Исчезнувшая пожарная машина (Человек по имени Как-его-там) - Шёвалль Май - Страница 46

— Тебе лучше уйти, бэби, — сказала она.

Молодой человек, встал, поднял с пола брюки цвета хаки, надел их и вышел.

— Чао, — сказал он на прощанье.

— Он забавный, — лаконично заметила женщина.

Монссон бросил робкий взгляд на скульптуру. Она изображала пенис в состоянии эрекции, из которого во все стороны торчали шурупы и куски ржавого железа.

— Это всего лишь модель, — сказала она. — В действительности он должен быть высотой сто метров.

Женщина озабоченно нахмурилась.

— Он не вызывает у вас отвращения? — спросила она. — Как вы думаете, его кто-нибудь купит?

Монссон подумал о произведениях монументального искусства, которые украшают его родной город.

— Да, — сказал он. — Почему бы и нет?

— Что вы знаете обо мне? — спросила она, с блеском садистского наслаждения в глазах втыкая еще один кусок железа в скульптуру.

— Очень мало.

— Здесь нечего знать, — сказала она. — Я живу в этом городе уже десять лет и делаю такие скульптуры. Но я никогда не стану знаменитой.

— Вы знали Бертила Олафсона?

— Да, — спокойно ответила она. — Знала.

— Вам известно, что он умер?

— Да. В газетах много писали об этом несколько месяцев назад. Так вы здесь именно поэтому?

Монссон кивнул.

— Что вы хотите знать?

— Все.

— Это слишком много, — сказала она.

Наступило молчание. Она взяла деревянную колотушку с короткой рукояткой и несколько раз без заметного эффекта ударила по скульптуре. Потом почесалась во вьющихся светлых волосах, опустила голову и, нахмурившись, уставилась на свои ноги. Выглядела она вполне привлекательно. В ней была та спокойная, уверенная зрелость, которая так нравилась Монссону в женщинах.

— Хочешь со мной переспать? — внезапно спросила она.

— Да, — сказал Монссон. — Почему бы и нет?

— Отлично. Потом будет легче разговаривать. Открой комод и возьми с верхней полки две чистых простыни. Я запру входную дверь и вымоюсь. Брось грязное белье в корзину вон там.

Монссон взял свежие простыни и застелил постель. Потом сел на кровать, выплюнул на пол свою зубочистку и начал расстегивать рубашку.

Она прошла через комнату. На ногах у нее были шлепанцы на деревянной подошве, через плечо переброшено полотенце. Насколько он смог заметить, у нее не было шрамов на руках и бедрах, а также каких-либо особых примет на теле.

Принимая душ, она пела.

Телефон зазвонил в три минуты девятого, в пятницу, двадцать шестого июля. С самого утра была сильная жара. Войдя в кабинет, Мартин Бек сразу же снял пиджак и начал подворачивать рукава рубашки. Он поднял трубку и сказал:

— Бек слушает.

— Это Монссон. Привет. Я нашел ту женщину.

— Отлично. Где ты сейчас находишься?

— В Копенгагене.

— Что тебе удалось выяснить?

— Довольно много. Например, то, что Олафсон был здесь седьмого февраля вечером. Но это слишком долго рассказывать по телефону.

— Тебе, наверное, стоит приехать к нам.

— Да, я тоже так думаю.

— Ты можешь взять с собой эту женщину?

— Думаю, она вряд ли согласится. К тому же в этом нет необходимости. Я уже с ней побеседовал.

— Когда ты нашел ее?

— В прошлый вторник. У меня было достаточно времени, чтобы с ней поговорить. Я сейчас поеду в Каструп и первым же рейсом вылечу в Арланду.

— Хорошо, — сказал Мартин Бек и положил трубку.

Он задумчиво поглаживал подбородок. Монссон явно что-то не договаривал и к тому же сам, добровольно, вызвался приехать в Стокгольм. Наверное, он в самом деле кое-что обнаружил.

Монссон приехал в управление на Кунгсхольмсгатан в час дня, загорелый, спокойный, в хорошем настроении. Одет он был довольно легкомысленно: сандалеты, брюки цвета хаки и клетчатая рубашка навыпуск.

Женщины с ним не было, однако в руке он держал кассетный магнитофон, который поставил на стол. Потом он огляделся вокруг и сказал:

— Ого, сколько вас… Привет! Добрый день.

Он позвонил из Арланды полчаса назад, и за это время в кабинете успели собраться все известные ему детективы: Хаммар, Меландер, Гюнвальд Ларссон, Рённ. Плюс группа поддержки из Вестберги: Мартин Бек, Колльберг и Скакке.

— Вы что, решили устроить мне овацию?

Мартин Бек отвратительно себя чувствовал, когда оказывался в толпе. Его поражало, как удается Монссону, который был на два года старше него, выглядеть таким уравновешенным и довольным.

Монссон положил ладонь на магнитофон и сказал:

— В общем так. Женщину зовут Надя Эриксон. Ей тридцать семь лет и она скульптор. Родилась и выросла к Арлёв, но больше десяти лет жила в Данин. Арлёв — это деревушка под Мальмё. Сейчас мы послушаем, что рассказала эта женщина.

Он включил магнитофон. Мартину Беку показалось. что в записи голос Монссона звучит как-то странно.

— Беседа с Анной Дезире Эриксон, родившейся шестого мая 1931 года в Мальмё. Скульптор. Не замужем. Известна как Надя.

Мартин Бек навострил уши. То, что Рённ хихикнул, было совершенно очевидно, но ему показалось, что Монссон, на магнитофонной ленте, тоже хихикнул. Впрочем, Монссон тут же продолжил:

— Вы не возражаете, если я попрошу вас повторить все то, что вы рассказали мне о Бертиле Олафсоне?

— Нет, конечно. Погодите секундочку.

Женщина говорила с характерным для провинция Сконе акцентом. Голос у нее был низкий, четкий и резонирующий. На ленте слышались какие-то шорохи. Потом Надя Эриксон сказала:

— Я познакомилась с ним почти два года назад, в сентябре 1966 года, а в последний раз мы виделись в начале февраля этого года. Он приезжал сюда регулярно, как правило, в начале каждого месяца и останавливался на один-два дня. Иногда на три, но не больше. Обычно он приезжал пятого и уезжал седьмого или восьмого. В Копенгагене он жил у меня, и, насколько мне известно, никогда в других местах не останавливался.

— А почему он приезжал с такой регулярностью?

— Он был обязан соблюдать что-то вроде расписания. Каждый раз, когда он останавливался здесь, он приезжал из-за границы, обычно через Мальмё. Иногда он мог прилететь самолетом или приплыть на одном из паромов с континента. Здесь он останавливался на пару дней. Он приезжал сюда, чтобы с кем-то встретиться и должен был делать это раз в месяц.

— Чем занимался Олафсон?

— Он называл себя бизнесменом. В некотором смысле он им был. Воры ведь тоже бизнесмены, разве не так? За первые шесть месяцев нашего знакомства он ничего не сказал о том, чем занимается или откуда приехал. Однако потом он разговорился. Тут-то все и выяснилось. Оказалось, что он относится к тем людям, которые просто не способны держать язык за зубами. Он был хвастливым. Я не любопытна и никогда не задавала ему никаких вопросов. Думаю, именно поэтому ему хотелось поговорить. Мое молчание приводило его в бешенство. Не знаю, стоит ли обо всем этом… О Боже, ну и жара…

Монссон перекатил во рту зубочистку, без всякого стеснения почесал в паху и сказал:

— Сейчас будет небольшая пауза. По техническим причинам.

Через тридцать секунд мертвой тишины снова раздался женский голос:

— Да, Бертил был неудачником. Он был по-деревенски хитрым, но вместе с тем туповатым и хвастливым. Вряд ли ему могло повезти в жизни. У него буквально кружилась голова от любого мало-мальски заметного успеха. Например, стоило ему заработать немного денег, он начинал мнить из себя Бог знает что и был уверен, что никто, кроме него, на такое не способен. У него вечно были грандиозные планы, он непрерывно что-то говорил о больших переменах, которые скоро наступят в его жизни. К тому же он переоценивал свой ум и вовсе не отличался скромностью. Когда он наконец понял, что я догадываюсь, каким бизнесом он занимается, то попытался выдать себя за крупного гангстера и начал что-то нести об аферах в миллионы крон, убийствах людей велосипедными цепями и прочей чепухе. В действительности же, как я уже сказала, он был неудачником.