Богиня весны - Каст Филис Кристина - Страница 64

• Предыдущая
• 64/77
• Следующая

— Унеси меня отсюда, — всхлипнула Персефона и прижалась лицом к его плечу.

Призрачные женщины молча наблюдали, как владыка умерших нес их богиню во дворец. Хотя лицо бога было мрачным, Персефона крепко обнимала его за широкие плечи, уткнувшись носом в шею. По толпе духов пробежал облегченный шепоток. Персефона придет в себя. Любовь темного бога поможет ей. Голоса умерших шелестели, как ветер в ветвях ивы, когда призраки постепенно расходились, покидая дворцовые сады.

— Эвридика! — взревел Гадес, входя во дворец. Бледная девушка мгновенно возникла перед ним вместе с Яписом. — Приготовь ванну для богини. Погорячее.

— Да, господин, — кивнула Эвридика и тут же исчезла.

Япис пошел рядом с темным богом.

— Что я могу сделать?

— Отправляйся к Бахусу. Скажи ему, мне нужно самое сильнодействующее вино. Такое, которое может успокоить душу богини.

— Сделаю, господин. — Но прежде чем отправиться выполнять приказ, Япис коснулся лба Персефоны. — Поправляйся, богиня, — прошептал он и испарился.

Гадес быстро донес Персефону до ее покоев. Душистый пар уже наполнял ванную комнату, и Гадес вошел во влажный туман, где хлопотала Эвридика, доставая с полок пушистые полотенца и выбирая мягкие губки.

Рядом с зеркальной стеной ванной комнаты стояло просторное кресло. Гадес с неохотой опустил в него Персефону. Ее руки безжизненно соскользнули с его плеч. Богиня сидела неподвижно, с закрытыми глазами. Гадес опустился перед ней на колени.

— Персефона, ты уже дома, — сказал он.

По телу богини пробежала легкая дрожь.

— Любимая, ты меня слышишь?

Персефона открыла глаза и посмотрела на него.

— Я тебя слышу, — произнесла она.

— Ты знаешь, где находишься?

— Я в твоем дворце.

— Верно. — Он ободряюще улыбнулся, стараясь не замечать неживого тона ее голоса.

В комнате возник Япис. В одной руке он держал хрустальную бутыль с вином рубинового цвета, в другой — хрустальный же бокал. Даймон наполнил бокал, и по ванной комнате поплыл опьяняющий аромат. Это была смесь запахов спелого винограда, медовых трав, зрелой пшеницы и летней ночи в полнолуние.

Япис подал бокал Персефоне.

— Выпей, богиня. Оно тебя оживит.

Персефона попыталась взять бокал, но ее рука так сильно дрожала, что бокал едва не упал. Гадес положил пальцы на руку богини, помогая донести вино до губ. Персефона сделала большой глоток. Магия вина бессмертных подействовала почти мгновенно, согревая ее. Вскоре дрожь в руках богини утихла настолько, что она смогла удержать бокал без помощи Гадеса.

— А теперь уходите, — приказала Эвридика, беря дело в свои руки. — Богине нужно искупаться.

Гадес встал, но не спешил покинуть ванную комнату.

— Мой господин, я позову тебя, как только будет можно, — пообещала Эвридика.

Но Гадес все еще колебался.

— Персефона, я буду неподалеку.

Богиня посмотрела на него.

— Не стрит тревожиться. Я уже вернулась, — сказала она.

И хотя ее голос звучал все так же невыразительно, Гадес кивнул, и они с Яписом вышли из ванной.

Гадес шагал взад-вперед по коридору перед покоями богини. Сколько времени нужно, чтобы искупаться? Эта девушка вообще когда-нибудь позовет его? Ему хотелось ворваться в спальню богини и приказать Эвридике убираться подальше. А потом он заставит Персефону выслушать его. Она должна услышать его извинения. Он глупый, неопытный в любви, ревнивый бог. Гадес вздохнул. Она ведь его знает. Нетрудно будет объяснить ей, почему он совершил такую ужасную ошибку.

Дверь спальни открылась, в коридор вышла Эвридика. И осторожно закрыла дверь за собой.

— Как она? — спросил Гадес.

Эвридика пристально посмотрела в лицо темного бога, прежде чем ответить. Когда же она заговорила, ее голос звучал так, словно девушка постарела сразу на много лет:

— Она в печали, господин.

Гадес провел рукой по волосам.

— Это я виноват.

— Да, ты, — просто ответила Эвридика.

Гадес напряженно кивнул и повернулся к двери. Бледная рука Эвридики остановила его.

— Будь терпелив. Обращайся с ней поосторожнее. Женщине трудно полюбить снова после того, как ей причинили боль.

Рядом с Эвридикой возник Япис. Он обнял призрачную девушку за плечи, и она прижалась к даймону.

— Да, женщине трудно полюбить после того, как ее обидели, но это возможно, господин, — сказал даймон своему богу.

Даймон и Эвридика медленно пошли по коридору, и Гадес проводил их взглядом. Они отлично подходили друг другу. Он глубоко вздохнул и вошел в покои Персефоны.

Богиня, одетая в легкий шелковый халат бледно-желтого цвета, свернулась на кушетке перед огромными окнами. Бархатные занавеси были отодвинуты, и Персефона как будто рассматривала укрытые ночной тьмой сады, понемножку отпивая из бокала вино Бахуса.

— Твои сады воистину прекрасны, — сказала она, не глядя на Гадеса.

Он пересек комнату и остановился рядом с кушеткой.

— Спасибо. Я рад... — Он умолк.

Ему совсем не хотелось начинать пустую беседу. Эвридика предупредила его, что следует быть терпеливым и осторожным, и он намеревался последовать ее совету. Но он должен был излить то, что лежало у него на сердце. Он сел на кушетку рядом с богиней.

— Пожалуйста, прости меня. Я дурак, — сказал он.

Персефона повернулась к нему.

— Я узнал, что ты собираешься меня покинуть, и захотел первым порвать с тобой. Я думал, это спасет меня от боли. Я думал, я смогу вернуться к прежнему, к той жизни, которую вел до того, как полюбил тебя. Я ошибался. Это было эгоистично. Я не подумал о твоих чувствах. Я думал только о себе, как настоящее древнее одинокое чудовище.

Лина вскинула руку, заставляя его замолчать.

— Ни слова больше! Ты бог. Ты просто вел себя, как положено богу.

Гадес сжал ее пальцы.

— Нет! Я не такой, как другие. Все, что я сказал тебе тогда, в кузнице, было ложью. Я был разгневан. Мне было больно. Мне было трудно понять, как ты можешь быть со мной и в то же время с Аполлоном. Я... — Он запнулся. — Я не привык менять возлюбленных, как это принято у бессмертных.

— Гадес, Аполлон никогда не был моим любовником.

Темный бог всмотрелся в ее лицо.

— Я видел, как он тебя обнял.

Лина удивленно моргнула.

— Ты был там?

— Я пошел за тобой. Я слышал, как Деметра напоминала тебе, что любовь бессмертных коротка, а потом видел, как Аполлон тебя обнял.

— Если бы ты задержался, ты увидел бы и то, что было дальше. Мне не нужен Аполлон, Гадес. И если бы слова Деметры не расстроили меня так сильно, я бы никогда не позволила ему прикоснуться ко мне.

Гадес провел ладонью по лбу.

— Так ты не испытываешь влечения к Аполлону?

— Нет.

Гадес склонил голову.

— Тогда боль, которую я причинил тебе, вообще не имела причины. Я не знаю, сможешь ли ты меня простить, но прошу, поверь, когда я говорю, что люблю тебя, я говорю правду, Персефона.

Она отвернулась.

— Ты не меня любишь, Гадес. Ты любишь ту, которую принимаешь за меня. Меня ты вообще не знаешь.

— Как ты можешь говорить такое?

— Ты любишь богиню, а не женщину, что обитает в ее теле.

— Ты ошибаешься, Персефона, но позволь сказать тебе, что именно я люблю, а уж потом решай. Меня очаровывает твой интерес ко всему вокруг. Я радуюсь, что ты видишь мои владения совершенно новым, восторженным взглядом. Я люблю твое чувство юмора. Я люблю твои честность и доброту. Я схожу с ума от твоей свободной страсти. Мне нравится, как ты очаровываешь животных. Я люблю твою преданность. И особенно я люблю твое упрямство, потому что именно благодаря твоему упрямству один древний бог выбрался из ловушки вечного отрицания и одиночества. — По щекам Персефоны медленно потекли слезы, и Гадес осторожно смахнул их. — А теперь скажи, что я люблю — богиню или ее душу?

— Но ты не знаешь... ты просто не можешь знать, — убитым тоном произнесла она.

• Предыдущая
• 64/77
• Следующая