Похититель теней - Леви Марк - Страница 13
- Предыдущая
- 13/36
- Следующая
Встретив Клеа, я понял, что все теперь будет иначе. В школе одноклассники позеленеют от зависти, когда узнают, что у меня есть глухонемая подруга, и я заранее радовался, представляя себе, какое лицо будет у Элизабет.
Клеа пишет пальцем в воздухе слова – этакая летучая поэзия. Элизабет ей и в подметки не годится. Мой папа говорил, что никогда не надо сравнивать людей, ведь каждый человек ни на кого не похож, главное – найти непохожесть, лучше всего подходящую именно тебе. Клеа была моей непохожестью.
Назавтра после нашего приезда, в ясное солнечное утро, Клеа подошла ко мне, когда мы гуляли в порту. Никогда еще мы с ней не стояли так близко. Наши тени на дамбе соприкоснулись, я испугался и отпрянул. Клеа не поняла, почему я это сделал. Она посмотрела на меня долгим взглядом, и я увидел в ее глазах боль, потом повернулась и убежала. Я звал ее что было мочи, но она даже не оглянулась. Ну и дурак же я, она ведь не могла меня услышать! А я мечтал взять ее за руку с первых минут нашей встречи. Вдвоем у моря мы выглядели бы куда лучше, чем Элизабет и Маркес под чахлым каштаном на школьном дворе. Я отступил лишь потому, что ни за что на свете не хотел украсть ее тень. Да, я не хотел знать о ней ничего, кроме того, что она сама скажет мне руками. Но Клеа не могла об этом догадаться, и мое невольное движение ранило ее.
Весь вечер я думал, как бы выпросить у нее прощение и помириться.
Взвесив все «за» и «против», я убедился, что есть лишь один способ загладить причиненное зло: сказать ей правду. Разделить мою тайну с Клеа – на мой взгляд, это был единственный выход, если я действительно хотел, чтобы мы лучше узнали друг друга. Какая может быть дружба, если не можешь человеку довериться?
Оставалось придумать, как открыть ей секрет. Языком глухонемых я владел еще слабо и вряд ли смог бы рассказать жестами такую историю.
Назавтра с утра было пасмурно. Опустившись на колени у края дамбы, Клеа пускала по воде плоские камешки. Ее мама, на радостях, что у дочки появился друг, показала мне ее излюбленное место, куда она уходила каждое утро. Я подошел и сел рядом с ней. Мы долго смотрели, как разбиваются о берег волны. Клеа не обращала на меня внимания, будто меня здесь и не было. Собрав все силы, я протянул руку в надежде коснуться ее, но она вскочила и запрыгала с камня на камень, быстро удаляясь. Я последовал за ней, обогнал и показал пальцем на наши вытянувшиеся на дамбе тени. Жестом попросив ее не двигаться, шагнул – и моя тень накрыла ее. Я отступил, и глаза Клеа стали еще больше. Она сразу поняла, что произошло. Немудрено для мало-мальски наблюдательного человека: у тени передо мной были длинные волосы, у тени перед ней – короткие. Я заткнул уши, надеясь, что ее тень так же нема, как хозяйка, но все же успел услышать ее шепот: «На помощь, помоги мне». Я присел, крикнул: «Замолчи, умоляю, замолчи!» – и поспешно наклонился, чтобы наши тени снова пересеклись.
Клеа нарисовала в воздухе большой вопросительный знак. Я пожал плечами и на этот раз ушел сам. Клеа побежала следом, и я, испугавшись, что она поскользнется на камнях, замедлил шаг. Она взяла меня за руку, давая понять, что хочет разделить со мной тайну. Чтобы мы были квиты.
В самом конце дамбы есть маяк, совсем маленький. Он стоит там так одиноко, что кажется, будто родители его бросили и он перестал расти. Его фонарь давно погас и больше не освещает море.
Этот старый заброшенный маяк в конце дамбы и есть тайное убежище Клеа. С тех пор как она показала его мне, мы приходим туда каждый день. Пробравшись под цепью, на которой висит ржавая табличка с надписью «Вход воспрещен», мы толкаем железную дверь, замок которой, разъеденный солью, приказал долго жить, и карабкаемся по лесенке на смотровую площадку. Клеа поднимается первой, и мы сидим часами под куполом, вглядываясь в горизонт и высматривая корабли. Легким движением левой руки Клеа рисует волны, а правая колышется, изображая проплывающие вдали паруса. Когда день клонится к закату, она сводит большие и указательные пальцы в круг: солнце ее рук встает за моей спиной, и ее смех звуками виолончели гулко отдается от стен.
Когда вечером мама спрашивает меня, где я провел день, я называю место на пляже в противоположной стороне от маяка – он принадлежит только нам с Клеа, этот малыш-маячок, заброшенный маяк, который мы как будто усыновили.
На третий день Клеа не захотела подниматься под купол, а осталась сидеть у подножия маяка, и по ее хмурому лицу я понял, что она чего-то от меня ждет. Она достала из кармана блокнотик и протянула мне, написав:
«Как ты это делаешь?»
Я ответил ей на том же листке:
«Что делаю?»
«Твой фокус с тенями», – написала Клеа.
«Понятия не имею, так вышло само собой, я бы прекрасно без этого обошелся».
Карандаш прошуршал по бумаге, Клеа зачеркнула строчку, внезапно передумав. Под чертой я все же прочел: «Ты спятил», но ниже она написала другое:
«Повезло тебе. А тени с тобой разговаривают?»
Как она сумела догадаться? Я просто не мог ей солгать.
«Да!»
«А моя тень немая?»
«Нет, вряд ли».
«Вряд ли или точно?»
«Она не немая».
«Правильно, я ведь тоже не немая в голове. Ты хочешь поговорить с моей тенью?»
«Нет, я лучше поговорю с тобой».
«Что она тебе сказала?»
«Ничего особенного, разговор был очень короткий».
«У моей тени красивый голос?»
Я не сразу понял, как важен был для Клеа этот вопрос. Все равно что слепой спросил бы меня, как выглядит его отражение в зеркале. Непохожесть Клеа была в ее немоте, это делало ее единственной в моих глазах, но сама Клеа мечтала походить на любую девочку своего возраста, имеющую возможность изъясняться не только жестами. Знала бы она, как хороша ее непохожесть.
Я взял карандаш.
«Да, Клеа, голос у твоей тени чистый, нежный и мелодичный. Совсем как ты».
Я покраснел, написав эти строчки, и Клеа, прочитав их, покраснела тоже.
«Почему ты грустишь?» – спросила она.
«Потому что каникулы скоро кончатся, и я буду по тебе скучать».
«У нас еще целая неделя впереди, и потом, если ты приедешь на следующий год, будешь знать, где меня найти».
«Да, у маяка».
«Я буду ждать тебя здесь с первого дня каникул».
«Обещаешь?»
Клеа нарисовала руками обещание. Получилось куда красивее, чем словами.
Сквозь облака проглянуло солнце, Клеа подняла голову и написала в блокноте:
«Я хочу, чтобы ты еще раз наступил на мою тень и рассказал мне, что она тебе скажет».
Я колебался, но мне хотелось сделать ей приятное, и я подвинулся к ней. Клеа положила руки мне на плечи и приблизилась вплотную. Мое сердце забилось так неистово, что я позабыл о тенях и видел только огромные глаза Клеа у самого моего лица. Наши носы соприкоснулись, Клеа выплюнула жевательную резинку, ноги у меня стали ватные, казалось, я вот-вот потеряю сознание.
Я слышал в одном фильме, что у поцелуев вкус меда, но мой с Клеа поцелуй имел вкус клубничной жевательной резинки, которую она выплюнула перед тем, как наши губы встретились. Слыша, как колотится в груди сердце, я подумал, что от поцелуев, возможно, умирают. И все же мне хотелось еще, но Клеа отодвинулась. Она смотрела мне прямо в глаза. Улыбнувшись, она написала на листке бумаги:
«Ты мой похититель тени, где бы ты ни был, я всегда буду думать о тебе», – и убежала.
Вот как круто может повернуть жизнь в августе. Достаточно встретить такую вот Клеа, чтобы ни одно утро больше не было прежним, все стало другим, а от одиночества не осталось и следа.
Вечером после моего первого поцелуя мне захотелось написать Люку о том, что со мной произошло. Может быть, просто чтобы продлить это мгновение. Рассказать о Клеа значило еще немного побыть с ней. Я написал – и порвал письмо на мелкие кусочки.
На следующий день Клеа у маяка не было. Я раз десять прошелся взад-вперед по дамбе, поджидая ее. Мне стало страшно: вдруг она упала в воду? Опасное дело – к кому-то привязываться. С ума сойти, до чего от этого бывает больно. Больно от одного лишь страха потерять. С папой у меня не было выбора, отцов не выбирают, и что я мог поделать, если он однажды решил оставить меня, но Клеа – другое дело. С ней все было иначе. Я не находил себе места, как вдруг услышал вдали мелодию виолончели. Клеа была на набережной, вместе с родителями, у киоска с мороженым. Ее отец уронил пломбир на рубашку, и Клеа заливалась смехом. Я не знал, что мне делать, остаться или бежать к ней. Мама Клеа помахала мне рукой. Я помахал в ответ и ушел в противоположном направлении.
- Предыдущая
- 13/36
- Следующая
