Побег из гарема - О'Бэньон Констанс - Страница 43

Взгляд ее был мягким, когда она прижалась щекой к его щеке. Тепло растеклось по телу от его признания.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уходил.

– Ты ведь понимаешь, что произойдет, если я останусь? – пробормотал он.

– Мы могли бы просто поговорить, – ответила она с тоскливым желанием в голосе, выдающим ее чувства.

Ее близость воспламеняла кровь Торна, и он глубоко вздохнул.

– Для нас время разговоров прошло, Бриттани. Я хочу быть с тобой. – Его глаза опустились на пульсирующую жилку у основания изящной шеи. – У меня другое предложение.

– Что ты имеешь в виду? – прошептала она дрожащими губами.

В его глазах появился собственнический блеск.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Она отстранилась и изумленно воззрилась на него.

– Мы ведь уже обсуждали это, Торн. Не произошло ничего, что заставило бы меня передумать.

Напряжение тугим узлом скрутилось у него в груди, руки, обнимающие ее, сжались.

– Никогда ни одну женщину я не просил выйти за меня замуж, маленькая плутовка. И вряд ли еще когда-нибудь попрошу.

Она не была уверена, что движет им.

– Почему ты делаешь мне предложение?

– Потому что ты поймала меня в свои сети… и знаешь это. – Он заколебался, словно ища слова, чтобы выразить свое замешательство. – У меня нет другого выбора, кроме как сделать тебя своей женой, разве ты не понимаешь?

Ей хотелось услышать признание, что он любит ее, но она этого не услышала. Она была достаточно умна, чтобы понимать, что любовь и желание – разные чувства.

– Ты еще не сказал, почему должен сделать такой решительный шаг. Брак – это навсегда, а женщины гарема уверяли меня, что желание горит жарко, но быстро превращается в пепел.

– Проклятие, – хрипло пробормотал он, – девушке не полагается знать такие подробности. Но если все еще сомневаешься в моих мотивах, я скажу тебе вот что: я фактически совратил тебя, и брак – единственный способ это исправить.

Она покачала головой и отступила от него, чувствуя, что сердце ее вот-вот разобьется.

– Я никогда не выйду за мужчину из-за того, что он считает своим долгом жениться на мне.

Она развернулась и побежала к дому. Она слышала, как он зовет ее, но не замедлила шаги, пока не добежала до спальни и не закрыла за собой дверь.

Слезы, которые она уже не в силах была сдержать, ослепили ее. Торн вовсе не любит ее. Сначала он хотел сделать ее своей любовницей, потом, когда она отказалась, – женой. И только из-за своей врожденной порядочности?

Нет, она ни за что не выйдет за него. В сущности, ей надо бежать от него как можно дальше и как можно быстрее!

Хотя почти всю ночь шел дождь, облегчения от жары не наступило. Бриттани сидела на лимонно-желтом диванчике в гостиной, надеясь поймать утренний ветерок из открытого Окна.

Она сжимала в руке нераспечатанное письмо из Филадельфии, которое только что получила. Оно было не от бабушки, как она надеялась, а от поверенного по имени Дэвид Морган.

– Думаете, вам стоит читать, что там написано, маленькая госпожа? – вздохнул Ахмед.

Руки у нее дрожали, когда она открывала письмо. Она взглянула на размашистый почерк, затем пробежала листок глазами и начала читать.

«Дорогая мисс Синклер!

Я пишу в ответ на ваше письмо, в котором вы утверждаете, что являетесь внучкой Дорис Синклер, и с сожалением должен сообщить вам, что она умерла семь лет назад. Ее владения, включающие дом, землю, склад и магазин серебряных изделий, отошли к ее племяннику Стэнли Синклеру. Если вы считаете, что имеете законное право на часть собственности Дорис Синклер, я посоветовал бы вам незамедлительно приехать в Филадельфию и заявить о своих правах. До тех пор, пока снова не получу от вас известия, остаюсь вашим слугой».

Бриттани положила письмо на низкий столик перед ней. Конечно, ей было жаль бабушку. Но как могла она любить женщину, которая не имела никакого отношения к ее жизни и к тому же умерла семь лет назад?

Она взглянула в черные, сочувствующие глаза Ахмеда.

– Что будем делать?

– Не хотите поехать в Филадельфию?

– Нет. Если бабушка умерла, а у меня нет причин сомневаться в этом, то мне нечего делать в Филадельфии, Ахмед.

– Но человек, который написал письмо, спрашивает, не хотите ли вы заявить права на наследство.

– Бабушкин племянник имеет на него больше прав, чем я. Она была для меня никем, пока была жива, поэтому и после ее смерти я не могу ничего ждать.

Ахмед прислонился к камину, лицо его было задумчивым.

– Вы не можете и вернуться в Константинополь, – напомнил он. – Как же быть?

– Не знаю. В одном, впрочем, я уверена. Мы не можем оставаться в Стоунхаусе. Я не собираюсь обременять капитана Стоддарда больше ни дня. – Она встретилась взглядом с глазами Ахмеда. – У нас есть средства, чтобы как-то устроиться?

Он ухмыльнулся:

– Господин Симиджин был к вам крайне щедр. Золота у нас более чем достаточно, чтобы вы ни в чем не нуждались.

– Благослови Господь Симиджина. Не знаю, что бы я делала без него.

– Он замечательный человек.

– Необыкновенный. Надеюсь, когда-нибудь он узнает, как сильно я его люблю.

Глаза Ахмеда обеспокоенно потемнели.

– Что все-таки будем делать, госпожа? Я не знаю обычаев этой страны, боюсь совершить промах и ненароком оскорбить кого-нибудь.

Она задумчиво сдвинула брови.

– Полагаю, следует покинуть этот дом сегодня же, но мы должны остаться в Чарлстоне, пока не получим известий от мамы. Нам надо найти хотя бы временное жилье.

Ахмед поклонился в пояс.

– Я должен напомнить вам, что когда мы останавливались в гостинице, ничего хорошего из этого не вышло.

– Знаю. В этот раз попробуй купить маленький домик. На это у нас хватит денег?

– Думаю, да.

– Значит, именно это ты и должен сделать.

– Я немедленно займусь этим, маленькая госпожа.

Когда Ахмед направился к двери, ее голос остановил его.

– Ахмед, будь осторожен. Я только сегодня узнала, что слуги в этом доме вовсе не слуги, а рабы. Похоже, в Америке все чернокожие люди подневольные, и им не позволена свобода передвижений, к которой ты привык. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Я буду осторожен, госпожа, – заверил он ее.

Торн поднимался по винтовой лестнице в хозяйскую спальню, где, по словам дворецкого, он найдет отца. Когда он приблизился к ней, дверь комнаты напротив распахнулась, и показалась улыбающаяся Вильгельмина в одной тонкой ночной рубашке.

– Торн, как я рада, что ты приехал. Я так беспокоюсь о твоем отце. После твоего визита его состояние ухудшилось.

Он приостановился, держась за ручку двери.

– Ты хочешь сказать, что мой отец болен?

– Прошлой ночью он не мог дышать и несколько раз терял сознание. Сейчас он, похоже, спит. Возможно, тебе не следует будить его.

Лицо Торна помрачнело.

– Смею предположить, что ты послала кого-нибудь за доктором Мейвудом?

– Разве ты не слышал? Старик умер два года назад. – Она улыбнулась, между тем все ближе подходя к Торну, зная, что свет позади нее обрисовывает тело под тонкой рубашкой.

– Ты же знаешь, Торн, каким упрямым может быть твой отец. Он настаивает, что не потерпит доктора Кросса. Что я должна делать – пойти против его воли?

– Кто это такой?

Она поигрывала с ленточкой на шее, приоткрывая ее так, чтобы была видна ложбинка между грудей.

– Ну как же, это очень молодой и гораздо более знающий доктор, чем рассеянный старый дурак, каким был Мейвуд.

Глаза Торна были холодными.

– Вам следовало бы одеться, чтобы быть у постели больного мужа, мадам.

Краска отхлынула от лица Вильгельмины.

– Вообще-то тебе нет нужды напоминать мне о моих обязанностях, Торн. Где был ты все эти годы, когда отцу нужна была твоя помощь в управлении Стоддард-Хиллом?

Холод в его глазах превратился в лед.

– Мы оба знаем, почему меня здесь не было, поэтому не будем притворяться.