Ритуал тьмы - Хардебуш Кристоф - Страница 7

— Сэр?

Ничего не понимая, он повернул голову на голос. Какая-то его часть хотела убежать отсюда, скрыться, но он не мог даже пошевельнуться.

— О Боже… Сюда! — В голосе слышалось волнение. — Сюда!

Он почувствовал прикосновение чего-то к своей коже. Какая-то ткань, колючая, но теплая. Зрение постепенно возвращалось, расплывчатые тени начали складываться в образы. Впереди на фоне какого-то светлого прямоугольника возникло чье-то лицо.

— Бергер? — прохрипел он. На языке чувствовался вкус крови. Его опять вырвало.

Сзади кто-то закричал. Громко, но неразборчиво. Еще чьи-то голоса. Что-то говорят и говорят… Сейчас он не мог воспринимать все это, попытался хотя бы сосредоточиться на том, где находится. Какое-то темное место, затхлое и зловонное. Повсюду белые пятна, в воздухе пыль. Что же это? Его укрыли каким-то темным плащом, но руки и ноги по-прежнему мерзли.

— Где я, Бергер?

— В курятнике, сэр, — голос слуги звучал испуганно и беспомощно.

Он не удержался и затрясся от смеха. От этого все тело пронзила боль, но он ничего не мог с собой поделать.

— А я уже подумал о Платоне и его пещере, — сквозь смех выдавил он, но слуга лишь уставился на него, ничего не понимая.

На лбу Бергера появилась еще одна морщинка, хотя и без того его лицо напоминало печеное яблоко. Вид у швейцарца был ошарашенный. Казалось, будто жизнь постоянно доставляет ему одни неприятности. Что ж, по крайней мере, в данный момент такое настроение было вполне оправданным.

— Вы ранены? Вы можете встать, сэр? Вам нужно как можно скорее покинуть это место. Вы можете… заболеть.

Бергер подхватил его под мышки и попытался поднять. Перед глазами все поплыло, в ушах зашумело, словно он стоял на берегу Стикса. Пришлось пару раз осторожно вздохнуть и подождать, пока сердце успокоится и обморок отступит.

— Слабый, как щенок, — пробормотал он, когда Бергер поднял его на ноги.

Он упал бы, если бы слуга не поддерживал его.

Будто только очнувшись ото сна, он оглянулся. Они действительно находились в курятнике. В низкую дверь лился солнечный свет, пол был покрыт птичьим дерьмом. Обитатели курятника — а их было довольно много — были мертвы и разбросаны по полу. Повсюду была кровь, и в воздухе висели маленькие перышки, взвившиеся от движений Бергера. Всем птицам свернули шею и нанесли тяжелые раны. От некоторых кур не осталось ничего, кроме голов. К горлу вновь подступила тошнота, но он сумел ее подавить.

Подняв руки, он посмотрел на ладони. На пальцах запеклась кровь, и темно-красные следы тянулись от запястий к локтю. Он был весь в перьях. От его движений засохшая кровь покрылась трещинами.

Он бездумно провел кончиками пальцев по подбородку и удивленно уставился на красные капли, соблазнительно поблескивавшие в слабом свете. Эти капли хотелось слизнуть, по, чувствуя кисловатый металлический привкус во рту, он удержался.

— Сэр? Сэр?

Бергер продолжал что-то говорить.

— Да, идем уже, — неуверенно протянул он и хотел было сделать шаг, но нога подогнулась.

Без помощи Бергера он не смог бы устоять. Слуга подвел его к выходу. День был серым и туманным, но, несмотря на густые облака, даже такой слабый свет резал глаза.

— Джордж! О Господи, дружище! Ты как вообще? Ну, я имею в виду… Ну и ну! — Снаружи их ожидал худощавый юноша с густыми черными волосами, локонами ниспадавшими на лоб. Кустистые брови подчеркивали темные глаза, придавая некую загадочность лицу. Правда, юношу немного портил мягкий подбородок.

— Не волнуйся, Поли, со мной все в порядке.

— Мне не нравится твой голос, — возразил юноша уже намного сдержаннее. Они направились к огромной темно-зеленой карете, стоявшей перед грязным хутором, к которому прилепился курятник. — Нужно срочно отвезти тебя домой. Я тебя осмотрю. Ну и вид у тебя!

Какой-то мужчина, размахивая руками, попытался приблизиться к ним, но путь ему преградили двое громил, поэтому излить свой гнев незнакомцу не удалось.

— Возмести этому человеку нанесенный ущерб, Бергер. Будь щедр. Нужно, чтобы он запомнил о нас только хорошее.

Мысль о том, какими их на самом деле запомнит крестьянин, вызвала у него улыбку. Голый мужчина, закутавшийся в слишком маленький для него плащ, с лицом, измазанным кровью и перьями, с руками, как у безумного берсерка, да еще двое обеспокоенных сопровождающих. Огромная карета. Выражение лица одного из господ — он мог бы соперничать с печалью Богородицы. Да уж, скорее ситуация представлялась комичной.

— Конечно, сэр, — ответил слуга, впрочем, не отступая от него ни на шаг.

Они двинулись по грязному дворику, и каждый шаг забирал столько сил, будто старость уже пришла. Сложно было даже представить, сколько времени им потребовалось на то, чтобы преодолеть эти тридцать метров. Но в конце концов он очутился в полумраке кареты, закутанный в пальто слуги, и укрылся грубой попоной, в то время как его врач и остальные пытались подкупить разгневанного крестьянина, а самое главное, заплатить ему за молчание.

Он почти уснул, но, когда карета тронулась с места, очнулся. Глаза открывать было трудно, и поэтому он просто прислушался к шепоту.

— На этот раз все хуже, чем в Карлсруэ и Брюгге. Придется ему раскошелиться.

Шепот продолжался, но он больше не мог слушать. Сны вернулись, и, хотя все тело болело, он не мог отказаться от своих сладких сновидений. Потребуется несколько дней, чтобы прийти в себя, но это того стоило.

Карета переваливалась по проселочным дорогам, мягко баюкая больного, который вновь видел заснеженные поля и мчался за добычей.

Несмотря на холодный ветер, Никколо не шевелился. Сейчас он не думал ни о дороге, ни о карете, ни о спутниках. Значение имела только гора. Ее величественная белая вершина, видимая издалека, окрасилась розовым. Сквозь узкую щель в облаках прорезались последние солнечные лучи. Над черно-белым миром возвышался Монблан, словно окруженный волшебным светом правитель возвышался над своими подданными. Зрелище было восхитительным, и при виде такой красоты юный итальянец не решался даже вздохнуть. Как жаль, что он не великий художник, ведь умей он рисовать, то запечатлел бы этот дивный миг на полотне во всем его величии.

Никколо видел Альпы не в первый раз, но еще никогда это зрелище не поражало его настолько глубоко.

— Удивительно, — ахнула Валентина.

Юноша осторожно взял ее за руку, чувствуя холод ее пальцев. Она ответила на его прикосновение, и это наконец-то отвлекло Никколо от горы.

— Да, всю дорогу мы видели Монблан серой, окруженной облаками горой, а теперь он вдруг появился перед нами во всей красе. Наверное, нам повезло, что мы оказались в этом месте именно сегодня.

Они постояли молча еще пару минут, однако в эти мгновения Никколо мог думать только об узких пальцах девушки в своей ладони, и гора, погружающаяся в темноту, утратила свое очарование. Никколо мог быть вполне доволен — совместная поездка сблизила их с Валентиной еще больше, и постепенно его надежды на то, что девушка ответит на его чувства, крепли.

На локон на его виске упала капля дождя и, блеснув яркой жемчужиной, скатилась по щеке. Разрыв в облаках закрылся, Монблан померк, слившись с землей и небом.

— Нам нужно ехать дальше, если вы не возражаете, — крикнул Карло.

Кучер явно старался оставаться вежливым, но в его голосе звучало раздражение. Отец направил апулейца вместе с Никколо в эту поездку не столько за умение рассыпаться в любезностях, сколько за знание дорог и долгие годы службы на благо семьи. Говаривали, что Карло раньше был солдатом, а учитывая шрамы на его руках и грубые словечки, которые он позволял себе при общении с ровней, Никколо был склонен верить этим слухам.

— Хорошо, — согласился юноша, галантно указывая на карету. — Пройдем?

Валентина, улыбнувшись, кивнула, и Никколо подвел ее к дверце, аккуратно обходя большие лужи — напоминание о дожде. Ненастье стояло уже несколько дней, и поэтому они двигались медленнее, чем рассчитывали. От Шамони-Монблана их отделяло несколько миль, но Никколо был уверен, что к вечеру они уже будут в городе.