Сад костей - Герритсен Тесс - Страница 33

• Предыдущая
• 33/83
• Следующая

— Тогда ты знаешь, что именно я ее и нашел.

— В любом случае, это одна из версий. Норрис поднял таза.

— А что, есть другие?

— Разнообразных слухов множество. И, к сожалению, они омерзительны.

Норрис снова уставился на свои голые колени.

— Будь добр, подай мне, пожалуйста, брюки. Здесь чертовски холодно.

Венделл передал ему штаны, а затем отвернулся и стал смотреть в окно. Одеваясь, Норрис заметил пятна крови на отворотах брюк. На какую вещь ни глянь, всюду кровь Мэри Робинсон.

— И что же обо мне говорят? — поинтересовался он. Венделл снова обернулся к нему.

— Ты появлялся в больнице вскоре после каждого из преступлений, и это странное совпадение.

— Но ведь это не я обнаружил тело Агнес Пул.

— Однако ты был там.

— И ты тоже.

— Я тебя не обвиняю.

— Тогда что ты тут делаешь? Решил взглянуть на жилище Потрошителя? — Поднявшись, Норрис надел подтяжки.

— Представляю, как можно посплетничать об этом. Такую пикантную подробность не грех посмаковать с гарвардскими дружками, попивая мадеру.

— Ведь на самом деле ты обо мне так не думаешь, верно?

— Но я знаю, что ты думаешь обо мне.

Венделл подошел к Норрису. Он был гораздо ниже, и его взгляд напомнил юноше глазки маленького злобного терьера.

Ты сразу же стал вести себя заносчиво — с самого первого дня. Бедный фермерский мальчишка, все с тобой в контрах. Никто не хочет быть твоим другом, потому что у тебя недостаточно добротный сюртук и в карманах не водится лишней мелочи. Ты действительно думаешь, что я так считаю? Будто ты не стоишь моей дружбы?

— Я знаю, какое место занимаю в вашем кругу.

— Не думай, что способен читать мои мысли. Мы с Чарлзом много раз пытались принять тебя в нашу компанию, чтобы ты не чувствовал себя чужим. А ты продолжаешь держаться на расстоянии, словно заранее решил, что никакой дружбы у нас не получится.

— Мы коллеги, Венделл. Но не более. У нас общие наставник и старик ирландец. А еще мы иногда выпиваем вместе. Но — взгляни на эту комнату. Ты сразу увидишь, что в остальном нас мало что объединяет.

— У меня гораздо больше общего с тобой, чем с Эдуардом Кингстоном.

— О да, — рассмеялся Норрис. — Только взгляни на наши одинаковые атласные жилеты! Назови хоть что-нибудь нас объединяющее, кроме старика ирландца на столе прозекторской.

Венделл повернулся к столу, на котором лежал учебник Вистара.

— Во-первых, ты занимаешься.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Это и есть мой ответ. Ты сидишь здесь, в холодной мансарде, сжигаешь свечи до последней капли сала и занимаешься. Для чего? Для того только, чтобы в один прекрасный день надеть цилиндр? Как-то не очень мне в это верится. — Венделл повернулся к Норрису. — Думаю, ты учишься по той же причине, что и я. Потому что веришь в науку.

— Ну вот, теперь ты решил, что способен читать мои мысли.

— Вспомни тот день, когда мы делали обход палаты с доктором Краучем. Одна из женщин слишком долго мучилась родами. Он порекомендовал пустить ей кровь. Помнишь?

— И что же?

— Ты поспорил с ним. Сказал, что проводил эксперименты с коровами. И что кровопускание никакой пользы не принесло.

— И был за это как следует высмеян.

— Но ты же наверняка знал, что так оно и будет. И все равно сказал это.

— Потому что это правда. Я научился этому у коров.

— И гордость не мешает тебе учиться у коров.

— Я фермер. У кого же мне еще учиться?

— А я сын священника. Думаешь, то, чему мой отец учил со своей кафедры, оказалось столь же полезно? Любой фермер знает куда больше о рождении и смерти, чем простой человек, сидящий щ церковной скамье.

Норрис, фыркнув, обернулся и протянул руку к сюртуку — единственной вещи, на которой не было крови Мэри

Робинсон, и то только потому, что прошлой ночью он оставил его дома.

— У тебя странные представления о величии фермеров.

— Я всегда знаю, когда передо мной человек науки. А еще я понял, что ты великодушен.

— Я великодушен?

— Это было в прозекторской, когда Чарлз превратил старика ирландца в кровавое месиво. Все мы прекрасно знаем, что одна осечка — и Чарли могут выгнать из колледжа. Но ты вышел и заступился за него, хотя ни Эдвард, ни я этого не сделали.

— Вряд ли это можно назвать великодушием. Просто мне была невыносима даже мысль о том, что взрослый мужчина может расплакаться.

— Норрис, ты отличаешься от большей части наших студентов. У тебя есть призвание. Неужели ты думаешь, что

Чарли Лакауэю есть дело до анатомии, до materia medical? Он здесь только потому, что этого хочет его дядя.

Потому что его отец и дед были врачами, а у него самого не хватает духу восстать против родных. А Эдвард? Он даже не старается скрыть равнодушие. Половина студентов занимаются лишь для того, чтобы порадовать родителей, другие же в большинстве своем хотят выучиться какому-нибудь ремеслу, которое обеспечило бы им безбедное существование.

— А почему же здесь ты? Потому что у тебя тоже призвание?

— Признаюсь, медицина — не первая наука, на которую пал мой выбор. Но поэт вряд ли может заработать себе на жизнь. Хотя меня и публиковали в «Дейли эдвертайзере».

Норрис с трудом сдержал смешок. Вот уж действительно никчемная профессия, такая подходит только обеспеченным счастливчикам, тем, кто может с легкостью тратить драгоценное время, пописывая стишки.

— Боюсь, я не знаком с твоими сочинениями, — дипломатично признался он.

Венделл вздохнул.

— Тогда ты, верно, понимаешь, почему я решил не посвящать всю свою жизнь поэзии. К изучению права я тоже оказался непригоден.

— Так значит, к медицине ты обратился в последнюю очередь. Не очень-то это похоже на призвание.

— Но медицина стала моим призванием. Я знаю, что создан для этого.

Норрис протянул руку к пальто и на секунду замешкался, глядя на кровавые пятна. Но все-таки надел его.

Всего одного взгляда на улицу, на иней, который покрывал траву, хватило, чтобы понять: сегодня понадобится вся теплая одежда, какую можно найти в его жалком гардеробе.

— Прошу меня простить, но я должен успеть хоть что-то сделать сегодня. Мне нужно объяснить свое отсутствие доктору Краучу. Он еще в больнице?

— Норрис, если ты в больницу, я должен предупредить тебя кое о чем.

Норрис повернулся лицом к Венделлу.

— О чем?

— Видишь ли, пациенты и служащие судачат о всяком. Ты вызываешь у них сомнения. Они боятся.

— Считают, что это я убил ее?

— Попечители разговаривали с господином Праттом.

— Надеюсь, они не стали слушать этот вздор?

— Им пришлось слушать, у них не было выбора. Они в ответе за поддержание порядка в больнице. Они могут наказать любого доктора. И уж конечно способны запретить начинающему студенту-медику приходить в палаты.

— И как же я тогда буду учиться? Как мне продолжать занятия?

— Доктор Крауч пытается их урезонить. Доктор Гренвилл тоже выступает против этого запрета. Но есть и другое…

— Другое?

— Слухи, которые поползли среди родственников больных. И на улицах тоже.

— И что же говорят?

— Некоторые убеждены: раз ей отрезали язык, значит, убийца — студент-медик.

— Или тот, кто забивал животных, — добавил Норрис. — И то, и то обо мне.

— Я просто пришел сказать, как обстоят дела. Что есть люди, которые… э-э… боятся тебя.

— А почему же ты меня не боишься? Почему ты полагаешь, что я невиновен?

— Я ничего не полагаю.

Норрис горько усмехнулся.

— О, действительно верный друг!

— Черт возьми, любой друг поступил бы так же! Сказал бы тебе правду: твое будущее в опасности. — Венделл направился к двери. Затем, остановившись, посмотрел на Норриса. — Такой упрямой гордости я не встречал ни в одном богатом сынке, из-за нее ты видишь мир в мрачных красках. Мне не нужен такой друг, как ты. Я не хочу иметь такого друга.

Он резко открыл дверь.

— Венделл.

— Было бы разумно поговорить с доктором Краучем. И поблагодарить его за то, что он тебя защищал. Потому что он заслужил по крайней мере благодарность.

• Предыдущая
• 33/83
• Следующая