Способный ученик - Кинг Стивен - Страница 3

• Предыдущая
• 3/19
• Следующая

6 000 000

Он подумал: тут что-то напутали, кто-то по ошибке прибавил один-два нуля, во всем Лос-Анджелесе живет вдвое меньше людей! Но вот другой журнал, и вновь эта цифра: шесть миллионов. Голова разболелась пуще прежнего. Во рту пересохло. Как в тумане он услышал, что Лису пора идти ужинать. Тодд спросил, можно ли ему пока почитать в гараже. Лис удивленно взглянул на него и сказал: «Валяй!». И Тодд снова с головой ушел в старые журналы, пока в конце концов мать до него не докричалась.

ЭТО ВСЕ РАВНО ЧТО ПОВЕРНУТЬ КЛЮЧ В ЗАМКЕ...

В журналах говорилось, как это ужасно — все, что творили немцы. Но слова о том, как это было ужасно, терялись среди рекламы, предлагавшей немецкие финки, и ремни, и каски бок о бок с заговорной травой и чудо-средством для восстановления волос. Рекламировались флаги со свастикой, и пистолет «люгер», и игра под названием «Танковая атака», в которой участвовали немецкие «пантеры», а рядом печатались уроки правильного ведения корреспонденции и дурацкие советы: «Хотите разбогатеть — продавайте специальные тапочки для лифта». Да, везде говорилось, как это было ужасно, однако создавалось впечатление, что все же не стоит по такому поводу огород городить.

ИЛИ В ПЕРВЫЙ РАЗ ВЛЮБИТЬСЯ...

Снова вспомнились слова миссис Андерсон. Она оказалась права. Он нашел в жизни свой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС.

... Дюссандер долго смотрел на Тодда. Затем пересек гостиную и тяжело опустился в кресло-качалку. И снова вглядывался в Тодда, пытаясь что-то разгадать в чуть отрешенном, чуть ностальгическом выражении его лица.

— Ну вот, — словно очнулся Тодд. — Началось с журналов, только я тогда подумал, что там половина фактов — липа. И я пошел в библиотеку. Сначала эта поганка не хотела ничего мне давать, у них такую литературу выдают только взрослым. Но я сказал, что мне надо для школы. Если для школы, они обязаны выдавать. А эта — сразу звонить отцу. — В глазах Тодда вспыхнуло презрение. — Испугалась, поганка, что он не в курсе, видали!

— А он был в курсе?

— Ясное дело. Чем раньше, говорит отец, дети познают жизнь, тем лучше... и хорошее, и плохое. Тогда они будут во всеоружии. Жизнь, говорит он, это тигр, и его нужно ухватить за хвост, а не знаешь его повадки, так он слопает тебя в два счета.

— М-м-м, — неопределенно промычал Дюссандер.

— И мама считает так же.

— М-м-м, — опять промычал Дюссандер, точно его ударили по голове и он пока не может сообразить, где находится.

— Короче, у них там этой литературы навалом. И, знаете, она пользуется большим спросом. Картинок, правда, поменьше, чем в журналах у отца Лиса, зато чернухи хватает. Стулья с таким сиденьем, утыканным шипами. Золотые коронки, вырванные плоскогубцами. Отравляющий газ, который вдруг пускали из душа вместо воды. — Тодд тряхнул головой. — Вы, конечно, все были шизанутые, тут и думать нечего.

— Как ты сказал?.. Чернуха? — с трудом выдавил из себя Дюссандер.

— Я даже написал реферат, — увлеченно продолжал Тодд, — и знаете, что я за него получил? Пять с плюсом. Пришлось, конечно, попотеть... Все эти авторы, они так пишут... ну, вроде как эта писанина у них весь сон отбила, и чтобы, значит, и мы не спали, а то еще те ужасы опять повторятся. Я тоже написал в таком духе, и вот результат! — Лицо Тодда озарила торжествующая улыбка.

Дюссандер делал затяжку за затяжкой. Кончик сигареты подрагивал. Он выпустил из носа дым и вдруг закашлялся постариковски.

— Вы знали Ильзу Кох? — спросил Тодд.

— Ильзу Кох? — едва слышно переспросил Дюссандер. И после паузы сказал: — Да, я знал ее.

— Она была красивая? — оживился Тодд. — Я имею в виду... — Он изобразил в воздухе подобие песочных часов.

— Разве ты не видел ее фотографий? — спросил Дюссандер. — Ты же у нас в этом деле гурман.

— Кто я?

— Гурман. Тот, кто любит получать удовольствие... ловить кайф.

— А-а. Клевое словечко. — Угасшая было улыбка вновь расцвела. — Еще бы не видел. Но все эти перепечатки, не мне вам говорить... — Интонация была такая, словно их у Дюссандера была целая коллекция. — Черно-белые, нечеткие... что вы хотите, любительские снимки. Кто тогда знал, что это, можно сказать, история... Что, она правда была пышка?

— Толстая, мосластая, со скверной кожей. — Дюссандер раздавил недокуренную сигарету в вазочке, наполненной бычками.

— Да-а? Надо же. — Лицо у Тодда вытянулось.

— Не все такие везучие, — раздумчиво произнес Дюссандер, глядя на Тодда. — Увидел мою фотографию в старом журнале — и на тебе!

— Ошибаетесь, мистер Дюссандер. Не все так просто. Я долго не верил, что вы это он, не верил, пока не увидел однажды, как вы садитесь в автобус в своем блестящем черном дождевике...

— Вот оно что, — выдохнул Дюссандер.

— Ага. У Лиса в гараже, в одном из журналов, вы были сфотографированы в таком же точно дождевике. И в библиотеке я раскопал книжку, вы там в эсэсовском плаще вроде этого. Я сразу сказал себе: «Курт Дюссандер, один к одному». Вот тут уже я сел вам на хвост...

— Что ты сделал?

— Сел на хвост. Начал следить за вами. Я, знаете, мечтаю стать детективом, таким, как Сэм Спэйд в книжках... или как Мэнникс в телесериале. Я принял все меры предосторожности... Показать фотографии?

— Ты меня фотографировал?!

— А то как же. У меня «Кодак», помещается в кулаке. Если насобачиться, раздвинул пальцы — и вы в объективе. Остается нажать большим пальцем. — На этот раз улыбка Тодда как бы говорила, что сам он оценивает свои успехи достаточно скромно. — Поначалу, конечно, в кадр попадали одни пальцы. Но я настырный. Если стараться вовсю — чего хочешь добьешься. Звучит занудно, но верно.

Курт Дюссандер заметно побледнел и весь как-то усох.

— Ты что же, отдал проявлять пленку в фотоателье?

— Чего? — Тодд не сразу сообразил, а сообразив, презрительно скривился. — Вот еще! Что я, придурок? У отца есть темная комната. Я с десяти лет сам проявляю пленку.

Дюссандер ничего не сказал, однако спина его несколько расслабилась и кровь снова прилила к щекам.

Тодд достал сложенный вдвое конверт из заднего кармана и вынул из него несколько глянцевых фотографий с неровно обрезанными краями, что доказывало их домашнее происхождение. Дюссандер разглядывал снимки с мрачной сосредоточенностью. Вот он сидит, совершенно прямой, в автобусе у окна, в руках у него последний роман Джеймса Миченера. Вот он ждет автобуса на Девон-авеню, под мышкой зонтик, подбородок вздернут — ни дать ни взять премьер-министр в зените славы. Вот он стоит в очереди под козырьком театра «Мажестик», выделяясь среди привалившихся к стене подростков и безликих кудлатеньких домохозяек высоким ростом и осанкой. А вот он заглядывает в свой почтовый ящик...

— Я решил вас щелкнуть, — пояснил Тодд, — хотя боялся, что вы меня засечете. Я постарался свести риск до минимума. Снимал с противоположной стороны улицы. Эх, мне бы телескопические линзы... — Тодд мечтательно вздохнул.

— На всякий случай ты, конечно, заготовил дежурную фразу.

— Я бы спросил, не видели ли вы мою собаку. Короче, я отпечатал фотографии и сравнил их вот с этими.

Он протянул Дюссандеру три ксерокопированных снимка. Старику доводилось их видеть, и не раз. На первом он сидел в своем кабинете — начальник концлагеря Патэн; снимок был кадрирован таким образом, чтобы остался только он и флажок со свастикой у него на столе. Второй снимок был сделан в день призыва. На третьем он пожимал руку Генриху Глюксу, помощнику Гиммлера.

— Я уже не сомневался, что вы — это он, вот только... из-за ваших дурацких усов не видна была заячья губа. И тогда, чтобы окончательно убедиться, я раздобыл вот это...

Он извлек из конверта последний листок, многократно сложенный. Сгибы почернели от грязи, уголки пообтрепались. Это была копия распространенной израильтянами листовки: «Разыскивается военный преступник Курт Дюссандер». Глядя на этот листок, Дюссандер думал о неугомонных мертвецах, не желающих спокойно лежать в земле.

• Предыдущая
• 3/19
• Следующая