Золушка и Дракон - Михалкова Елена Ивановна - Страница 21
- Предыдущая
- 21/71
- Следующая
– Илья Степанович? Это муж заведующей?
Матильда кивнула и покраснела еще сильнее.
– Вера встречается с ним по субботам? – Бабкин осторожно нащупывал тропинку, мысленно уговаривая Черникову не влезать в их разговор и удержаться от резких высказываний. – Они проводят время вместе?
Девочка отрицательно покачала головой.
– Они не могут, ведь у него есть жена, – наивно проговорила она. – Вере просто хочется смотреть на него, вот и все.
– Когда она рассказала тебе об этом? Или вы часто общаетесь?
– Мы разговаривали только пару раз! – воскликнула Матильда. – Честное слово! И это было давно!
– Как давно?
– Наверное, когда мы только приехали. Они сами подошли ко мне познакомиться! Им было интересно, где я живу, и я показала наш домик. Вера сказала, что ей нравится Илья Степанович, потому что он похож на одного американского актера, а Ольга Романовна глупая и старая. А я сказала, что она вовсе не глупая! И все. Мы поспорили, они обиделись и ушли.
Бабкин долго расспрашивал девочку, но больше Матильда ничего не могла добавить. Таким образом, она лишь подтвердила то, что он услышал от ее матери двадцатью минутами раньше. Еще Матильда призналась, что Вера с Катей ей не понравились, и потому она перестала с ними дружить, но Сергей подозревал, что это было высказано в расчете на мать.
Одно он счел бесспорным: дочь Черниковой и впрямь была очень простодушна для своего возраста. Он дал бы ей не больше десяти лет. Конечно, девочка могла мастерски притворяться, но Бабкин счел, что выискивать гениальную актрису в этом ребенке ему не по силам. «Если уж она врет, мне ее не расколоть. И дюжине детских психологов тоже. Будем надеяться, малышка говорит правду».
В конце концов Матильду отпустили. Когда дверь за ней закрылась, Бабкин выразительно посмотрел на Черникову:
– Убедились?
– Это ни о чем не говорит! – она не собиралась сдаваться. – Они всего лишь болтали!
– Это как минимум говорит о том, что вы неправильно оцениваете положение дел, – жестко сказал Сергей, решивший больше не идти на поводу у клиентки и не уступать ей. – Три девочки, включая Матильду, пропадают и возвращаются, и каждая твердит о том, что заблудилась в лесу, но толком ничего не помнит! Я уверен: если бы мы сделали девчонкам из Вязников анализ крови, результаты показали бы то же самое, что и у вас: наличие вещества, отшибающего память.
– Ну и что же? – упрямствовала Черникова.
– А то, что если я прав, то это система, а не единичный случай! И расследовать его надо, исходя из этого!
Бабкин встал, рассерженный ее упорством и нежеланием признавать очевидное.
Евгения Черникова умела хорошо чувствовать границу, за которую не стоило заходить.
– Ладно, допустим, – примирительно сказала она. – Я действительно погорячилась с этими деревенскими дурочками, очень уж они меня раздражали. Но что вы теперь будете делать?
– Сначала поеду в райцентр, потом в Вязники. Для начала неплохо бы пообщаться с местным следователем прокуратуры. Заодно познакомлюсь с девицами, которых вы так живописно обрисовали.
До райцентра Сергей добрался на удивление быстро, хотя по пути в голове у него безостановочно, словно заевшая пластинка, вертелся детский стишок: «по кочкам, по кочкам, по маленьким дорожкам, в ямку – бух!» Машина ухала в ямы, выбиралась из канав, переваливалась через колдобины, напряженно рыча, и, кажется, сердилась на водителя за то, что он загнал ее в такую глушь.
Но в конце концов дорога сама вывела Бабкина к прокуратуре, стоявшей на главной улице райцентра. Двери здания были приветливо распахнуты, и он расценил это как хороший знак. На ходу доставая паспорт, Сергей перебежал через дорогу и нырнул под прохладные своды.
А ровно через десять минут вышел наружу и недобро взглянул на двери, не оправдавшие его надежд. Начальник следственного подразделения по фамилии Мурзоев был на месте, но беседовать с Сергеем об исчезновении девушек наотрез отказался. Стоило ему узнать, что перед ним частный сыщик из Москвы, как из просто неприветливого следователь сделался грубым и выразил пожелание, чтобы все умники, рассчитывающие сшибить легкую деньгу, ехали бы обратно в Москву и не портили нормальным людям настроение.
Бабкина было непросто вывести из себя, поэтому он только пожал плечами и поинтересовался:
– Что будешь делать, когда мать пострадавшей напишет заявление? А если она к тому же шум поднимет? У тебя на участке за три недели – трое пропавших.
– Нет никаких пропавших. Все на месте, – невозмутимо ответил Мурзоев. – Баба дурит, никто ее слушать не станет.
– Я ж от тебя ничего, кроме информации, не прошу.
– А зачем мне облегчать тебе работу? – искренне удивился мужчина. – Тебе платят, ты и вкалывай. А то вы привыкли на нашем горбу в рай въезжать!
У Сергея появилось подозрение, что следователь пьян. Но развалившийся на стуле самодовольный толстощекий человек смотрел на него совершенно трезвыми глазами.
– Ты пойми: круг подозреваемых ограничен теми, кто живет в пансионате, – Бабкин попробовал сделать еще одну попытку. – Проверить их не так сложно. А если с девчонками…
– Слушай, – перебил его Мурзоев, – ты русский язык понимаешь? У себя в Москве будешь объяснять про круг подозреваемых. Нам тут умники не нужны, своих дураков хватает.
– Это точно, – не удержался Сергей. – Я заметил.
– Чего-о-о?
Следователь привстал, но Бабкин был уже за дверью.
«От следака никакой помощи, попробуем с девицами», – Сергей вышел из машины на главной площади Вязников и огляделся.
«Площадь Евросоюза, значит. Так-так-так…»
Первым, кто обращал на себя внимание на площади с громким названием, был Ленин. Он высился посреди сквера, покрытый буро-зелеными проплешинами и белыми подтеками, и по кепке его топтались бесцеремонные голуби. У постамента курили подростки, кто-то катался на скейтборде, и стук переворачиваемой доски эхом отражался от низких кирпичных домов, смыкавших кольцо вокруг сквера.
Сергей неторопливо пошел по улице, чувствуя, что его провожают недобрым взглядом. Ощущение было таким сильным, что он обернулся, словно проверяя, на месте ли машина, и наткнулся на следовавшего за ним пенсионера в потертом пиджаке.
– Чего встал-то? Чего встал? – дед злобно зыркнул на него. – Понаехали тут московские… Ворье!
Сергей не собирался связываться с полоумным стариканом, поэтому уступил дорогу и подождал, пока тот обгонит его. Но пенсионер неожиданно развернулся и побрел обратно, ругаясь себе под нос.
Бабкин пожал плечами и пошел дальше. Разглядывая окрестности, он вынужден был признать, что поселок Вязники производит невеселое впечатление. Стоял погожий день, но солнечный свет только подчеркивал облезлость домов, с которых ободранной кожей слезала штукатурка. «А асфальт здесь, похоже, после немецкой бомбежки не меняли», – подумал Сергей, обходя ямы, встречавшиеся на пути.
Он шел мимо забора, густо исписанного матерными надписями, мимо пародии на детскую площадку, где в песочнице сидела одинокая кошка и, судя по озадаченной морде, размышляла, куда делся столь нужный песок, мимо грязного рынка, возле которого продавщица выкрикивала: «Мороженое! Мороженое!» таким яростным голосом, словно мысленно присовокупляла к каждому возгласу одно из слов, написанных на заборе. Прохожие обходили ее стороной и опасливо косились.
На противоположной стороне улицы Сергей заметил странное двухэтажное здание, которое при ближайшем рассмотрении оказалось школой. Странность заключалась в цвете. Школа была выкрашена оттенком желтого, который Бабкин сходу окрестил цветом подгоревшего омлета. Над входной дверью всех подошедших приветствовал плакат, посмотрев на который, Бабкин вздрогнул.
Вероятно, человек, рисовавший плакат, не задумывал ничего плохого. «Мы ждем тебя, ученик!» – было написано прописными буквами на белой ткани. Если бы художник на этом остановился, то плакат ничем не отличался бы от сотен похожих.
- Предыдущая
- 21/71
- Следующая
