Танцовщица в луче смерти - Михайлова Евгения - Страница 17

• Предыдущая
• 17/57
• Следующая

– Не прячь своих чувств, дитя мое. Я в очередной раз оказался прав, поскольку родился с этим непростым умением – читать в человеческих душах.

– Слушай, – Юля отобрала руку. – А с чего ты решил, что Артем согласится? Ты что-то знаешь?

– Да, дорогая, я многое знаю. Например. Все счастливые семьи похожи одна на другую, а каждая несчастная – несчастна по-своему.

– Все. Хватит. Я устала от твоего трепа. Или ты говоришь, или мне ясно, что ты развлекаешься.

– Я развлекаюсь. И говорю. Не так он прост – наш квадрат в натуре по имени Степанов. Хотя для меня он яснее солнечного зайчика... Ладно, скажу. Видел я его практически в обнимку с мужем Любки Николаевой, не к ночи, конечно, этот муж будь упомянут. Она тогда тоже его заказ выполняла. В общем, есть система у мужика. И в случае с Любкой, по крайней мере, она сработала. Сто пудов. Судя по количеству телесных повреждений.

– Ты заткнешься, придурок? – Люба, покраснев и надувшись, грозно поднялась из-за своего стола.

– Да, – с готовностью ответил Коля. – Конечно. И прошу тебя – опустись на свое место. Насилие по отношению ко мне общественность не поймет. Это все равно что обидеть младенца, устами которого глаголет истина.

– А мне нравится, – повернулась ко всем Вероника. – Коля, ты всегда прав. Мне тоже кажется, что этот заказчик не столько квартиры-дома обставляет, сколько баб у нас решил снимать. Чего, мол, морочиться. А эта примочка с мужьями – просто умора.

– Да, Ника, – торжественно произнес Коля. – Как тяжело ему будет найти тропинку к тебе, когда он узнает, что ты последнего мужа истребила как класс, кажется, в прошлом году. Как найти тропинку? Вот в чем вопрос.

– Интересная вещь, – произнесла невозмутимо Вероника. – Когда ты говоришь о них, ты кажешься мне почти умным. Когда обо мне – однозначно идиотом.

– На этом торжественную часть можем считать законченной, – заключил Коля. – И Юлька везет меня сегодня домой. Я разволновался. Мне в общественный транспорт нельзя.

Когда Сергей вошел в кабинет Маши, она просматривала папку с делом Нины Вешняк.

– Что-нибудь новое? – спросил Сергей, склонившись над ее плечом.

– Да, – сказала Маша. – Онищенко нашел людей, у которых она квартиру снимала. Она сначала сняла комнату у семьи Лебедевых вот по этому адресу. Потом владельцы переехали в квартиру к его матери. И Нина стала одна жить в съемной двушке. Плату, естественно, увеличили.

– Их вызывали?

– Онищенко допрашивал. Вот читаю. Ну, ничего они особенно не знали о ней. Где работала, какие знакомства... Платила регулярно. Жена, Ольга Лебедева, говорит, что они к ней привязались, как к родной... Муж – Геннадий Лебедев – говорит, что потрясен, не может поверить... И все такое.

– Толковое что-то есть?

– Да вот я смотрю... Маловато, конечно. Хотя, с другой стороны, что вообще владельцы квартир знают о съемщиках...

– Да... Или нет. Всегда что-то знают, чему могут не придавать значения. Я их адресок, телефоны запишу, ладно?

– Конечно.

– На вас сошлюсь?

– Разумеется.

– Мария Васильевна, а что, если нам на «ты» перейти?

– В каком смысле? А. Что-то я совсем заработалась. Сложно так сразу. И в то же время проще. Давай, Сергей Александрович, будем на «ты». Только без фамильярности, ладно?

– Я что, похож на нахала? Хотя да, похож. Все говорят. Но я поработаю над собой.

– Да уж, пожалуйста. А что там с этой Селезень? И как ты на нее вышел?

– Да по совершенно другому делу, по частной лавочке. Совпадение.

– Ну, и что? Есть что-то?

– Да я с ней и по тому делу не смог пока поговорить. Вот сейчас еду. Там сложный человек, фантасмагорическая ситуация, которой и пришлось заниматься.

– Уже интересно.

– Еще бы. Съездим как-нибудь вместе, хорошо?

– Да, постараюсь.

Сергей подъехал к дому Аллы Селезень, постоял у квадратика домофона, вспомнил, что у нее он не работает, легонько нажал дверь в нужном месте, и она открылась, как в сказочной избушке. «Все, как положено, на соплях, – пробормотал Сергей, – так мы и к Яше можем заглянуть без приглашения». Алла на этот раз открыла дверь быстрее, чем в первый. Молча кивнула, пропустила его, выражения, как и тогда, на лице никакого, но Сергей успел перехватить быстрый взгляд, в котором был явный интерес. Он со скоростью фокусника запихнул сосиски во все доверчиво раскрытые рты, повернулся к хозяйке:

– Я тут бутылочку красного винца прихватил. Ну, чтоб разговор пошел. Найдется парочка стаканов?

– Найдется, – сказала Алла. – Наверное, напели, что я алкашка?

– Да ни боже мой. Я чужие песни вообще не слушаю. Только внутренний голос. А он мне сказал, что нам обоим расслабиться надо после войны миров, в которой пришлось мне поучаствовать в прошлый визит. Хочется посидеть спокойно, по-дружески, без Яши, к примеру. А вам?

– А мне по барабану разговоры эти. Алкашка я и есть. А кто? Только не пью больше. Расхотелось. Добьют, думаю, а эти... – она посмотрела на собак, которые глаз с нее не сводили, и махнула рукой, – да просто неохота. Видать, выпила свою норму. Придется в трезвости смерти ждать. А с тобой чего не выпить. Тем более – винца красного... Как в школе.

– У вас была такая замечательная школа? У нас в этом смысле – ужас. Сплошные расстрелы да ссылки.

– Трепач ты, как я посмотрю, – Алла стояла с двумя чашками с отбитыми ручками и задумчиво разглядывала свою комнату. Стола не было.

– А зачем он нужен? – продолжил ее неозвученную мысль Сергей. – У меня тут сегодняшняя газета. Кладем ее на этот... ну, типа диван... И полный комфорт. Практически.

Алла выпила неторопливо свою чашку вина, Сергей тут же налил вторую, она сделала несколько глотков и поставила чашку на газету.

– Так чего тебе от Витки моей надо?

– Ну, чего мне от нее надо, этот вопрос я с ней, наверное, и решу. Я к вам, Алла, по другому поводу. Расскажите мне о ней то, что она сама не расскажет. Она не очень вроде у вас откровенная. А мне хотелось бы знать, как вы жили, какие у нее знакомства были... до меня. И почему она вас бросила. Как это вышло.

– Слушай, а меня никто не бросал. Пока Вите мамка нужна была, жила со мной. Стала взрослой, живет отдельно. Свои дела. Понятно, ты про мою нищету. Чего дочка родная не несет мамочке деньги в мешке. Так я отвечу. А за что? За то, что родила, сама не помню от кого? За то, что она ребенком меня, пьяную вусмерть, тащила со двора сюда, в наши хоромы прекрасные? Я ее маленькой не помню. Все в тумане. А она помнит меня еще как. Ненавидит. Так я понимаю. Так что, Серега, ты ее не суди. Досталось ей по полной программе... Как-то из школы пришла – вся избитая в кровь. Легла на этот диван, лицом к стенке, молчит, я ее развернула к себе: глаза сухие, только горят, как угли. Посмотрела на меня и говорит: «Ты зачем меня родила? Я жить не хочу». Поняла я, что избили ее из-за меня. Сучки малолетние. Дразнили, издевались. Одна она такая в классе была. Нищая, заступиться некому. Я ей сказала тогда: «А не знаю, зачем. Я сама не знаю, зачем живу».

– Тяжелая история. Как же она из этого выбралась?

– Танцевала она хорошо. Никто не учил. У нас сроду радио – телевизора не было. А она иногда поет тихонько, кружится, даже мне ясно было, что способность есть. В общем, в какой-то кружок ее взяли. Учительница ей костюм даже подарила, Витка его каждый день смотрела, чистила, в старую простыню заворачивала... Стали ездить выступать. В классе восьмом уже это было. Ну, потом вдруг какие-то вещи у нее стали появляться. Я честным делом подумала: не ворует ли. Вдруг ее с мужиком встретила. Взрослый, приличный такой. Я ломанулась от них, чтоб он меня не увидел... Ночевать она часто перестала приходить. Потом другой ее ждать начал... На выпускной вечер ей кто-то – уж и не знаю, кто, – шикарное платье подарил. Она и не подозревала, что я ходила смотреть. Спряталась в зале в каморку, где ведра с тряпками держали... Ну, думаю, твой, дочка, час пришел. Как лебедь она была среди одноклассниц-шмакодявок. Волосы в белый цвет уже после школы покрасила. А потом ей квартиру подарил кто-то. Вроде четырехкомнатную. Переехала... Как живет? Расскажи теперь ты.

• Предыдущая
• 17/57
• Следующая