Долгая прогулка - Кинг Стивен - Страница 27

• Предыдущая
• 27/41
• Следующая

— Старая кошелка, — пробормотал рядом Арт Бейкер.

— А, по-моему, очень милая женщина. Ты что, ее знаешь?

— Я знаю этот тип. Она похожа на мою тетю Хэтти. Та обожала ходить на похороны и с такой же улыбкой смотрела на плачущих родственников. Облизываясь, как кот на сливки.

— Может, это мать Майора, — сказал Гэррети, но Бейкера эта шутка не развеселила. Он был бледен.

— У тети Хэтти было девять детей. И четверых она похоронила с такой же вот улыбкой. Некоторые любят смотреть на смерть. Я этого не понимаю, а ты? — Я тоже, — Бейкер портил ему настроение. — А она умерла?

— Нет. Она сейчас дома. Должно быть, сидит на крыльце в своем кресле.

Слушает новости про нас и улыбается, когда сообщают новые цифры, — Бейкер потер ладонью щеку. — Ты видел когда-нибудь, как кошка жрет собственных котят?

Гэррети не ответил. Новая вспышка молнии осветила небо. Следом пророкотал гром. Тучи неслись по небу, как безумные пираты по ночному эбеновому морю.

— Знаешь, — сказал внезапно Бейкер, — а я хотел стать гробовщиком.

Хорошая работа. Гробовщику найдется дело даже в кризис. Мой дядя был гробовщиком и много чего мне порассказал. Он говорил: «Люди думают, что им все равно, но это не так. Сначала они толкуют про простой сосновый ящик, а в конце концов покупают самый роскошный. Некоторые даже указывают в завещании номер модели».

— А зачем? — спросил Гэррети.

— У нас большая влажность, поэтому многие хотят, чтобы их хоронили над землей, в мавзолее. Но наверху крысы. Жирные луизианские крысы, которые разгрызают сосновый гроб, как орех.

Ветер рвал их одежду невидимыми пальцами. Гэррети хотелось, чтобы пошел дождь и отвлек их от этого дурацкого разговора.

— Да ну к черту, — сказал он. — Платить полторы тысячи за то, чтобы тебя после смерти не ели крысы!

— Не знаю, — глаза у Бейкера были полузакрыты. — Понимаешь, они едят мягкие части. Так и вижу, как они прогрызают дырку в моем гробу — шире, шире, — наконец влезают и сразу проглатывают мои глаза, как вишни. И тогда я становлюсь частью этих крыс. Разве не так?

— Не знаю, — выдавил из себя Гэррети.

— Нет уж, спасибо. Я хочу гроб, обшитый свинцом.

— Скоро он может тебе понадобиться.

— Это точно, — без улыбки согласился Бейкер.

Молния сверкнула снова, оставив в воздухе запах озона. Через мгновение с неба что-то посыпалось.

Это был град. В пять секунд землю засыпали градины размером с мелкую гальку. Некоторые вскрикнули от неожиданности, а Гэррети закрыл глаза рукой. Йенсен в панике пустился бежать, упал и остался лежать. Солдаты на вездеходе для верности выпалили раз десять в полускрытое завесой града тело. Прощай, Йенсен. Извини.

За градом пошел дождь, перемежающийся раскатами грома. С холма, на который они взбирались, текли потоки воды.

— Черт! — крикнул Паркер, едва не наткнувшись на Гэррети. Он был похож на мокрую крысу. — Гэррети, это, без сомнения…

— Знаю-знаю — самый поганый из всех штатов. Накрой лучше чем-нибудь голову.

— Нечем, — Паркер сокрушенно пожал плечами и отошел, заливаемый дождем.

— Как тебе? — прокричал Гэррети Макфрису. Макфрис махнул рукой:

— Все к худшему. Теперь хочется, чтобы вышло солнце.

— Скоро выйдет, — успокоил Гэррети, но он ошибся. В четыре часа дождь все еще шел.

Когда они встретили второй вечер на дороге, заката не было. К половине пятого дождь превратился в противную морось, которая поливала почти до восьми. Потом все стихло, и в просветах туч показались яркие, холодно мерцающие звезды.

Гэррети плотнее закутался в промокшую одежду. Дневная жара казалась теперь благодатью. Он надеялся, что немного теплее станет от людей, которые все в большем количестве толпились вдоль дороги. Они жались друг к другу, чтобы согреться, и терпеливо ждали — должно быть, чьей-нибудь смерти. Им не очень повезло. После Йенсена выбыло только двое участников, оба просто упали в обморок. Теперь их осталась ровно половина.

Гэррети шел один. От холода ему не хотелось спать. Он сжал губы, чтобы они не дрожали. Олсон еще был здесь; кое-кто даже заключал пари, что он был пятидесятым, но эта честь досталась не ему, а некоему Роджеру Фенуму с несчастливым номером 13. Гэррети уже казалось, что Олсон будет идти вечно — если только не умрет от голода. Если он выиграет, в этом можно усмотреть высшую справедливость. Он представил заголовки в газетах: «Длинный путь выиграл мертвец».

Ноги у Гэррети онемели. Настоящая боль поселилась теперь не в ступнях, а в икрах, которые тупо ныли при каждом шаге. Иногда ноги пронизывала острая, как укол ножа, боль. Это заставило его вспомнить сказку, которую ему в детстве читала мать — о русалочке, которой дали ноги вместо хвоста, но каждый шаг по земле давался ей с такой болью, будто она шла по ножам. — Предупреждение! Предупреждение 47-му!

— Слышу, — сквозь зубы проговорил Гэррети и прибавил шагу.

Лес поредел. Север штата остался позади. Они прошли через два тихих провинциальных городка, мимо тротуаров, заполненных людьми, молчаливыми тенями в свете фонарей. Никто особо не веселился и не кричал, видимо, из-за дождя.

Гэррети опять сбавил скорость и лишь с большим трудом заставил себя идти быстрее. Впереди Баркович сказал что-то и разразился своим неприятным смехом.

— Заткнись, убийца, — как всегда, ответил ему Макфрис. Баркович послал его к черту и замолчал.

Гэррети заметно отстал и опять оказался рядом со Стеббинсом. Чем-то Стеббинс поражал его, но ему не хотелось думать об этом. Сейчас было не время думать о таких вещах.

Впереди в темноте засветилась громадная арка из разноцветных лампочек.

Грянул марш, следом хор приветствий. Что-то закружилось в воздухе, и Гэррети сперва подумал, что это снег. Но это было конфетти. Они перешли на новую дорогу, и указатель известил, что до Олдтауна осталось только шестнадцать миль. Гэррети почувствовал волнение, почти гордость.

За Олдтауном он знал дорогу, как свои пять пальцев. — Ты, кажется, из этих мест?

Гэррети подпрыгнул. Стеббинс как будто читал его мысли.

— Не совсем. Я в жизни не был к северу от Гринбуша, — они миновали оркестр, трубы и кларнеты которого тускло отсвечивали в темноте.

— Но мы будем проходить через твой город?

— Рядом с ним.

Стеббинс хмыкнул. Гэррети взглянул на его ноги и с удивлением увидел, что Стеббинс сменил теннисные туфли на пару мягких мокасин. Туфли он сунул за пазуху, под рубашку.

— Я берегу туфли, — пояснил Стеббинс, — на всякий случай. Но, думаю, они мне не понадобятся.

— А-а.

Они прошли радиовышку, скелетом стоящую в голом поле. На ее верхушке мерно, как сердце, пульсировал красный огонек.

— Думаешь увидеть любимых людей?

— Думаю, — ответил Гэррети.

— А потом?

— Что потом? Пойду дальше. Если вы все к тому времени не выйдете из игры.

— Не думаю, — Стеббинс улыбнулся. — А ты уверен, что не выйдешь из игры раньше?

— Я ни в чем не уверен. Не был уверен, когда это началось, и еще меньше сейчас.

— Думаешь, у тебя есть шанс?

— Нет, не думаю, — сердито ответил Гэррети. — И зачем я говорю с тобой? Это все равно, что говорить с ветром.

Где-то далеко в ночи завыли полицейские сирены.

— Кто-то впереди прорвался через ограждение, — сказал Стеббинс.

Какие они тут неугомонные! Только подумай, сколько еще людей ждет тебя впереди. — Тебя тоже.

— Меня тоже, — согласился Стеббинс, и они долгое время молчали.

— Удивительно, как сознание управляет телом, — сказал он наконец.

Средняя домохозяйка за день проходит шестнадцать миль, от холодильника до утюга и обратно, и к концу дня ног под собой не чует.

Коммивояжер может пройти двадцать, школьник, играющий в футбол, — от двадцати пяти до двадцати восьми… Это за весь день, с утра до вечера.

• Предыдущая
• 27/41
• Следующая