Богиня весны - Каст Филис Кристина - Страница 47

• Предыдущая
• 47/77
• Следующая

Гадес осторожно наклонился к богине. Сначала он поцеловал ее в закрытые глаза, потом коснулся губами ее губ. Это был легкий и робкий поцелуй, но когда руки богини обхватили его плечи, а губы раскрылись ему навстречу, Гадес невольно впился в нее. Она была рядом, в его руках, живая и настоящая. На этот раз ему не нужно было воображать, что он касается ее. Неудовлетворенное, подавленное желание загорелось в его крови. И со стоном наслаждения он целовал ее снова и снова. Богиня была мягкой, теплой и пахла амброзией. Руки Гадеса скользнули под укрывавший богиню плащ и сжали талию. Потом темный бог стал ласкать ее бедра, повторяя то, что видел в мечтах. Одна его рука зарылась в шелковые волосы, и Гадес почувствовал, как участилось дыхание Персефоны, когда другая его рука заскользила вверх и вниз по ее бедру. Шелковая ткань ночной сорочки не могла помешать ему. Богиня передвинулась на его коленях, и отвердевшая плоть бога плотно прижалась к ее округлым ягодицам.

Стон, вырвавшийся из его горла, был низким, почти угрожающим. Как он мог так долго жить без нее? Он желал ее так, что огонь страсти мог сжечь его заживо.

Его рука снова вернулась к соблазнительному изгибу талии и двинулась вверх. Он ощутил полную округлость груди, и в его памяти вспыхнули темно-розовые соски, блестевшие от воды и масла. Кончики его пальцев нащупали твердый бутон и осторожно сжали его сквозь тонкий шелк.

Персефона задохнулась и негромко вскрикнула.

Этот звук проник сквозь багровый туман похоти, затянувший ум темного бога, и Гадес отпрянул. Оказалось, что его плащ уже брошен на землю, а Персефона лежит на нем, обнаженная и дрожащая. Волосы богини растрепаны, губы распухли... О, великие боги, да что же с ним такое происходит?! Он что, совершенно не владеет собой? Он не хотел, чтобы все произошло вот так, ведь даже самые молодые дураки понимают, что не следует набрасываться на богинь посреди леса... Ругаясь себе под нос, Гадес встал и резко поставил Персефону на ноги. К ее перепачканной ночной сорочке прилипли сосновые иглы, и Персефона выглядела такой невероятно юной и обольстительной, когда смотрела на него... и на ее чувственных губах играла смущенная улыбка...

Гадес сгорал от стыда. Ему ведь по-прежнему хотелось бросить ее на землю и овладеть ею прямо здесь. Он яростно стряхнул сосновые иглы, налипшие на ее одежду, бормоча несвязные извинения.

Сила страсти темного бога разбудила в Лине желание такое сильное, такое невыносимое, что это почти пугало. Но, видя, как безумная страсть, искажавшая лицо Гадеса, сменяется выражением то ли гнева, то ли смущения, она взяла себя в руки и приказала своим мыслям прийти в порядок. Конечно, у нее никогда не было любовника-бога, но она определенно не была наивной девственницей, и ей не следует вести себя как невинная девица.

— Я привел тебя сюда не для того, чтобы... чтобы... — Гадес горестно покачал головой и снова принялся отряхивать иголки с ее сорочки. — Чтобы наброситься на тебя, как зверь.

Он разозлился на себя, с облегчением подумала Лина. Он был подавлен. Лина взяла его за руку и заглянула в глаза.

— Гадес, прекрати! Все в порядке. Чего ты засуетился?

— Богиня заслуживает куда большего, чем кувыркание на голой земле.

Улыбка Лины была мягкой, чувственной.

— Не стану говорить за других богинь, но мне это кувыркание понравилось. — Она положила руки на его одетую в кожу грудь. От Гадеса исходил все такой же обжигающий жар. — И я совсем не сидела на голой земле. Подо мной были твои колени и твой плащ.

Гадес шумно вздохнул. Тоскливое выражение глаз сделало его на несколько сотен лет старше. Темный бог осторожно коснулся щеки Персефоны. И заговорил голосом, низким от обуревавших его чувств:

— Конечно, я привел тебя сюда не для того, чтобы соблазнить, но вдруг понял, что не могу не думать о тебе... и не могу удержать собственные руки. Я хочу тебя больше всего на свете, Персефона, и пусть мне помогут древние боги, — резко закончил он.

— Тогда пусть боги помогут нам обоим, Гадес, — сказала Лина.

И когда губы темного бога коснулись ее губ, она отказалась думать о Деметре и завтрашнем дне.

Гадес прервал поцелуй, пока еще мог владеть собой. Она была такой мягкой, так раскрывалась перед ним... Сомнений не оставалось, она желала его, но Гадесу мало было владеть ее телом. Ему нужна была ее душа. И невероятно нежным жестом он снова набросил ей на плечи свой плащ и обнял Персефону.

— Становится холодно. Нам лучше вернуться во дворец.

Он отвел с лица богини длинную прядь волос, отметив, что в ее глазах мелькнуло разочарование. Вот и хорошо, подумал он. Пусть она желает его, стремится к нему, пока ей не захочется узнать его не только физически.

Он повел ее обратно по той же тропе, убегавшей ко дворцу. Мысли Лины неслись в бешеном круговороте. Она все еще ощущала себя слишком разгоряченной, но в ее обостренные чувства странным образом вливалось воспоминание о прекрасной сцене ухода любящих, которую она наблюдала на берегу Леты. Мысль о бесконечной преданности чудесной пары не оставляла Лину. Ее рука, лежавшая на руке Гадеса, чувствовала пульс темного бога — ровный и сильный.

Он привел ее к Лете, чтобы показать перерождение двух душ, но он не воспользовался моментом... хотя он бы вполне мог овладеть Линой прямо там, на берегу. Но он этого не сделал. Гадесу нужно было нечто большее, нежели простой секс. В уме Лины как будто зазвенели тревожные колокольчики. Любовь... он показал ей свой идеал любви. Разве он не говорил уже, что уверен: смертные куда лучше понимают любовь, чем боги? А бывают ли у богов вечные союзы? Лина этого не знала. О бессмертных ей было известно лишь то, что она не слишком внимательно прочла много-много лет назад. И помнила только, что древние боги были весьма переменчивы, что они бросали возлюбленных из простого каприза. Но все это уж слишком не соответствовало тому, что она узнала о боге, шагавшем рядом с ней.

Лина посмотрела на темный профиль Гадеса. Кто бы мог поверить, что ей доведется найти такую страсть и такую романтику в стране умерших? Гадес, почувствовав взгляд Лины, посмотрел на нее. Его губы дрогнули, он чуть заметно улыбнулся.

— У тебя такой вид, как будто тебя мучает сотня-другая вопросов. Я уже позволял себе не отвечать, но обещаю: теперь я вспомню о хороших манерах и не оскорблю свою гостью.

Лина почувствовала, как вспыхнули щеки, но понадеялась, что ночная полутьма скроет это. Она совершенно забыла, как огрызнулась на него и как он стремительно ушел... Казалось, все это произошло сто лет назад и не с ними. Лина слегка прижалась к Гадесу, наслаждаясь ощущением сильной руки и тем, как темный бог внимательно склонялся к ней.

— Мы видели сегодня нечто совершенно чудесное, — сказала она.

— Да, и это лучшая в мире магия... та, которую творят души и которая не создана богами.

— Разве боги не сводят души вместе?

Гадес фыркнул.

— Нет. Души смертных сами находят друг друга; они не нуждаются во вмешательстве богов.

Его слова породили у Лины новый вопрос.

— А те, кто уже умер, тоже могут влюбиться? — спросила она, вспомнив, как смущалась Эвридика при виде Яписа. — Или только те, кто любил друг друга при жизни, обладают даром любить и после смерти?

— На этот вопрос ты можешь ответить и сама, Персефона.

Лина удивленно посмотрела на него, однако Гадес продолжал рассуждать:

— Подумай, богиня. Что такое любовь? Что рождает ее — тело или душа?

— Ну, если ты говоришь об истинной любви, а не о страсти или похоти, то я бы сказала: ее рождает душа.

Гадес кивнул.

— Да, тело — всего лишь оболочка, временное облачение для истинной сути.

— Значит, те души, что находятся в Элизиуме или даже в твоем дворце, могут полюбить?

— Любой из бесчисленных умерших, если он готов к настоящей любви, может найти свою пару. — Гадес нахмурился. — Но далеко не все души способны на это чувство.

— Ты говоришь о душах смертных или о душах богов?

• Предыдущая
• 47/77
• Следующая