Танцовщица в луче смерти - Михайлова Евгения - Страница 43

• Предыдущая
• 43/57
• Следующая

– Он назвал их? Вы их взяли?

– В том-то и дело, что нет. Он утверждает, что понятия не имеет, как этих двоих звать, что видел их два раза, причем поздно вечером... Но в опознании, разумеется, поучаствует: куда ему деваться. За ними поехали, Артем. Ты тоже нужен. Николай Иванович сейчас выйдет, мы его отвезем домой. Мы – в частности, господин Онищенко – принесли ему свои извинения.

– Да, хорошо. Я жду.

...Романа Степанова и Василия Николаева протащили по коридору мимо Артема, они выглядели страшно, перевернуто, посмотрели на него налитыми кровью глазами. Степанов все время хрипел что-то невнятное. Их оставили в пустой комнате в наручниках. Потом привели туда Геннадия Лебедева. Артем в коридоре слышал вопли уже не только Степанова, но и Николаева. Его по-прежнему трясло. Вышел Сергей.

– Ну что, старик. Все. Он их опознал. Сейчас их начнут оформлять, мы, наверное, поедем.

– Подожди, – вдруг сказал Артем. – Они там втроем, да? Мне можно войти?

– Собственно... Конечно. Я только Маше скажу.

Они вошли в комнату, где сидел на стуле, не поднимая головы, Лебедев. Степанов и Николаев неподвижно стояли у стены. Артем прошел к окну, внимательно осмотрел каждого из них, потом вернулся к двери, на мгновение прикрыл глаза. Воспоминание вспыхнуло как никогда ярко. Девушка, трое мужчин, каждый звук, каждый треск под их ногами. Ее умоляющий, отчаянный взгляд, все еще с надеждой...

– Можно сделать так, чтобы они встали рядом? – спросил он.

– Встать, Лебедев, – сказала Мария. – Подойдите к ним. Не шевелиться.

Артему казалось, что он просто исчез. Осталось его зрение, натянутые нервы, глухой шум в голове... Сейчас ему не важна даже собственная жизнь, что-то невероятное решается здесь....

– Эй, – дотронулся до его локтя Сергей. – Тёма, с тобой все в порядке? Это они?

– Да нет же, – уверенно произнес Артем. – Нет! – воскликнул он. – Это не они! Только он был там, – Артем показал на Лебедева. – Он врет! Понимаете, – отчаянно обратился он к Маше и Сергею. – Они очень похожи на тех двоих. Но сейчас, когда я увидел их всех вместе... Я не могу ошибаться. Тех троих что-то связывало. Точнее, ясно, что – их связывало преступление. Этих двоих с Лебедевым не связывает ничего. Вы, конечно, можете мне не верить... Я сам их подозревал. Но... это как в задаче: вдруг возникает момент, когда невозможно ошибиться.

– У него гениальная интуиция, – расстроенно пояснил Сергей. – Так нам учителя говорили. В общем, можно считать, раскрытие накрылось.

– Тьфу, – плюнул Онищенко и пошел к выходу. – Я в этом спектакле больше не участвую. Дурдом какой-то!

Заскрежетала дверь камеры, контролер буркнул: «На выход». Виктория быстро встала, вышла в коридор, потом они свернули к какой-то лестнице, спустились в подвал, прошли его, вышли в маленькую дверь, оказались на заднем дворе....

– Куда? – наконец спросила Виктория.

– Типа в больничку, – сказал конвоир. – Идешь сейчас под тем забором, там лаз... Проскочишь его, – машина будет ждать. Тормознут тебя – я ни при чем. Сама побегла, ясно?

– Ясно. Спасибо. Прощай.

Она даже не волновалась. Козырев себя не подставит. Значит, все схвачено. До машины она шла не спеша, отработанной походкой светской львицы.

– Ну, с богом, – сказал Козырев и рванул с места. – В общем, так. Документы практически готовы. Дня три нужно пересидеть. Облавы будут. Сейчас доедем до того угла, там стоит такси, довезет тебя по адресу... Запоминай. Домофона нет. Код – 123, пятый этаж. Собственно, это пятиэтажка. Практически выселенная. Но все есть: вода, газ, еда в холодильнике. Вот тебе телефон. Звоню я. Ты постоянно ждешь. Выходить не стоит. Но на всякий случай возьми деньги. Вдруг что. Тут еще одежда, краска темная для волос, очки. Все. Приехали. Пока. С таксистом я уже расплатился.

Когда Виктория оказалась в маленькой однокомнатной квартирке, чистой и уютной, она вздохнула так глубоко и свободно, как, возможно, не вздыхала много лет. На какое-то мгновение у нее даже радость забилась в груди, как очень давно, когда она ребенком оказалась на качелях в парке в самой высокой точке, откуда ей захотелось просто взлететь, как птичке... В следующую минуту она трезво подумала: ради того, чтобы испытать это чувство, ей с ее каторжной внутренней жизнью, возможно, даже стоило посидеть в тюрьме. Может, и Коврова убить стоило? Она думала об этом спокойно. Сама за жизнь не привыкла особо держаться, постоянно готова была ко всему, – с чего ей ценить жизнь вообще... Особенно Коврова. Виктория упала лицом на старую, но вполне приличную кровать, вытянула ноги, раскинула руки, впервые позволила себе вспомнить то, что произошло. Они ее там замучили своими вопросами: хотела – не хотела, собиралась – не собиралась... Бред. Ковров был ее работой. Она несколько лет старалась не думать о нем даже тогда, когда он был рядом. Не с ее картами отказываться от такого шанса. В общем-то, он сделал ее достаточно богатой. Как говорится, он по-своему ее любил. Очень по-своему. Любил ее унижать, получал наслаждение от ее зависимости, беспомощности, хотел делиться этим наслаждением со своими подонками-приятелями. У него не получилось ни разу то, к чему он ее принуждал постоянно. Она никогда не участвовала в его запланированных групповых утехах. Инцидентов было немало. И серьезные травмы он компенсировал своим дружкам, и сам гримировал синяки на физиономии. Но ему нравилась эта игра в укрощение тигрицы. Доигрался. Что тут поделаешь. Лучше бы этого не было, но не от нее это зависело: какая-то пружинка в ней лопнула... Однажды она его вытащила из спальни и столкнула с лестницы второго этажа. Он пытался изнасиловать Нину... Может, он ее и убил? Или по его заказу? Если так, то Виктория ни о чем не жалеет. Одно плохо: теперь она во всем зависит от Козырева. Тоже подарок. Но надо потерпеть. Лишь бы вырваться. Лишь бы не тюрьма. Как недавно сказал ей тот же Козырев: «Ты всех не передушишь. Они тебя там на части порвут».

Виктория поднялась, прошла в довольно чистую ванную, налила очень горячей воды. Погрузилась в нее и опять испытала настоящее блаженство. Спала она крепко и спокойно. Проснулась среди ночи в тишине то ли от собственного вздоха, то ли от чьего-то стона... Ей приснилось, что стонет Алла. «Мама», – произнесла в темноте Виктория.

Сергей посмотрел на определившийся на дисплее номер телефона и вздохнул.

– Да, Елена Васильевна. Слушаю вас. Ну, почему забыл. Закрутился просто. Как вы?

– Что значит – как я? Я жду. Ты обещал мне устроить свидание с той девицей, что сделала меня вдовой. И даже не звонишь.

– Если честно, я не понял, зачем вам это нужно. Ну, убийца она. Призналась. Все сложилось. Вроде аффект. Что вам это даст, извините?

– Ты не понял? Ничего себе! Вот если бы ты стал вдовой... ну, я имею в виду, если бы ты вошел в мое положение... До тебя бы дошло, Сережа: женщина хочет знать, что такого сделал ее муж другой женщине, из-за чего она его задушила голыми руками. При том, что он нес ей золотые яйца...

– Да что с вами? Какие-то неприличные вещи вы говорите. Надеюсь, это нервное.

– Ты прав. Как-то не так получилось. Сережа, ты не виляй. Ты знаешь, я от своего не отступлюсь.

– Да я что... Сейчас попробую договориться со следователем. Эта Корнеева, кстати, ни с кем особенно не общается. Дама проблемная.

– Вот пусть не пообщается со мной. А я с ней пообщаюсь.

– Звучит опять не очень понятно. Ладно. Я вам позвоню в ближайшие пятнадцать минут.

Позвонил он через двадцать.

– Елена Васильевна, не знаю даже, как вам сказать. Сам в шоке. Короче, побег.

– Ты про что?

– Сбежала ваша Корнеева.

– Ты с ума сошел? Ты шутишь? Как это возможно?

– Сам не пойму. Я туда поеду сейчас, может, что-то узнаю. Это вообще большой скандал. Извините, побегу. Будем на связи.

Елена Васильевна долго и изумленно смотрела на телефон. Потом набрала номер дочери.

• Предыдущая
• 43/57
• Следующая