Прежде чем я упаду - Оливер Лорен - Страница 24

• Предыдущая
• 24/75
• Следующая

В столовой только что появилась Джулиет Сиха. Сегодня я была слишком сосредоточена — на желании все исправить, на мысли, что я могу все исправить, — и совершенно забыла о Джулиет. Я вихрем оборачиваюсь. Никогда еще она не была мне настолько интересна. Я смотрю, как она плывет по столовой. Ее волосы свисают, заслоняя лицо: пушистые мягкие пряди, белые как снег. Она сама напоминает снежинку, которая борется с ветром, крутится и вертится, повинуясь воздушным течениям. Джулиет даже не косится в нашу сторону. Любопытно, она уже задумала выследить нас сегодня вечером и поставить в неловкое положение перед толпой? Вряд ли, судя по ее виду.

Я так внимательно за ней наблюдаю, что не сразу замечаю, как Элли и Элоди только закончили петь «Псих-убийца, qu'est-ce que c'est» и истерически хохочут. Линдси держит скрещенные пальцы, словно отводит порчу, и твердит: «Господь всемогущий, храни нас от тьмы».

— Почему ты ненавидишь Джулиет? — обращаюсь я к Линдси.

Странно, что раньше я никогда не задавалась этим вопросом. Просто принимала все как должное.

Элоди фыркает и чуть не давится диетической колой.

— Ты серьезно?

Линдси явно застигнута врасплох. Она открывает рот, закрывает, затем встряхивает волосами и опускает веки, будто не может поверить, что я вообще подняла эту тему.

— Я не ненавижу ее.

— Ненавидишь.

В девятом классе именно Линдси выяснила, что Джулиет не получила ни одной розы, и именно Линдси придумала послать ей валограмму. Это Линдси наградила ее кличкой Психа, это Линдси много лет назад разболтала, что Джулиет описалась во время похода герлскаутов.

Линдси смотрит на меня, как на сумасшедшую, и пожимает плечами.

— Извини. Для психов поблажек не предусмотрено.

— Только не говори, что тебе жалко ее, — вклинивается Элоди. — Ей же самое место в психушке.

— В «Беллвью», — хихикает Элли.

— Я просто спросила.

От этого слова на букву «Б» я каменею. Никто не отменял вероятности, что я все-таки окончательно и бесповоротно рехнулась. Но почему-то мне больше так не кажется. Однажды я читала статью, где было написано, что сумасшедшие не считают, будто сошли с ума, — в том-то и беда.

— Так мы правда останемся дома? — Элли надувает губы. — На весь вечер?

Задержав дыхание, я смотрю на Линдси. Элли и Элоди тоже смотрят на нее. За ней всегда последнее слово во всех наших главных решениях. Если она твердо намерена отправиться к Кенту, мне придется нелегко.

Она откидывается на спинку стула; в ее глазах вспыхивает огонек, и у меня замирает сердце. Неужели она велит мне потерпеть, потому что вечеринка пойдет мне на пользу?

Но она только улыбается, подмигивает и произносит:

— Это всего лишь вечеринка. Наверняка там будет скучно.

— Можно взять фильм ужасов в прокате, — предлагает Элоди. — Ну, как раньше.

— Пусть Сэм решает, — заключает Линдси. — Все, что ее душеньке угодно.

И я готова расцеловать ее.

Я снова прогуливаю английский. Мы с Линдси проходим мимо Алекса и Анны в «Хунань китчен», но сегодня Линдси даже не останавливается; она знает, что я терпеть не могу стычек, и, возможно, старается мне угодить.

Зато я замираю и представляю, как Бриджет обнимает Алекса и дарит ему такие взгляды, словно он единственный парень на свете. Конечно, она ужасно надоедлива, но все равно заслуживает лучшего. Это никуда не годится.

— Ау? Кого-то выслеживаешь? — раздается голос Линдси.

До меня доходит, что я таращусь на ободранные плакаты, рекламирующие пятидолларовые обеды, местные театральные труппы и парикмахерские. Алекс Лимент только что заметил меня через окно и смотрит прямо на меня.

— Уже бегу.

Ну да, это никуда не годится, но что поделаешь? Живи и не мешай жить другим.

В «Лучшем деревенском йогурте» мы с Линдси заказываем большие порции двойного шоколадного йогурта с шоколадной крошкой, а я еще добавляю карамельную крошку и кукурузные хлопья. Аппетит ко мне вернулся, это точно. Все идет, как я планировала. Вечеринки сегодня не будет — по крайней мере, для нас; никаких поездок или машин. Уверена, что это все исправит, узел во времени распустится — и я вырвусь из кошмара, в котором мне приходится быть. Возможно, сяду, задыхаясь, на больничной кровати, в окружении родных и друзей. Я живо представляю эту сцену: у мамы и папы слезы на глазах, Иззи висит у меня на шее и рыдает, Линдси, Элли, Элоди и…

В голове мелькает образ Кента, и я быстро отгоняю его.

…и Роб. Разумеется, Роб.

Но я уверена, что это сработает. Прожить день. Следовать правилам. Держаться подальше от вечеринки у Кента. Все просто.

— Осторожно, — усмехается Линдси, запихивая в рот большую ложку йогурта. — Ты же не хочешь остаться толстой девственницей.

— Это лучше, чем быть толстой и больной гонореей, — парирую я, бросая в нее кусочек шоколада.

Она кидает в ответ.

— Ты шутишь? Да я такая чистая, что с меня можно есть.

— Линдси а-ля фуршет. Патрик в курсе, что ты так развлекаешься?

— Фу!

Линдси сражается со своей двойной порцией, пытаясь выудить самый вкусный кусочек. Мы обе хохочем, в итоге она швыряет в меня полной ложкой йогурта, и тот приземляется над левым глазом. Линдси ахает и прижимает руку ко рту. Йогурт стекает по моему лицу и плюхается на мех над левой грудью.

— Ради бога, прости, — приглушенно просит Линдси, не отрывая руку от губ; ее глаза широко распахнуты, она явно старается не засмеяться. — Как по-твоему, блузке конец?

— Еще нет, — откликаюсь я.

Набрав побольше йогурта, я кидаю его в Линдси; он попадает ей в голову, прямо в волосы.

— Сучка, — визжит она.

Мы носимся по «Ти-си-би-уай», прячась между столами и стульями, набирая полные ложки двойного шоколадного йогурта и используя их в качестве катапульт.

На обратной дороге в школу мы с Линдси продолжаем хохотать. Сложно объяснить, но много лет я не была так счастлива, как будто замечаю все в первый раз: резкий запах зимы, странный косой свет, медленный дрейф облаков по небу. Мех на наших топиках окончательно слипся и перепачкался, одежда сплошь в мокрых пятнах. Водители гудят, заприметив нас; мы машем им руками и посылаем воздушные поцелуи. Мимо проезжает черный «мерседес»; Линдси наклоняется, шлепает себя по заднице и вопит: «Десять долларов! Десять долларов!»

Я ударяю ее по плечу со словами:

— Это мог быть мой папа.

— Извини, если разочарую, но твой папа не водит «мерседес».

Она отбрасывает с лица мокрые сосульки волос. Нам пришлось мыться в туалете, пока хозяйка «Ти-си-би-уай» орала и угрожала вызвать полицию, если мы еще раз посмеем сунуться в ее магазин.

— Ты невыносима, — замечаю я.

— Но ты же любишь меня.

Линдси хватает меня за руку и тесно прижимается. Мы обе продрогли.

— Люблю, — соглашаюсь я, и это не просто слова.

Я люблю ее, люблю уродливые горчично-желтые кирпичи и пурпурные коридоры «Томаса Джефферсона». Люблю Риджвью за то, что он маленький и скучный; люблю в нем всех и каждого. Я люблю свою жизнь. И хочу вернуть ее.

— Я тоже люблю тебя, детка.

Когда мы возвращаемся в школу, Линдси просится покурить, хотя звонок на восьмой урок вот-вот раздастся.

— Всего две затяжки, — умоляет Линдси, широко распахнув глаза.

Смеясь, я повинуюсь. Ей известно, что я не в силах устоять, когда она делает такое лицо. В Салоне никого нет. Плечом к плечу мы стоим рядом с теннисными кортами, пока Линдси пытается прикурить от спички.

Наконец она прикуривает, глубоко затягивается и выпускает изо рта струйку дыма.

Через секунду над парковкой летит вопль:

— Эй! Ты! С сигаретой!

Мы обе застываем на месте. Мисс Винтере. Никотиновая Фашистка.

— Бежим! — командует Линдси, роняя сигарету и бросаясь за теннисные корты, хотя я кричу: «Сюда!»

Блондинистый начес мисс Винтерс подскакивает над машинами. Она видит нас или только слышит смех? Я ныряю за «рейнджровер» и срезаю по Аллее выпускников к одной из задних дверей в спортивный зал, пока мисс Винтерс продолжает голосить: «Эй! Эй!»

• Предыдущая
• 24/75
• Следующая