Мизери - Кинг Стивен - Страница 20

• Предыдущая
• 20/72
• Следующая

Замочная скважина старого образца, расположенная в центре тусклой металлической пластины, напомнила ему иллюстрации Джона Тенниела к «Алисе в стране чудес». Он подался в кресле вперед (издав очередной сдавленный стон) и заглянул в нее. Увидел он небольшой коридор, ведущий в соседнюю комнату, по всей видимости, гостиную — темно-красный ковер на полу, старомодный диван, обитый материей такого же цвета, абажур со свисающей бахромой.

Слева находилась еще одна дверь, распахнутая настежь. Сердце Пола забилось сильнее. За этой дверью наверняка располагалась ванная комната — он много раз слышал, как оттуда доносился звук льющейся воды (в том числе и тогда, когда она наполняла водой ведро, из которого он потом с такой готовностью пил). Не оттуда ли она приходит всякий раз, как наступает время для дозы лекарства?

Скорее всего именно оттуда.

Он взял заколку, но она выскользнула из пальцев, упала на доску и покатилась к краю.

— Нет! — хрипло завопил Пол и накрыл заколку ладонью, прежде чем та успела скатиться на пол. Он сжал заколку в кулаке, и сознание его выключилось.

Ему показалось, что на этот раз обморок длился дольше, хотя, конечно, наверняка сказать не мог. Боль как будто бы чуть-чуть уменьшилась — если не принимать во внимание дьявольскую боль в левом колене. На ручках кресла лежала доска, а на ней — заколка для волос. На сей раз, прежде чем взять заколку, он как следует размял пальцы правой руки.

Пора, подумал он, беря заколку с доски. Не дрожать. Не забудь: ДРОЖАТЬ НЕЛЬЗЯ.

Он потянулся к замочной скважине и вставил в нее заколку, прислушиваясь к гремящему в голове

(Так ярко!)

голосу комментатора.

Липкий, как масло, пот заливал лицо. Он слушал… нет, более того — он чувствовал.

Любой дешевый замок основан на простом шатуне, объяснял ему Том Твифорд, показывая рукой, как работает шатун. Предположим, вам надо перевернуть кресло-качалку. О чем разговор! Вы беретесь за его дужки и тянете на себя… всего и дел. То же самое с замком. Дерните шатун вверх и быстро, пока он не вернулся на место, открывайте крышку.

Он дважды поддевал шатун, но оба раза заколка соскакивала и он не успевал привести шатун в движение. Заколка уже слегка погнулась. Пол решил, что еще две или три попытки — и она сломается.

— Прошу тебя, Боже, — проговорил он, снова засовывая заколку в замочную скважину. — Прошу тебя, Боже, ну что тебе стоит? Помоги мне чуть-чуть, я о большем не прошу.

(«Да, господа, Пол Шелдон был сегодня героем, но, по-моему, у него сейчас последняя попытка. Трибуны замерли…»)

Он прикрыл глаза, прислушиваясь к шороху заколки в замке, и голос комментатора стих. Вот оно! Туго идет! Вот шатун! Его видно — он похож на гнутую дугу качалки, он давит на язычок замка, не дает ему выскользнуть, не дает Полу выскользнуть.

Детская игрушка. Главное — сохранять спокойствие.

Трудно сохранять спокойствие, когда так больно.

Левой рукой он взялся за дверную ручку и попробовал слегка надавить на заколку. Еще чуть-чуть… Еще чуть-чуть…

Мысленно он представлял себе, как шатун медленно движется в своей тесной пыльной нише, как медленно отходит язычок замка. Никто не просит, чтобы язычок отошел полностью, это никому не нужно — переворачивать качалку никому не нужно, если вспомнить метафору Тома Твифорда. Пусть только еще капельку отодвинется и отпустит дверь… Толчок…

Заколка гнулась и соскальзывала одновременно. Пол чувствовал это. В отчаянии он повернул ручку и толкнул дверь изо всех сил. Щелчок — и заколка переломилась пополам, причем одна половина провалилась в замок, и Пол был уже готов признать свое поражение, но вдруг осознал, что дверь медленно открывается, а язычок замка торчит, как железный ноготь.

— Иисусе, — прошептал он. — Благодарю тебя, Господи.

Давайте посмотрим повтор! — торжествующе завопил у него в голове Уорнер Вулф, и тысячи зрителей, сидящих на трибунах стадиона имени Энни Уилкс, а также миллионы телезрителей издали ликующий крик.

— Не сейчас, Уорнер, — прохрипел он и приступил к долгой, изнуряющей работе: принялся разворачивать инвалидное кресло так, чтобы оно оказалось точно напротив дверного проема.

Ему пришлось пережить скверную — не просто скверную, страшную, кошмарную минуту, когда показалось, что кресло не пройдет в дверь. Оно было шире, чем надо, не больше чем на два дюйма, но эти два дюйма все-таки были лишними. Она вносила его в сложенном виде, поэтому оно и было тогда похоже на магазинную тележку, мрачно сообщила ему память.

В конце концов ему удалось протиснуться — с огромным трудом — благодаря тому, что он наклонился вперед и ухватился руками за дверной косяк. Оси колес заскрежетали по дереву, но кресло все-таки выехало.

После этого он снова отрубился.

Из забытья его вывел ее голос. Он открыл глаза увидел двустволку, направленную на него. Глаза Энни сверкали от ярости.

— Пол, если ты так рвешься на свободу, — проговорила она, — я с радостью отпущу тебя.

И спустила оба курка.

Он вздрогнул, ожидая выстрела. Но ее, разумеется, не было в доме; его мозг уже сообразил, что видел сон.

Нет, не сон — предупреждение. Она может вернуться в любую минуту. В любую. Дневной свет, проникавший через полуоткрытую дверь ванной, стал ярче. Как будто полдень. Пол был бы рад, если бы сейчас пробили часы, но они упрямо молчали, так что он не мог узнать, насколько его догадка близка к истине.

В прошлый раз ее не было пятьдесят часов.

Вот именно. А в этот раз она может пропадать восемьдесят часов. Или уже через пять секунд ты услышишь, как подъезжает «чероки». Кстати, мой друг, Бюро погоды может сколько угодно предсказывать бурю, но если спросить этих ребят, когда и где именно она разразится, ни хрена они тебе не ответят.

— Логично, — пробормотал он и покатился в кресле в сторону ванной. Оказалось, что ванная представляет собой непритязательную комнату и пол там выложен белой восьмиугольной плиткой. Сама ванна стояла на полу на четырех когтистых лапах; водопроводный кран над ней проржавел. Рядом стоял белый шкаф. Напротив ванны помещалась раковина, а над ней — аптечный шкафчик.

И пластиковое ведро тоже было здесь — он заметил его краешек.

В коридоре оказалось достаточно места, чтобы развернуться и подъехать к двери, но теперь его руки дрожали от изнеможения. В детстве он был хилым мальчиком и, как следствие, в зрелом возрасте заботился о своей физической форме, но теперь его мускулы были всего лишь мускулами инвалида, и годы гимнастики, пробежек, занятий на тренажерах исчезли без следа.

По крайней мере дверной проем здесь был шире — не намного, как раз настолько, чтобы в него можно было проехать без одуряющего страха. Пол преодолел порожек, и колеса инвалидного кресла мягко покатились по плиткам пола. В ванной стоял кислый, какой-то больничный запах — возможно, запах лисола.[13] Туалета здесь не было, так он и думал, поскольку звук спускаемой воды всегда доносился только сверху. Кстати, теперь он припомнил, что всякий раз, как Энни выносила его судно, вода шумела опять-таки наверху. А здесь — только ванна, раковина и открытый настежь шкаф.

Он быстро окинул взглядом аккуратные стопки голубых полотенец — он уже видел такие в те дни, когда она мыла его губкой — и повернулся к аптечному шкафчику над раковиной.

Этот шкафчик был вне его досягаемости.

Как бы он ни тянулся, между его пальцами и аптечкой оставалось бы добрых девять дюймов: это было очевидно, но он все равно потянулся, не веря, что рок. Господь Бог, да не важно кто, может быть столь жесток. Так отчаянно бросается за безнадежно уходящим мячом бейсболист.

Он издал горький, болезненный стон и, задыхаясь, откинулся назад. Серое облако снова подступило к нему. Усилием воли он прогнал облако прочь, огляделся в поисках какого-нибудь инструмента, которым можно было бы воспользоваться, чтобы открыть дверцу аптечного шкафчика, и увидел в углу швабру с длинной синей ручкой.

• Предыдущая
• 20/72
• Следующая