Богиня любви - Каст Филис Кристина - Страница 55

• Предыдущая
• 55/69
• Следующая

Вулкан кивнул и ничуть не огорчился из-за того, как именно его жена описала их якобы брачные отношения.

— И разве сама она сейчас не с другим мужчиной?

— Может быть...

Как ни странно, Пия чувствовала себя так, как будто они, говоря о Венере, говорили о чем-то гораздо большем.

Вулкан приподнял бровь.

— Может быть?

— Ладно, да. Она пошла на свидание.

— И меня это очень устраивает.

— Но мне это кажется неправильным.

Вулкан снова взял ее за руку.

— Будешь ли ты чувствовать себя лучше, если мы с Венерой договоримся и аннулируем наш брак?

— Я не знаю... — Пия покачала головой, чувствуя, что готова снова расплакаться. — Уж слишком быстро все происходит...

— Но Пия, малышка, мы ведь уже говорили об этом. То, что наша любовь разгорелась так быстро, никакого значения не имеет, только любовь сама по себе, важна та связь, которую мы ощущаем в наших душах... вот что действительно важно!

Бог огня наклонился и обхватил ладонями лицо девушки.

— Посмотри мне в глаза. Увидь там правду. Я существовал в одиночестве так долго, что ты сочла бы это вечностью. До тех пор, пока всего несколько дней назад не увидел тебя с помощью огненной нити, я был убежден, что могу найти мир и покой только одним способом — тем же, что золотой овен и Хирон.

Глаза девушки округлились.

— Ты собирался умереть и стать созвездием?

— Да.

— Но ты не можешь! Ты же бессмертный!

— Хирон тоже был бессмертным, и я, как этот кентавр, могу умереть, если того пожелает Зевс.

— Нет!

Вулкан улыбнулся и погладил девушку по щеке.

— Только теперь я уже не могу умереть и превратиться в созвездие, потому что я нашел наконец свой дом, и этот дом здесь, рядом с тобой. Если ты захочешь.

— Но твои владения... твоя кузница...

— Все проблемы можно решить, если ты меня любишь.

Пия посмотрела ему в глаза. Да, она знала теперь, что перед ней — древний бог, но почему-то от этого ничего не менялось. Она ведь полюбила не его предположительно смертную оболочку. То, на что она откликнулась в тот самый момент, когда заглянула в его глаза, лежало за пределами физического и никакого отношения не имело ни к смертности, ни к вечности.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Значит, мы и все остальное уладим. Вместе.

— Вместе... — повторила Пия, и его губы закрыли ей рот, и она затерялась в его вкусе, запахе, в его магии и в его огненном жаре...

Гриффин проснулся, как обычно, — без звонка будильника. Что-то было не так. Он посмотрел на циферблат часов, стоявших на столике у кровати. Половина шестого утра. Он должен быть на пожарной станции в семь. У него еще масса времени. Улыбаясь, он повернулся, потянувшись к Венере. Но кровать была пуста. Так вот в чем дело... Она исчезла. Гриффин натянул боксерские шорты. В ванной комнате ее тоже не было. Гриффин вышел из спальни и посмотрел вниз. И его охватило облегчение. Венера сидела на кушетке и смотрела на его скульптуру. Кали-Али вертелась рядом, и Венера рассеянно поглаживала ее. Но радость Гриффина длилась недолго. Венера плакала. Безмолвные слезы катились по ее щекам. Окна гостиной еще только начали светлеть от первых лучей рассвета, и Венеру окружали приглушенные, нежные краски наступающего утра. Художник в Гриффине откликнулся на эту картину раньше, чем мужчина. Красота Венеры была необычной, особенно теперь, когда печаль смягчила ее черты. С этой женщины следовало писать портреты, ее нужно изваять... В ее честь надо сочинять стихи и песни...

Но тут мужчина взял верх над художником. Она плакала. Неужели он тому виной? Неужели это из-за него она грустит? Может быть, она сожалеет о прошедшей ночи? От этой мысли у Гриффина помутилось в голове. Венера была самой невероятной женщиной, с которой ему когда-либо приходилось быть, и он не хотел, чтобы она пожалела хотя бы об одном мгновении, проведенном с ним. Он хотел, чтобы она осталась рядом с ним на всю жизнь.

Гриффин сам был потрясен этой мыслью. Ведь прежде он никогда не думал о совместном будущем с какой-нибудь своей возлюбленной, или подружкой, или как уж они там сами себя называют. Но с Венерой все было по-другому. Она заставила его чувствовать себя по-другому. И не потому, что была невероятно красива, и остроумна, и умна, и добра... В ней было то самое неуловимое, ускользающее от определения «нечто»... То есть на самом-то деле они обладали этим «нечто» вместе. Между ними проскочила та маленькая искра, которая превращает дружбу в любовь, а возлюбленных — в две нераздельные половинки одного целого.

Половинки? Неужели они действительно половинки целого? Эта идея поразила Гриффина, но совсем не испугала. Все внутри, него настойчиво твердило: «Это то самое! Она моя! Она — та, которую я ждал так долго!»

Он схватил купальный халат и поспешил вниз по лестнице. Венера не замечала его, пока Гриффин не коснулся ее плеча, и тогда вздрогнула и поспешно вытерла глаза. Кали-Али сердито мяукнула и с надменным видом спрыгнула с кушетки. «Маленькая предательница», — подумал Гриффин.

— Прости, я не хотел тебя испугать.

На Венере был его свитер, тот, который он надевал прошлым вечером. Разумеется, он был ей слишком велик, и от этого Венера выглядела юной и очень-очень сексуальной.

— У тебя есть кофе? — спросила она.

Гриффин нахмурился. Есть ли у него кофе? Он не хотел говорить о кофе. Он хотел подхватить Венеру на руки и сказать, что любит ее и что готов исправить все, что бы это ни было, что заставило ее плакать, — но вид ее слез полностью вывел его из равновесия, почти так же, как мысль о душах-половинках и об их общем будущем.

Но вместо этого он произнес:

— Да, кофе у меня есть.

— Не приготовишь для меня?

— Конечно. — Окончательно смущенный, Гриффин вышел в кухню и начал готовить кофе. — Хочешь горячих оладий или еще что-нибудь?

— Нет, — откликнулась Венера. — Нет, спасибо.

Гриффин стиснул зубы. Она вела себя чертовски, чудовищно вежливо. Гриффин едва дождался, пока кофеварка наполнит две чашки, и поспешно вернулся к Венере. Она все так же сидела на кушетке, глядя на скульптуру, но плакать перестала.

— Будешь пить черный? Если хочешь, у меня есть молоко и сахар.

— Нет, спасибо, мне так нравится.

Венера взяла чашку и сделала осторожный глоток.

Гриффин сел рядом с ней и, не удержавшись, наклонился и нежно поцеловал ее.

— С добрым утром...

Его порадовало, что Венера прислонилась к нему в ответ на поцелуй.

— С добрым утром, — сказала она.

Они молча пили кофе, пока Гриффин не почувствовал, что больше ему этого не вынести. Тогда он поставил чашку на пол и повернулся к Венере.

— Что с тобой? Что случилось?

Венера вздохнула.

— Это очень трудно выразить в словах.

— Это из-за меня? Я сделал что-то такое, что тебя расстроило?

— Нет. Ты — само совершенство.

Ну, черт побери... Она произнесла это так, словно ничего хорошего в совершенстве не было. Гриффин набрал в грудь побольше воздуха и задал наконец вопрос, ответа на который очень боялся:

— Ты сожалеешь о прошедшей ночи?

— Ох нет, конечно же нет! — Венера наконец посмотрела на него. — Прошлая ночь была великолепна.

Гриффин осторожно провел пальцем по ее влажной щеке.

— Тогда почему ты сидишь здесь и плачешь?

Венера снова посмотрела на скульптуру.

— Ты был прав... — медленно произнесла она.

— Насчет чего?

— Насчет Венеры.

— И ты именно из-за этого плачешь?

Она кивнула.

— Да, я загрустила, потому что недавно осознала, что у меня слишком много общего с ней.

— Что ты хочешь этим сказать?

Почему-то от ее слов или, может быть, оттого, что она произнесла их тоном безропотного смирения, внутри у Гриффина все сжалось.

— Ты говорил, что Венера не нуждается в мужчине и от этого становится недоступной и неприкосновенной, а это в особенности трагично, потому что Венера — воплощенная Любовь!

• Предыдущая
• 55/69
• Следующая