Ритуал тьмы - Хардебуш Кристоф - Страница 4

Никколо с удовольствием воспользовался этим коротким разговором, чтобы нарушить царившее во время завтрака молчание.

— Надо торопиться. Еще предстоит столько приготовлений, — юноша наслаждался изумлением во взгляде сестры.

— Каких еще приготовлений?

— Ах, ты еще не слышала? Я отправляюсь в гран-тур.

Сестра отреагировала не совсем так, как он ожидал. Марцелла поперхнулась какао и чуть было не пролила его на стол. К счастью, она успела вовремя поднести салфетку к губам. Прикрывая рот, девочка захихикала, в то время как отец, не опуская газету, недовольно хмыкнул.

Марцелла извинилась, но нахальная ухмылка с ее лица так и не исчезла.

— Да кем ты себя возомнил? — Она наклонилась вперед. — Английским лордом Никколо Отважным?

— Я оправляюсь в образовательное путешествие, — возмущенно возразил Никколо и промокнул салфеткой уголки рта. — В Англию. И Францию. Может быть, даже на Восток.

Помолчав, Марцелла прищурилась.

— Разыграть меня хочешь? Папа, он говорит правду?

Опустив газету, граф посмотрел на дочь.

— Какую правду, дитя мое?

— Никколо действительно отправляется в путешествие? Гран-тур?

Граф недовольно перевел взгляд с Марцеллы на сына.

— Действительно, ему предстоит образовательное путешествие. Для юноши его положения это более чем уместно.

Триумфально вздернув подбородок, Никколо наслаждался возмущенным взглядом сестры. Он чувствовал ее зависть. Марцелла была лишь ребенком, маленькой девочкой, которая останется дома, в то время как он сам будет распоряжаться с моей судьбой. «Но по крайней мере она останется в обществе Валентины». Неожиданная мысль испортила ему настроение. Марцелла молча поджала губы.

— И это притом, что ты утверждаешь, будто война с Наполеоном вынесла на поверхность омерзительнейших представителей общества и в наши дни даже в собственном доме нельзя чувствовать себя в безопасности? — В дверном проеме показалась мать Никколо.

Она казалась очень худой и бледной в своем утреннем наряде. Тщательно зачесанные назад волосы придавали ее лицу строгость. Как и всегда, графиня позавтракала в своей спальне и спустилась к семье лишь для того, чтобы пожелать всем доброго утра.

— Сейчас времена вновь стали спокойнее, любовь моя, а юноша не может познать мир, выглядывая из окна своего дома. А теперь, будьте добры, позвольте мне дочитать мою газету, — отрезал ее супруг.

— А вот в Шварцвальде бандиты и безумные монахи, — сквозь зубы прошипела Марцелла.

— А еще бонапартисты, которые только и ждут, чтобы поймать отпрыска уважаемой тосканской семьи и потребовать за него выкуп, — поддержала ее мать.

— О Господи! — Граф уже в третий раз опустил газету, и сейчас в его голосе звучало настоящее раздражение. — Никколо отправится в это путешествие. Все решено. Потом он поступит на службу в войско. Я не хочу, чтобы вы вмешивались в это и не намерен обсуждать с вами этот вопрос.

— Это несправедливо! — Бросив салфетку на стол, Марцелла вскочила и с развевающимися волосами выбежала из столовой.

Граф недовольно посмотрел ей вслед.

— Она сыта, — попытался успокоить его Никколо.

— И я тоже, — с сарказмом фыркнула мать и, повернувшись на каблуках, покинула комнату.

— Женщины, Никколо. — Граф посмотрел на сына, ища его поддержки. — Такие нежные создания. Их жизнь предопределяется их чувствами. Когда закончишь военную службу и получишь звание офицера, найди себе жену, которая будет набожной, скромной, а прежде всего, молчаливой. Вот тебе мой совет. Так ты избавишься от множества неприятностей. — С этими словами он вновь поднял газету, и по выражению его лица было понятно, что он не потерпит больше никаких разговоров.

— Спасибо, отец, — пробормотал Никколо, скорее потому, что это показалось ему уместным, ведь он вовсе не собирался воспользоваться советом своего отца.

Да кто захочет жениться на немой монашке? Уж точно не отец, и мать Никколо была тому доказательством.

Выйдя на прохладную террасу, юноша подумал о словах своей сестры и матери.

Конечно же, графиня предпочла бы, чтобы он остался рядом с ней, а Марцелла хотела его напугать, пересказав пару страшилок, которые Никколо же ей и рассказывал. Но при этом их слова оказали свое влияние.

Мирные земли, по которым он путешествовал в своих мечтах, земли с великолепным прошлым и впечатляющим будущим, сменились в его представлении какими-то темными пространствами, где собирались отбросы общества, чтобы отомстить тем, кто не был похож на них самих. Образы, напоминавшие героев античности, сменились горбатыми уродливыми созданиями, чьи зловещие умы были способны лишь на подлость и ненависть. Никколо вспомнились все истории о заживо погребенных и описания ампутаций, которые он читал в своих журналах. Юноша, сглотнув, обвинил сам себя в глупости, но пугающие мысли никуда не исчезли.

Эта ночь станет выдающейся и повлечет за собой ряд последствий. Весь этот грохот не мог остаться незамеченным, хотя в отдаленной оливковой роще они не могли рассчитывать на многих зрителей. И все же потребуются деньги и увещевания, а также угрозы, чтобы истории, которые будут рассказывать об этой прохладной ночи, не стали чем-то большим, чем просто легенды.

Жиана отбросила эти мысли. Пускай крестьяне в этой Богом забытой местности помнят о власти Святого Престола и боятся его, как и надлежит добрым христианам. Его Высокопреосвященство кардинал делла Дженга[2] не раз рассказывал ей, насколько важна их миссия, а страхи местного населения были невысокой платой за успех.

Вой вернул ее в реальность. Будущему придется подождать. Сперва нужно позаботиться о том, чтобы для нее и ее людей это будущее вообще настало. Ее кожаные перчатки заскрипели, когда девушка вытащила пистоль из кобуры на поясе и аккуратно зарядила его, губы невольно зашептали слова молитвы Розария: «Qui pro nobis spinis coronatus est»[3]. Вокруг слышались и другие молитвы — ее подчиненные просили Создателя придать им силы, защитить во время боя, смилостивиться над ними и их собратьями. Жиана видела, как брат Фернандо украдкой смотрит на нее. Видимо, он просил Святую Деву Марию не только о помощи в бою, но и о силах, чтобы противостоять искушению Жианы. Девушка едва сдержала улыбку. Юный брат впервые вышел вместе с ней на охоту, и его реакции были ей вполне знакомы. Ничего, он привыкнет. По крайней мере, если проживет достаточно долго, служа кардиналу.

Из оливковой рощи вышло то, за чем они охотились — неестественное, гигантское создание, лишенное божественной милости, насмешка и угроза самому творению. Ее собратья гнали создание вперед, время от времени звучали выстрелы, но в слабом лунном свете среди темных деревьев почти ничего нельзя было разглядеть. Жиана пыталась рассмотреть врага, продолжая молиться. «Qui pro nobis crucem baiulavit»[4]. Ей даже показалось, что враг заметил засаду, несмотря на удачную позицию — их укрытие находилось под низким уступом. Это создание было не только опасным, но и хитрым. Не раз таким чудовищам удавалось скрыться, выпутаться из сплетенной церковью сети.

Но допустить этого нельзя. В тени двух оливковых деревьев показалось сгорбленное существо. Его можно было бы принять за человека, но слишком уж крупным оно было. Слишком большим для потомка Адама. Чудовище бежало то на четырех, то на двух лапах, его темный мех сливался с тенью, и только яркий блеск глаз во мраке выдавал его.

Жиана улыбнулась.

Рядом с ней вскочил брат Фернандо, подняв мушкет наизготовку.

— Нет! — рявкнула она, пытаясь опустить его руку, но было уже слишком поздно.

Прогремел выстрел. Это была глупость, но она уже случилась. Не тратя времени, девушка выскочила из укрытия и приготовилась стрелять.