Между строк - Домагалик Малгожата - Страница 28
- Предыдущая
- 28/48
- Следующая
Литтель начинает повествование от местечка Сокаль на Украине, где Макс Ауэ стал свидетелем первого расстрела евреев. «Лучше целиться в голову, а не в грудь, хотя при выстреле в голову мозг разлетается в разные стороны…» Потом, обученный систематическому убиванию, Макс Ауэ попадает в Освенцим. На вопрос коменданта, что тот хотел бы увидеть, он отвечает коротко: «Все». Читатель тоже видит все. Как под микроскопом. Читаешь эту книгу и постепенно привыкаешь смотреть на людей как на инфузорий в капле воды. И если одна капля неудачно размажется по лабораторному стеклу, не беда — из пипетки всегда можно капнуть еще одну. И именно такого создающегося у читателей впечатления не принимают немцы. Поэтому книга, по мнению немецких критиков, «ужасная», «страшная», «неприличная», «грубая», «китч», «провокация», «извращение». Так писала о ней серьезная и, как правило, объективная немецкая «Die Zeit». И вообще, по какому праву какой-то там щенок — француз, родившийся спустя тридцать лет после начала войны, чтобы он хоть что-то мог знать, — прибегает к фантазии и «каким-то там историческим исследованиям» и позволяет себе производить такую вивисекцию трупа, о котором все уже давно должны были забыть? (И здесь я повторяю слова немецкой прессы.)
Книга Джонатана Литтеля никакое не плацебо. Она содержит самую настоящую «активную субстанцию». Она может быть дорогой, может быть дешевой, может быть розовой или голубой. Мне она представляется угнетающе черной. Я уверен, что она окажет воздействие на всех, кто ее «проглотит». По-другому не получится прочесть эту книгу. Ее надо проглотить и переварить, и только тогда она заполнит собою все ваши клетки. Хотелось бы, чтобы она появилась и в Польше. Как можно скорее.
ЯЛ, Франкфурт-на-Майне
Варшава, вечер
Януш,
уже очень поздно, и сейчас я напишу только одно: длина писем волнует только меня. Вот и все. Я также не люблю молоко, зато обожаю шпинат. Я, а не ты.
С уважением,
М.
P. S. Я все-таки напишу несколько слов, потому что книга, о которой ты говоришь, выходит в польском переводе. Под названием «Благонамеренные». Уверена, что по этому поводу разгорятся жаркие дискуссии, будет много эмоций. Интересно, кто победит: те, кто согласен с немецкой критикессой Ирис Радиах, заявившей: «Зачем читать книгу, написанную образованным идиотом, который плохо пишет, страдает сексуальными перверсиями, разделяет расистские взгляды и верит в судьбу», или французские критики, сравнивающие Литтеля со Стендалем, Флобером, Прустом и даже с маркизом де Садом? Сам автор в интервью журналисту Асафу Уни на вопрос, зачем он пишет книги, ответил: «Жизнь — это процесс поиска смысла: зачем все это? Мы на этом свете для того, чтобы развлекаться? Зарабатывать деньги? Заниматься сексом? Наверняка нет. Есть еще религия. Многие люди находят в ней смысл жизни, я — нет. Я придерживаюсь той точки зрения, что наша жизнь бессмысленна, совершенно абсурдна и ничто не может оправдать зла, которое мы друг другу причиняем. Вопрос заключается в том, как прожить жизнь, если принять это условие. Иногда жизнь кажется мне забавной, а вообще она полна печалей. Я сосредоточен на грустном, поскольку это очевиднее». Так говорит писатель, которого немецкие обозреватели прозвали Денди.
Франкфурт-на-Майне, понедельник, вечер
Малгожата,
сегодня я был в костеле. В моем франкфуртском приходском Святой Елизаветы, который стоит на средства, получаемые от моего налога «за веру». Экологический, с солнечными батареями на крыше, и очень открытый для всех, кто верит в Бога. Все равно в какого. Я в свое время писал о моем костеле в твоем журнале («Пани», август 2005 года, «Законы оптики»),
В понедельник днем мой костел, как правило, пуст. Поэтому я хожу туда по понедельникам. Но на этот раз он не был пустым. Он был наполнен музыкой. Десятилетний турецкий мальчик стоял перед ступенями, ведущими на алтарь, и играл на скрипке. Он немного смутился моим внезапным появлением, но я сделал ему знак, чтобы он не прерывался, и он улыбнулся мне и продолжил играть. Я сел в первом ряду и заслушался. Я не знаю, что он играл, не знаю, насколько хорошо это было в профессиональном отношении, но мне хотелось одного: чтобы музыка не кончалась. Может, это из-за музыки, может, из-за моего настроения, а может, это мистика места и магия момента. Когда я слушал, я чувствовал себя так… Даже не знаю, как это назвать, так что скажу просто: мне было хорошо. Я чувствовал, что моему телу хорошо и что в моем мозгу тоже происходит что-то хорошее.
Музыка…
Она имеет для меня огромное значение, но я всегда понимал, что никогда ничего я не сыграю. Всех людей, даже психически неразвитых, можно научить говорить. Но не всех можно научить играть на каком-нибудь инструменте. Ничего не скажу насчет первых, но в число вторых я точно вхожу. С другой стороны, как доказывают этнографические исследования, нет в мире культуры, в которой не было бы музыки. Люди — это музыкальные животные. А почему — загадка. Известный американский психолог Стивен Пинкер из знаменитого Гарварда говорит, что в эволюционном смысле человеческому виду музыка, в сущности, была не нужна. Этот биологический вид выжил бы, даже если бы был глухим как пень. Я же считаю, что тогда это был бы совсем другой вид, и радуюсь в душе, что профессор Пинкер не может до конца обосновать свой тезис. Заметим, кстати, что сам Пинкер — музыкально одаренная личность, и я подозреваю, что он вряд ли захотел бы лишиться музыки.
С Пинкером не соглашаюсь не только я. С ним не согласны также специалисты. Например, доктор Оливер Сакс, американский невролог из Нью-Йорка, который вот уже более тридцати пяти лет занимается изучением роли музыки в развитии человеческого мозга. Сакс говорит, что определенные аспекты музыки прочно вмонтированы — впрочем, так же как и эмоции — в человеческий мозг, они универсальны (то есть не зависят от культур) и возникли в ходе биологической эволюции. Даже младенцы в возрасте нескольких недель судорожно сжимаются и беспокойно реагируют, если в их присутствии сыграть какой-нибудь фальшивый аккорд. Доктор Сакс даже знает, где в человеческом мозгу локализованы центры, отвечающие за восприятие музыки. Потому что это не один центр. Один центр — это было бы слишком просто. Нет единого «центра музыки» в наших головах. Музыка регистрируется нашим мозгом в разных его участках: в одном — тон, в другом — частота звука, еще где-то — интервалы, диссонансы, гармония, мелодия или ритм. Применяя утонченную технику функционального магнитного резонанса, Сакс точно локализовал эти участки и представил музыкальную карту человеческого мозга. Он открыл также — и это представляет особый интерес, — что эти участки становятся активными не только во время прослушивания музыки, но и тогда, когда о музыке мы всего лишь думаем. Меня это ничуть не удивляет. Часто, когда я пишу свои книги или статьи в журналы и по какой-то причине лишен доступа к музыке, могу думать, например, о сонате Шопена, воспроизвести ее в голове и получать те переживания, которые связаны с ее прослушиванием. Возможно, это не столь интенсивные переживания, как при реальном прослушивании, но я совершенно определенно испытываю их. Иногда, в зависимости от настроения (и от проигрываемой в мозгу музыки), так интенсивно, что я чувствую наворачивающиеся на глаза слезы.
Доктор Сакс сообщает об одном из своих пациентов, который обратился к нему за помощью: он переживал что-то вроде музыкальных галлюцинаций, причем довольно болезненно. Переживания были связаны с теми звуками, которые он помнил с детства. В его мозгу постоянно звучали мелодии нацистских маршей. Его детство пришлось на тридцатые годы, он жил в Гамбурге и был евреем. Оливер Сакс считает, что это своего рода шизофрения, и утверждает, что ее можно вылечить с помощью… музыки. В случае с данным пациентом помогли концерты Чайковского.
- Предыдущая
- 28/48
- Следующая