Ошибка великого магистра - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович - Страница 1

• 1/3
• Следующая

Прежде мне не приходилось иметь дела с живыми читателями. Я не получал ни писем с признаниями в любви (разумеется, читательской), ни писем с угрозами расправиться со мной, если я не перестану сидеть за компьютером. Единственный человек, с кем я вел постоянную переписку, это мой издатель Рик Кандель. Переписка эта заключалась в том, что он сообщал: «Песах, ты еще не осветил год две тысячи двадцать третий», а я отвечал: «завтра же освещу, вот только фонарь найду».

Поэтому вчера, открыв на звонок дверь и обнаружив мужчину средних лет и приятной наружности, с черным дипломатом в руке, я, естественно, сказал:

— Извини, я ничего не покупаю.

— А я ничего не продаю, — отпарировал мужчина и вошел в салон. Он прошел к журнальному столику, положил на него дипломат, щелкнул замками и извлек на свет не очень толстый томик. Насколько я мог понять, заголовок был на латыни.

— Мое имя Соломон Штарк, — сказал незванный гость, усаживаясь на диван и глядя на меня снизу вверх. По-видимому, он не был знаком с основами психологии поведения, либо эта неудобная для диалога поза казалась ему вполне естественной.

— Я сенситив и прогностик, — продолжал он, а я, между тем, думал, как можно избавиться от человека, без причины нарушившего домашний покой. — И я читатель твоей «Истории Израиля».

— Очень приятно, — пробормотал я.

— Приятного мало, — отрезал господин Штарк. — Дело в том, что история развивается вовсе не так, как должна.

— Согласен, — сказал я, — иметь под боком такое сокровище как президент Раджаби…

— При чем здесь этот палестинский выскочка? — возмутился господин Штарк. — Я имею в виду Магистра.

Мне-таки пришлось опуститься на диван рядом с господином Штарком, потому что он раскрыл книгу и ткнул пальцем в некий стихотворный текст, а зрение мое вовсе не таково, чтобы читать мелкие буквы на расстоянии полутора метров. Книга оказалась двуязычным изданием Нострадамуса: на одной странице шел латинский текст, а на соседней — его русский перевод. Катрен, на который показывал незванный гость, гласил:

«Союзник Генриха — кудрявый король побеждает арабов.

Черноволосый, с помощью гениальных изобретений Он победит жестоких и гордых людей:

Великий Генрих поведет пленных под знаменем полумесяца.»

— Катрен семьдесят девятый, — сказал господин Штарк. — Пророчество Магистра на год две тысячи двадцатый. Великий Генрих должен был взойти на французский престол в конце двадцатого века. Кудрявый король — это испанский монарх. Жестокие и гордые арабы должны быть к сегодняшнему дню уже побеждены и повержены во прах. И единственной свободной страной в восточном Средиземноморье остается Израиль. Так сказал Магистр.

— Но так не получилось, — возразил я. — Арабы все еще в силе, палестинцы хотят за столом переговоров оттяпать Яффо, а пресловутый Генрих вовсе не родился, и Франция все еще республика. Знаешь, я согласен, что у Нострадамуса были верные предсказания, вот ведь и распад Советского Союза он в двух словах изобразил… Но пророки всегда отличались туманным стилем.

— Это отговорка неучей, — отрезал господин Штарк. — Пророки всегда отличались абсолютной точностью. Иначе они были бы не пророками, а фантастами.

— Спасибо за комплимент, — буркнул я, соображая, как бы выпроводить посетителя без вреда для здоровья и мебели.

— Все, что предсказал Магистр до рождения Генриха, сбылось. И Французская революция, и век пара, и марксизм с ленинизмом, и образование коммунистического государства, и его распад через семьдесят четыре года, и рождение Израиля, и мировые войны, Гитлер и Мао, я уж не говорю о Сталине… Генрих просто не мог не родиться, он не мог не возглавить Францию в 1999 году.

— Не повезло, — сказал я. — Его потенциальная мать вышла замуж за другого. Ты же знаешь француженок, они такие ветреные, да и Нострадамуса не читают…

— Нечего иронизировать, — печально сказал господин Штарк. — Вся история идет наперекосяк, а историку Песаху Амнуэлю на это плевать.

— Историк описывает то, что произошло на самом деле, а не то, что могло бы произойти, если бы сбылось чье-то пророчество.

— Все, о чем писал Магистр, произошло на самом деле, — сказал господин Штарк.

— Возможно, — сказал я, — но не в нашем мире.

И лишь произнеся эти слова, я понял, чего добивался посетитель.

— Так, — сказал я, взяв в руки книгу катренов и перечитывая тот, что был отмечен желтой полосой, — ты хочешь сказать, что примерно в тысяча девятьсот семидесятом году произошло событие, которое сместило нашу историю на альтернативную мировую линию. Ведь именно в семидесятом должен был родиться Генрих, верно?

— Ну вот, — удовлетворенно сказал господин Штарк, — ты, наконец, понял. Он произнес это таким тоном, будто был убежден, что средний историк в состоянии понять только азбучные истины.

— А что такого произошло в семидесятом? — задумчиво сказал я, перебирая в памяти события того времени. — Ранние годы застоя в СССР. США увязли во Вьетнаме. Франция переживает период политической нестабильности. В Германии… Но Германия нас ведь не интересует…

— Франция, — сказал господин Штарк. — И узнать это можно только одним способом.

— Ну да, — кивнул я, — воспользоваться Смесителем истории. Но, господин Штарк, почему ты пришел ко мне? Смесители продаются во всех салонах фирмы «А-зман а-зе», и если ты еще не приобрел эту штуку…

— Приобрел, — сказал господин Штарк, — и я не настолько туп, чтобы не воспользоваться Смесителем и не узнать истину. Разумеется, я был в том времени. В семьдесят втором, а не в семидесятом, если на то пошло. Трагическая случайность. Даже Магистр мог этого не учесть. В июне семьдесят второго на авиасалоне в Бурже произошла катастрофа — советский Ту-144 потерял управление и врезался в дом. Погиб экипаж, там был даже замминистра. Об этом писали. А о том, что в разрушенном доме погибла молодая женщина по имени Жаннетт Плассон, не писал никто.

— Ты хочешь сказать…

— Она находилась на восьмом месяце. Если бы катастрофы не произошло, или если бы салон состоялся месяцем позже, Жаннетт родила бы мальчика, который через двадцать семь лет изменил бы лицо мира.

— А как насчет альтернатив? — спросил я.

— А никак, — пожал плечами господин Штарк. — Гибель самолета — это ведь не результат чьего-то сознательного выбора. Если бы пилот хотя бы на мгновение задумался — влепить машину в дом или спокойно завершить полет, — обе альтернативные возможности были бы осуществлены физически. Но процесс от выбора человека не зависел. И альтернативных миров, в которых Генрих родился бы и выполнил свою миссию, просто нет.

— Ах, — сказал я, — как это Нострадамус так подкачал? Предсказал мир, который не мог возникнуть даже в качестве альтернативы.

— Все же, Песах, — с сожалением сказал господин Штарк, — ты оказался глупее, чем я думал.

Что я должен был сделать, как по-вашему? Я, естественно, встал и пошел открывать дверь. В конце концов, пословица гласит, что незванный гость хуже татарина. Правда, это русская пословица, и господин Штарк мог ее не знать. Наверно, только по этой причине он не сдвинулся с места.

Оказывается, господин Штарк все обдумал еще до прихода ко мне. Он, видите ли, был с детства человеком увлекающимся и безмерно верящим в то, чем увлекался. Книга «Мир глазами Нострадамуса» попалась ему на глаза, когда он готовился на аттестат зрелости. Можно подумать, что прежде он никогда не слышал о пророках — в одном только Танахе их достаточно. Почему-то свои, иудейские пророки на него не произвели особого впечатления. Ну конечно, жили они в библейские времена и пророчествовали от имени Творца, да еще и выражались весьма отвлеченно и на общефилософские темы. А Нострадамус был, во-первых, точен в обозначении дат, во-вторых, предсказывал не только политические интриги, но и научные открытия, что, естественно, повышало степень доверия к пророку. Но главное, он ведь, как и библейские пророки, был евреем. Отступником, конечно, но это личное его дело. Пророк имеет право быть таким, каким хочет. Всему остальному миру это не позволено.

• 1/3
• Следующая