Выбери любимый жанр

Звезда сыска - Кузьмин Владимир Анатольевич - Страница 51


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

51

Начались самые счастливые годы в жизни моего дедушки. С зятем он вполне подружился и, когда тому пришлось по делам службы переселиться в Москву, не стал отказываться от его приглашения ехать вместе с ним и дочерью. Вскоре родилась я, и семья наша стала предметом полной зависти многих менее счастливых семей. Папенька вроде бы часто отлучался на длительные сроки по службе, но со мной он успевал проводить очень много времени. И сколько я себя помню, всегда учил меня чему-нибудь, превращая самые простые игры в увлекательные уроки, а уроки в забавные игры. Часто учил тому, чему ни один другой отец не отважился бы учить свою дочь. В тире и манеже мы бывали даже чаще, чем в театрах или в зоологическом саду.

Маменька и в Москве продолжала с удовольствием играть в любительских спектаклях. Даже в имении Алексеевых играла в постановках Константина Сергеевича, вскоре взявшего себе сценическую фамилию Станиславский. Ту самую фамилию, что сегодня так громко известна в связи с Московским Художественным театром, им созданным. Маменьку часто звали играть в профессиональном театре, но она отговаривалась тем, что с нее и любительской сцены достаточно, что семья для нее важнее успеха.

О том, как погиб папенька, мы толком даже и не узнали. И до сей поры не знаем. Приезжал к нам важный генерал, высказывал соболезнования, но на вопросы вразумительных ответов так и не дал.

Маменька затосковала так сильно, что мы с дедушкой стали бояться за ее душевное здоровье. А тут навалились самые неприятные проблемы, объявились вдруг какие-то дальние родственники моего отца, чтобы оспорить его завещание. По просьбе мамы завещание он составил в мою пользу еще до самого моего рождения, но адвокаты, нанятые теми родственниками, нашли в нем какую-то неправильность. Дело затягивалось, и оттого становилось еще тоскливее. Тут дедушка и предложил ехать в Лондон. Отчего в Лондон? Он сказал, что всю жизнь хотел увидеть спектакль в театре «Глобус», где играл сам Шекспир. Да это и не важно, почему. Важно, что маменька неожиданно и сразу согласилась. И мы поехали.

За границей нам всем троим стало легче. Но тут объявился общий дедушки и маменьки знакомый. Он и дедушку на сцене помнил, и маменьку в спектаклях видел. Сожалел о том, что ни отец, ни дочь карьеру на сцене так и не сделали, не заложили артистическую династию, которая вполне могла и быть продолжена. Это он мне так комплимент делал, хотя сама я сценический опыт имела не больший, чем у того же Пети. После он уехал в Париж где проживал в то время. А вскоре прислал приглашение навестить его. Мы и перебрались во Францию.

Но старый знакомый схитрил, потому как в Париже маменьку тут же очень многие люди стали уговаривать сыграть в театре. Да так толково, что отказаться было бы невежливым. Да и мы с дедушкой к тем уговорам присоединились. Маменька сыграла и за один вечер стала знаменита на весь Париж. Тут уж ее стали звать в серьезные труппы, она подумала и на одно из приглашений согласилась. Вскоре, через каких-нибудь два месяца, а то и быстрее, ее знала уже вся Франция. Но не как графиню Бестужеву или баронессу фон Нолькен, а как Ирэн де Монсоро. Маменька воспряла духом, ожила. Мы тому были рады. Первое время ездили на гастроли всем семейством, вместе сиживали на репетициях, вместе отмечали премьеры. Но какое-то время спустя мы с дедушкой стали чувствовать… Нет, маменька нас любила по-прежнему. Но мы догадались, что сцена стала для нее важнее нас. А тут и дела стали требовать дедушкиного возвращения, а я сказала, что мне правильнее будет учиться в России и жить с дедушкой, а не во французском пансионе. Маменька плакала при прощании, а после писала нам часто. Но про свое возвращение не написала ни разу. Похоже, ей это и в голову не приходило.

В Москве настал дедушкин черед затосковать горьким образом. За наше отсутствие человек, оставленный управляющим доходными домами дедушки и бабушки, проворовался, был осужден, но дело уже разорил полностью. Дома, кажется, ушли с молотка, но об этом правильнее у дедушки спрашивать.

Дело с моим наследством застряло, не двигаясь ни туда ни сюда. Пенсия за папеньку полагалась маме, она ее и получала. У нас же осталась лишь наша московская квартира, которую, по сути дела, не на что стало содержать. Дедушка впал в такое уныние, что мне становилось порой страшно. И вот тут-то появился Михеич, с которым дедушка не виделся больше десяти лет. Они проговорили день и ночь напролет. Рассказали друг дружке о себе все. А утром, когда я уж встала и готовила им кофе, Михеич сказал, что раз театр мою маму излечил, то отчего бы и деду не попробовать то же лекарство. Он сам собирался ехать с антрепризой в Сибирь, где уже бывал, и находился в полном от тех краев восторге. Труппа не была полностью сформирована, и он предложил деду заново стать актером. Провести сезон в новых краях, а там, глядишь, и жизнь наладится. Дедушка чуть не на сутки впал в раздумья, а через день, посоветовавшись со мной, отправился на актерскую биржу к господину Корсакову, но попросился не актером, а суфлером. Многие пьесы он помнил наизусть, театр знал прекрасно, за рекомендациями дело тоже не стало — тут и одного слова Михеича достало бы, такой у него оказался авторитет — так что место ему предоставили. А месяц спустя мы выехали в Сибирь.

— Что же за проблемы с завещанием? — задумчиво произнес Иван Порфирьевич, когда я умолкла. — Не верю я, чтобы такой образованный человек, как ваш отец, мог к этому вопросу несерьезно отнестись. Уж он-то прекрасно знал, что жизнь военного человека всегда подвержена опасности, и должен был позаботиться о близких ему людях, на случай… Боюсь, без взяток тут дело не обошлось.

43

В последующие дни уж и не знаю, где я бывала чаще: в театре или в полиции. Все мои рассказы пришлось повторить еще на раз для записи в протокол. Притом меня, можно сказать, замучили в связи со случившимся на Юрточной горе, а про все остальное почти и не спрашивали. Я, конечно, обратила на это внимание и спросила о причинах.

— Видите ли, Даша, — нехотя и грустно ответил Дмитрий Сергеевич, — дело складывается таким образом, что мы не можем предъявить Микульскому обвинение в убийстве трех человек в театре. Тут ваших показаний недостаточно, потому как, кроме той тени, вы ничего и не видели, а все остальное лишь догадки, которые суд даже выслушивать не станет. Тут нужны наисерьезнейшие улики. Если бы удалось найти револьвер… Но о нем обвиняемый молчит. Он и обо всем остальном молчит. Незачем ему сознаваться, и он это прекрасно понимает. И скажу прямо, есть у него шанс выйти сухим из воды, даже по эпизоду на Юрточной горе. Но тут уж от нас с вами многое зависит.

— Так куда же мог тот револьвер подеваться?

— Скорее всего, преступник от него избавился, выбросил в реку, что самое простое и правильное.

— Не похоже.

— Отчего вы делаете такие заключения?

— Он не побоялся очень долго оставаться на виду у всех. Может, не побоялся и пистолет не выбросить, а спрятать?

— Может быть, может быть, — задумчиво произнес следователь, — но и об этом, кроме как от него, и узнать не от кого. Я уж вам говорил, что Михеича и сам знал. Да и сама моя должность обязывает сделать все, что возможно, чтобы ни одно преступление не осталось безнаказанным. Но без прямых улик нам даже думать об этом не приходится.

Мне стало неуютно на душе от такого расклада дел. Как же так, убили трех человек и ничего невозможно доказать? И я сказала о том, о чем мне меньше всего хотелось говорить:

— Тогда в театре револьвер не нашли и, скорее всего, его не могли вынести из театра…

— Вы хотите сказать, что кто-то помог Микульскому его спрятать? Что у него был сообщник? — понял мои мысли Дмитрий Сергеевич. — Мы тоже приходили к такому выводу. Не оставили без внимания и тот факт, что Микульский оказывал знаки внимания госпоже Никольской и пользовался в этом вопросе некоторой взаимностью. Мы с ней беседовали, уж не стану называть это допросом. Она рассказала, что познакомилась с ним еще в Москве и даже навела по его просьбе некоторые справки. Но утверждает, что тот ей ничего в театре не передавал. Тем более оружия. Мне показалось, что она неравнодушна к Микульскому, уверена в его порядочности и невиновности, но вполне искренна.

51
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело