вибрации на мое внутреннее ухо. Но этот бесплотным не был. Он был предельно материальным — из него буквально сочилось самодовольство. И кажется, я где-то уже слышал его раньше…

— Я что-то слышал, или я уже сошел с ума? — осторожно уточнил я.

— Ты не сходишь с ума. И я тоже. Я наконец-то здесь — там, где и должен был быть с самого начала.

И тут я вспомнил, где слышал этот голос.

— Лаларту?! — недоверчиво воскликнул я.

— Лаларту мертв, глупец. Я — это ты сам. Твоя истинная сущность.

Я задумался, пытаясь осознать услышанное. Получалось плохо.

— У меня что — и правда шизофрения? — вздохнул я.

— Можешь называть это так, — спокойно ответил голос. — Я — это я. Демон в тебе. А ты — это ты. Человек во мне. Мы родились полудемоном, и душа у нас состоит из двух половинок.

— А что ж ты раньше не показывался?

— Потому что ты доминировал. До определенного времени меня вообще не существовало — я как бы спал… где-то в глубинах тебя. А потом… потом я вдруг проснулся. Помнишь, как это было в первый раз? Мы еще тогда дрались с Пазузу.

— Так это был ты?

— Это всегда был я. Это наша общая сила, но ты ею пользоваться не умеешь. А я… я умею. Я гораздо лучше тебя умею управлять этим телом… телом демона. И я бы давно освободился, если бы не эта мелкая пакость, которую ты называл Рабаном. Он стабилизировал твой разум. Не давал мне вылезать в любой момент. Я прорывался только изредка — когда ты сам открывал мне дверь. Но теперь твой Рабан погиб, и меня больше ничто не сдерживает.

— Угу. Понятно. И чего тебе от меня надо?

— Скажу прямо. У нас одно тело на двоих. Делиться я не собираюсь. Лучше всего тебе уступить самому. Тогда я даже позволю тебе продолжать существовать. Будешь жить на задворках сознания… теперь уже моего сознания.

— Не говори гоп, пока не стряхнул, — процедил я. — Это мое тело. И всегда было моим. Хрен я тебе его отдам.

— А тебя кто-то спрашивает, что ли? Пшел вон.

Меня немного расстроила его грубость. Вроде как не чужие мы друг другу, а он хамит на ровном месте…

Только что мне с ним делать-то, спрашивается? Был бы то противник из плоти и крови, я б его живо расчекрыжил. А с этим как быть? К голосу в голове мне не привыкать, конечно, но одно дело Рабан, и совсем другое — этот говнюк с голосом покойного папаши.