Прекрасная лгунья - Милько Л. Г. - Страница 19

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая

— А я все удивлялась, — начала Филомена, ласково улыбаясь, когда слуги ушли, — с чего это моя компаньонка так изменилась. Будь я немножко поумнее, я бы и сама заподозрила что-то. Неуравновешенность исчезла, вместо нее появилась доброта и отзывчивость. И задумчивость. Да и выбор книги для чтения… Диккенс вместо историй про секс, которые так любит твоя сестра. Нет, я не хочу сказать, что общество Джилли мне не нравилось. Тогда нравилось, даже очень. Мне к тому времени все надоело — и я сама, и моя старость. Чезаре подумал, что я хочу умереть. Джилли вывела меня из того настроения своей веселой болтовней, своей жизнерадостностью, очарованием, которое она просто излучала, особенно когда появлялся мой внук. Иногда по вечерам, лежа в постели, я слышала, как они смеялись в саду под моими окнами, и думала — ничего, пусть себе. Ну так вот, — продолжала Филомена, возвращаясь к теме разговора, — она была такая обаятельная. За это можно простить человеку многое.

— Даже кражу? — спросила Милли, чувствуя глубокий стыд за свою сестру.

— Даже это. Наверное, она очень нуждалась, а я богата, хотя, по-моему, это не дело. Давай лучше поговорим о чем-нибудь повеселее.

За обедом — Филомена впервые села за стол — Милли, чувствуя себя неуютно, потому что Чезаре, хотя и присоединился к ним, сидел с отсутствующим видом, заговорила о свадьбе своей подруги:

— Клео настаивает, чтобы я была ее старшей подружкой во время бракосочетания. Мне не хочется ее разочаровывать. И еще мне нужно освободить квартиру. — Она больше не надеялась на то, что Джилли появится. В отсутствие Чезаре Милли позвонила Клео и своему домохозяину и дала им номер телефона, чтобы сестра, если вспомнит о родных, могла с ней связаться. Но та так и не позвонила.

— И когда свадьба? — спросил Чезаре.

Его глаза смотрели холодно, Милли стало неуютно. Прошлой ночью эти глаза смотрели совсем не так, в них горел огонь, а сейчас он смотрит на нее как на служанку, не вовремя просящую об отпуске.

— Через полтора месяца, — растерянно ответила Милли. — Но мне нужно быть в Лондоне за пару недель до этого. Платье и всякое такое… Я вернусь на следующий же день после свадьбы.

Чезаре равнодушно отвернулся, Милли даже засомневалась, слышал ли он, что она говорила. Ответила ей Филомена:

— Ну конечно, мы тебя отпустим. Может быть, ты узнаешь что-нибудь и о своей сестре. Как я поняла, ты обеспокоена ее исчезновением. Чезаре, — ее голос стал резче, — ты это устроишь?

— Бабушка, — он положил вилку и нож и откинулся на спинку стула, — как ты помнишь, я ничего не смогу устраивать, но скажите обо всем Стефано, и он обо всем позаботится. А сейчас прошу прощения, у меня работа, а утром надо ехать в Мадрид.

Милли и сама не понимала, как ей удавалось изображать радость, помогая Филомене лечь в постель.

Чезаре смотрел на нее, словно она прозрачная, думала Милли, оказавшись в своей спальне. Он ни разу к ней не обратился, ну, кроме вопроса о свадьбе. Это было невыносимо тяжело. Как это сочетается с тем, что было ночью, и с его просьбой выйти за него замуж?

Решив встать завтра пораньше и задать Чезаре несколько вопросов до того, как он уедет, Милли быстро помылась под душем, почистила зубы и, надев старую майку, легла в постель. Она была слишком расстроена, чтобы пробираться сейчас по затихшему дому к его кабинету. Да и ни к чему, не надо показывать, как она уязвлена.

Но он ни разу не сказал, что любит ее, напомнила себе Милли. Тут же выскочила мысль, что ни один мужчина в здравом уме не станет делать женщине предложение, если не любит ее. Может, просто он слишком занят своими делами и не в состоянии думать ни о чем другом. Да и вообще, не хватало только, чтобы она повела себя как сварливая жена, вечно жалующаяся на то, что муж слишком много думает о работе, и подступающая к нему с вопросом, где он был, стоит ему задержаться.

Придя к этой утешительной мысли, Милли погасила лампу и закрыла глаза — чтобы почти тут же открыть их снова, потому что дверь распахнулась и Чезаре в банном халате вошел и приблизился к ее кровати.

— Прости меня, mi amore[13].

Он коснулся ее в темноте и обнял.

— Я старался тебя не замечать! — горячо проговорил он. — Потому что стоило только на тебя взглянуть, как тут же хотелось обнять тебя и поцеловать. Ты мне ужасно нужна, но я не хотел выдавать наш секрет. Бабушка стара, но далеко не глупа. Скажи, что ты прощаешь меня!

— Я прощаю тебе все-все! — Милли прижалась к Чезаре, сунув руки под халат и водя пальцами по его гладкой мускулистой груди, вдыхая опьяняющий мужской запах, пробивающийся сквозь островатый запах крема после бритья, и чувствуя, как от любви у нее кружится голова, и ругая себя за то, что думала так плохо о Чезаре.

Он же, оказывается, не смотрел на нее просто потому, что боялся выдать свое желание. Эта мысль была сладка, ведь это свидетельствовало о ее женской власти над Чезаре. Милли приподняла голову и, положив палец ему на губы, с легкой насмешкой проговорила:

— Теперь я знаю, что делать, чтобы проверить, как долго ты можешь терпеть!

— Strega[14]! Вот и хорошо, что я уезжаю, иначе бабушка обо всем догадалась бы. — Чезаре страстно приник к губам Милли, отчего ее сердце забилось с бешеной силой, и его халат как-то сам собой исчез вместе с ее майкой, потом Чезаре привстал и включил лампу.

— Я хочу видеть тебя, amore mio, — проговорил он срывающимся голосом, кладя Джилли на спину. — И трогать. Вот здесь… — Его пальцы сжали ее соски, потом скользнули на живот, потом ниже…

Милли больше ни о чем не думала и ничего не чувствовала, кроме этих будоражащих прикосновений. Словно поняв ее, Чезаре поцеловал ее так нежно, что Милли показалось, она вот-вот умрет, и пробормотал:

— Не будем торопиться, mi amore. Сегодня мы с тобой побываем в раю не один раз, обещаю тебе.

Шел дождь, и в квартире было темно и сыро. Без занавесок, ковриков и ярких подушечек, которые Милли купила однажды холодным зимним днем, пытаясь придать квартире уютный вид, она выглядела именно такой, какой и была, — мрачной и убогой.

Милли вспомнилась мать, и у нее сжалось сердце при мысли о том, как та после удобной, спокойной жизни в хорошем доме со своим мужем оказалась в этой каморке, где и провела последние годы своей жизни. И все из-за Джилли с ее дурацкими планами.

Глядя на коробки, в которые она уложила мамины вещи, Милли чуть не заплакала, так их было мало.

Она упаковала Джиллины вещи, а самые лучшие из тех, что носила прежде сама, вместе с вещами мамы отдала в благотворительный магазин, и вот теперь грузчики выносили оставшиеся коробки и мебель. Все это должно было храниться на складе на тот случай, если Джилли вдруг вернется в Англию. Милли чувствовала себя неловко оттого, что распорядилась всем, не посоветовавшись прежде с сестрой.

Хотя неизвестно, вернется ли она вообще!

Милли и сама не могла понять, сердится ли она на сестру за то, как та поступила с мамой, или беспокоится за нее.

Как бы там ни было… Милли отошла от окна, за которым виднелась мокрая улица, и пошла в кухню готовить чай для грузчиков. От того, что она будет думать о сестре, никакого толку не будет.

Кроме того, она уже сегодня будет ночевать в гостинице при аэропорте, а завтра летит в Италию и увидит Чезаре.

Господи, как же она соскучилась по нему! Но ничего, еще немного. Когда Чезаре уехал, он дважды в неделю звонил своей бабушке, расспрашивая ее о самочувствии, и Милли пару раз удалось с ним поговорить, и это было чудесно.

Милли разлила чай по чашкам и поставила их на поднос. Чезаре так заботлив, что даже сделал для нее кредитную карту, а ведь они пока не женаты. Она никому не говорила про то, что у них с Чезаре, даже Клео, та старалась выведать у нее хоть что-то о «коварном итальянце».

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая