Книга потерянных вещей - Коннолли Джон - Страница 19

• Предыдущая
• 19/61
• Следующая

— Как называются эти цветы? — спросил Дэвид.

— У них нет названия, — ответил Лесник. — Иногда дети сбиваются с тропы и теряются в лесу, так что больше их никто не видит. Они умирают от когтей диких зверей или от злобы жестоких людей, а их кровь впитывается в землю. Потом вырастает вот такой цветок, часто вдали от того места, где испустил дух ребенок. Они собираются вместе, в точности как испуганные дети. Мне кажется, так лес хранит память о них. Лес чувствует утрату ребенка.

Дэвид уже понял, что Лесник не заговаривает первым, так что ему оставалось задавать вопросы, и Лесник отвечал на них со всей возможной обстоятельностью. Он пытался дать Дэвиду представления о географии этой страны: замок короля лежит далеко на востоке, и земли в той стороне пустынны, лишь редкие поселения нарушают безлюдный пейзаж. Глубокое ущелье отделяет чащу Лесника от территорий на востоке, и путникам нужно преодолеть здешний лес, чтобы продолжить путешествие в замок короля. На юге находится огромное черное море, но немногие отваживались добраться дотуда. Там царят водные твари, морские драконы, огромные волны и вечные шторма. На севере и на западе высятся горные цепи, но они непроходимы, потому что почти целый год с их вершин не сходит снег.

По дороге Лесник рассказал Дэвиду еще кое-что о ликантропах.

— В былые времена, прежде чем появились ликантропы, волки были вполне предсказуемыми существами, — объяснял он. — У каждой стаи, редко превышавшей пятнадцать — двадцать особей, была своя территория, где они жили, охотились и размножались. Затем появились ликантропы, и все изменилось. Стаи начали расти, их отношения усложнились, одни территории увеличивались за счет других, подняла голову жестокость. Раньше умирала примерно половина волчат. Им нужно больше корма, чем их родителям, и если еды не хватало, они голодали. Иногда их убивали собственные родители, но лишь в тех случаях, когда замечали признаки болезни или безумия. В целом волки были хорошими родителями, они делили добычу с молодняком, оберегали его, дарили зверенышам любовь и внимание. Но ликантропы принесли с собой новое отношение к молодняку: они кормят только сильнейших, не больше двух-трех в помете, а иногда обходятся и без этого. Слабых пожирают. Стая остается сильной, но природа ее меняется. Каждый за себя, и между ними нет никакой привязанности. Только власть ликантропов удерживает их под контролем. Мне кажется, без ликантропов они снова стали бы прежними.

Лесник рассказал Дэвиду, как отличить самцов от самок. У самок более узкие морды и лоб. Шеи и плечи у них тоньше, лапы короче, хотя в молодости они проворнее ровесников-самцов, а потому становятся лучшими охотниками и более опасными врагами. В нормальной волчьей стае самки часто бывали вожаками, но и тут ликантропы посягнули на естественный порядок вещей. Среди них были и самки, но важные решения принимали Лерой и его помощники. Возможно, здесь их слабое место, предположил Лесник. Их самонадеянность заставляет отказаться от тысячелетнего женского инстинкта. Теперь ими движет только жажда власти.

— Волки никогда не бросают возможную добычу, разве только если они совсем истощены, — продолжал Лесник. — Они могут бежать и десять, и пятнадцать миль со скоростью куда большей, чем у человека, а потом еще без отдыха пять миль идти рысью. Ликантропы помедленнее их, потому что предпочитают передвигаться на задних лапах, но нам с ними все равно не сравниться. Остается надеяться, что мы найдем лошадей, когда доберемся до нашей сегодняшней цели. Есть там один барышник, а на коня у меня денег хватит.

Здесь не было никаких троп, и оставалось полагаться на чутье и знания Лесника. Чем дальше они отходили от дома, тем чаще он останавливался, изучая заросли мха и следы, оставленные ветром на деревьях. За все время пути им встретилось лишь одно жилище, да и оно лежало в развалинах. Дэвиду оно показалось скорее растаявшим, чем обветшавшим. Каменная труба возвышалась среди руин, почерневшая, но целая. Дэвид заметил расплавленные капли, остывшие и затвердевшие на стенах, искривленные проемы на месте окон. Они прошли близко, у самых развалин, и тогда стало ясно, что в стены вделаны глыбы какого-то светло-коричневого вещества. Дэвид потер рукой дверную коробку, потом отколупнул кусочек ногтем. Он узнал и это вещество, и его легкий запах.

— Это шоколад! — воскликнул он. — И пряник.

Он отломил кусок побольше и уже поднес ко рту, но Лесник выбил лакомство у него из рук.

— Нет, — сказал он. — Может, на вид оно красиво и пахнет приятно, но в нем скрывается яд.

И он рассказал Дэвиду еще одну историю.

Давным-давно жили-были дети, мальчик и девочка. Их отец умер, и мать снова вышла замуж, но отчим оказался человеком недобрым. Он ненавидел детей и с трудом выносил их присутствие в доме. Они стали особенно противны ему, когда выдался неурожай и наступил голод: ведь они ели то, что он мог бы оставить себе. Отчим попрекал их жалкими кусками, которыми вынужден был делиться, и когда сам оголодал, стал намекать жене, что неплохо бы съесть детей и таким образом спастись от смерти, а в лучшие времена она всегда сможет родить новых. Жена была в ужасе, узнав о том, на что способен ее новый муж, стоит ей отвернуться. Но она понимала, что не сможет прокормить детей сама, и потому отвела их в дремучий лес и бросила там на произвол судьбы.

Дети были страшно напуганы и в первую ночь заснули в слезах, но со временем освоились в лесу. Девочка была разумнее и сильнее брата. Именно она научилась устраивать ловушки на маленьких зверьков и птиц, а также похищать яйца из гнезд. Мальчишка предпочитал бродить по лесу или дремать целыми днями в ожидании, когда сестра раздобудет какой-нибудь снеди для них обоих. Он потерял свою маму и хотел вернуться к ней. Несколько дней он плакал с утра до вечера. Ему хотелось, чтобы все стало как прежде, и он не делал ни малейшего усилия, чтобы приспособиться к новому.

Как-то раз он не отозвался на зов сестры. Она отправилась искать брата, оставляя за спиной дорожку из сорванных цветов, чтобы найти обратный путь к их маленькому запасу продовольствия. Наконец она дошла до полянки, где стояла престранная избушка. Стены ее были шоколадные и пряничные, крыша покрыта пластинами ирисок, а стекла в окнах отлиты из прозрачных леденцов. В стены были вделаны миндальные орехи, сливочные помадки и цукаты. Все здесь говорило о сладости и потворстве своим желаниям. Когда девочка увидела брата, он выковыривал из стен орехи, и рот его почернел от шоколада.

— Не бойся, этот дом ничей, — сказал он. — Попробуй. Очень вкусно.

Он протянул ей кусок шоколада, но она отказалась. Ее брат щурился от удовольствия, настолько он был очарован чудесным вкусом этой избушки. Сестра попыталась открыть дверь, но дверь оказалась заперта. Она заглянула в окно, но ничего не увидела, потому что занавески были задернуты. Сестра не хотела угощаться, что-то в этой избушке тревожило ее, но аромат шоколада был слишком манящим, так что она все-таки не удержалась и откусила кусочек. Он оказался еще вкуснее, чем она ожидала, и все ее нутро потребовало еще. Поэтому сестра присоединилась к брату, и они вместе ели и ели, пока не объелись так, что погрузились в глубокий сон.

Потом они проснулись и обнаружили, что лежат вовсе не в траве под деревьями. Они были в доме, запертые в клетке, подвешенной к потолку. Какая-то женщина подбрасывала поленья в печь. Женщина была старая, от нее мерзко пахло. На полу у ног женщины лежали груды костей: останки других детей, ставших ее жертвами.

— Свежее мясо! — бормотала она себе под нос. — Свежее мясо для бабусиной печки!

Маленький мальчик заплакал, но сестра успокоила его. Старуха подошла к детям и принялась разглядывать их сквозь прутья клетки. На лице ее топорщились черные бородавки, а зубы были стертые и покосившиеся, как старые надгробья.

— Ну, кто из вас будет первым? — спросила она.

Мальчик прятал лицо, как будто надеялся укрыться от старухи. Но его сестра оказалась храбрее.

• Предыдущая
• 19/61
• Следующая